если можешь бежать, беги, не жалея ног,
не бери ничего, что может тебя согреть,
застоявшийся мир давно заточил клинок,
и его острие из ножен торчит на треть,
он прорежет в тебе дыру меж корявых строк,
ты уверен, родной, что хочешь в неё смотреть?

если можешь бежать, беги, потеряй ключи,
раздавай свои вещи нищим у входа в храм,
не ищи никаких дорог, никаких причин,
если хочешь всё бросить, значит уже пора.
если можешь молчать, пожалуйста, помолчи
и услышь красоту безмолвия по утрам,

будет горькой полынь, осевшая на язык,
будет сладким туман, скрывающий горизонт,
будет небо - глоток лазури и бирюзы,
как бывает лишь в снах и сказках, но то не сон,
то реальность сбоит, поверхность ласкает зыбь,
ты смеёшься навылет, глядя в её лицо,

ты пройдёшь через свет, а после пройдёшь сквозь тьму,
не они тебя, а ты их начнёшь менять,
есть дороги, родной, что приходится одному,
в остальном же всегда рассчитывай на меня,
если можешь быть сильным - будь вопреки всему,
это то, что никто не сможет у нас отнять.

(с) AnnieVin

С этого берега все по-другому видится: мост над рекой играет запретной радугой, у церкви купол расплавится, звоном выльется – птицами колокольными ветер радовать. На острове парк темнеет густыми кронами, корабль плывет – Феллини стоит за камерой. Люди по городу расселены нейронами, нервные импульсы передают руками мне. В воду ступеньки идут – в глубину по лестнице, где это дно запрятано – нам не сказано. Август висит на ветке созревшим месяцем, чувства, как водится, спорят с упрямым разумом. Я и не знаю, зачем привыкаю в сумерках видеть все это на киноленте памяти. Где-то машины рвутся на красный суетно, словно предвестники необратимой паники. С этого берега мне бы волшебной палочкой небо заштопать, что острым закатом вспорото.

Но небоскреб, похожий на ножик-бабочку, все глубже и глубже входит под сердце города.


© Кот Басё

я знаю сотню твоих имён на всех языках земли,
в кого ты будешь (и был) влюблён, о ком голова болит,
я знаю наперечет рубцы на узкой твоей спине
и что ты лучшая из вакцин из всех, что подходят мне

ты так же знаешь меня насквозь, навыворот, на просвет:
и тихий смех, и взрывную злость, и шёпот мой нараспев,
и самый жгучий, грызущий страх приходишь ко мне забыть,
чтоб слушать сказки далеких стран и прятаться от судьбы.

мы совпадаем до мелочей: вот родинки и рубцы,
до абсолюта – ничья/ничей – сиамские близнецы.
и в это сходство мы влюблены до солнечных брызг внутри:
одни и те же мы видим сны, сердец совпадает ритм.

с другими мы говорим не в такт, с другими не делим вздох,
и абсолютная пустота внутри нас свила гнездо.
она пробила нас как игла, оставила в темноте.
ничейность смотрит из наших глаз,
из наших непрочных тел.

и это дикое ни-че-го сплело нас в один клубок.
мы будем рядом из года в год, друг другу и царь, и бог.
пусть разрывает весь мир война, нас этот не тронет вид.

ведь пустота породнила нас
гораздо сильней любви.

(с) Джезебел Морган

Когда человек влюблён, ему не нужна правда о любимой женщине, ему нужна любимая женщина.


(с)

Главное, уходить и не оглядываться.
Оглянешься, вспомнишь.
Вспомнишь, пожалеешь.
Пожалеешь, вернёшься.
Вернёшься, начнётся всё сначала...


(с)

я жду от тебя честности, а ты ничего не ждешь
ориентир на местности - сердце бросает в дрожь.
я жду от тебя истины. а ты на нее плевал.
аллею засыпет листьями, желтыми, как металл.

дословные объяснения - медь небытия.
молчание, как знамение: опять. не твоя. я.
упреки беспрекословности: глупо. не так. не то.
станет морозом оттепель: не сердце, а решето.

все пропускает, чувствуя - запахи, вкусы, сны.
он говорит: "сочувствую", а в голосе: "замолчи".
я замолкаю: господи. не злись на него. прости.

я - девочка, что проповедь
читает, сидя в такси.

молитва и мантра. истина -

забавней порой, чем ложь.

я вылью все чувства -
письмами,

которых ты не прочтешь.



(с) Kсения Hикитина

у меня нет тебя, у тебя меня тоже нет
есть ладони (четыре) и сердце (твоё), моё не
проживает по адресу в паспорте столько лет,
сколько мы с тобой проживаем в одном районе

нам поэзия - мать, отец нам - двадцатый век
маяки маяковского, цветаевские цветы, но
во мне живет человек и в тебе живет человек
оттого между нами вакуум и пустынно

на твоем языке я болтаю, как на родном
сколько ты в чай кладешь, насколько громки колонки,
и любимый цветок, но я не знаю одно -
как нам быть вчетвером на этой двухместной лодке

(с) Стефания Данилова

Солнце ластится под ладонь и врезается под колени,
Подсекая, роняя, плавя... И, не спеша,
Я вхожу в темноту, где с трудом, но хриплю бармену:
— Мне чего-нибудь ледяного, и внутривенно.

Я всегда получала то, что хочу, мгновенно,
А с тобой почему-то вот —
недостаточно хороша.

Мята пляшет на языке колкой молнией и тревогой:
У мохито дурацкий привкус — слова и боль.
Темнота смотрит хмуро. Я, в общем, прошу немного:
Просто помни меня — утомлённую недотрогу.

Я всегда уезжала — и брала лишь себя в дорогу,
А теперь почему-то хочу тебя взять с собой.

Ледяное горчит во рту и морозом бежит по венам.
Я немного остыну — и выберусь за порог,
Лишь чуть-чуть посижу, отдышусь и приму как верность:
Мне пора уезжать. Мне пора убегать, наверно.

Я всегда загорала быстро и равномерно,
А с тобой за одну минуту
превращаюсь в сплошной ожог.

Я с тобой превращаюсь во что-то совсем другое.
Солнце льётся под кожу и плавит неровный пульс.
Просто помни меня: утомлённой твоей жарою,
Полумёртвой от жажды — и как никогда живою.

...Я всегда уезжала, бросая всё за спиною,
Но с тобой почему-то кажется,
что вернусь.


© Дарёна Хэйл

Сложно придумать сценарий проще:
Были — недолго, не стало — в миг.
Боль — это сани, а я — извозчик
(и заблудившийся проводник).

Боль — это шорох шагов по снегу,
Топот в квартире, где ты один.
Есть лишь один вариант побега —
Он невозможно невоплотим.

Не во плоти, как любое чувство,
И ощутимо, как долгий взгляд,
Боль — это пепел, песок и пустошь,
Без варианта «вернуть назад».

Нить паутины от рёбер к рёбрам,
Громкое эхо в пустой груди.
Мой урожай камнепада собран —
Больше здесь нечего взять. Иди.

Раны залечит. За снегом — лужи,
Смоют неровно застывший след.
Сложно придумать сценарий хуже:
Раньше мы были.
Теперь нас нет.


© Дарёна Хэйл

Что ты видишь в моих глазах? Утонувшие корабли? Океаны без дна или запертых в клетку духов? Что ты видишь в моих глазах, кроме грешной моей любви, невозможной любви, любви страшной, смешной и глупой. Что ты видишь в глазах моих? Отчего опускаешь взгляд? Почему мы, встречаясь в толпе, не смыкаем руки? Я достаточно гордая, чтобы не звать назад, но достаточно слабая, чтобы прожить в разлуке.
Что ты видишь в моих глазах? Разноцветный дым? Пляшущий огонь или крепость ночи? Или только вину, что впускаю тебя любым, или только тоску, что нутро разрывает в клочья? Я могу лишь сказать, что в твоих глазах пустота, в ней ни смысла, ни боли, там не на что опереться... Видеть холод в глазах любимого - вот он ад, выбранный добровольно, умом и сердцем.
Что ты видишь в моих глазах, я спрошу еще, и я буду спрашивать хоть до скончанья века. Тот, кто любит, как водится, вечно чего-то ждет. Что ты видишь в глазах всё простившего человека?


© Хрустальная Марго

Засыпать нужно с тем, с кем действительно этого хочешь,
Чтоб прижаться, шепнув на ушко "спокойной ночи",
Чтоб забыть на секунду о спешке дурного дня.
Знать, что даже на расстоянии, даже молча,
Он всегда говорит "хорошо, что ты есть у меня".

Засыпать нужно с тем, с кем обычно живут твои мысли,
Кто способен дарить тебе нежность и смысл жизни,
Кто под точным прицелом тебя собой заслоня,
Обернется и скажет "какой-то дурацкий выстрел
И дурацкая смерть не отнимут ее у меня".


© Хрустальная Марго

Уходя – уходи, не маячь миражом у порога.
И, губу закусив, не заглядывай в узкую щель.
"Гражданин, что еще Вам – добавки, досыпки? Спиртного?!
Отхлебнуть бормотухи? Откушать из плошки кисель?"
Уходя – уходи, и пускай не зазвали обратно.
Кто-то занял твой стул, не заметив на спинке пиджак.
И тебя не заметил, стоящего в грязной парадной, –
Погрустневшего мальчика, сжавшего тощий кулак.
Недовытерев рот, не гнущаясь набить себе цену,
Разразился фальцетом: "Гарсон! Неначищенный нож!"
Сколотил не помост, а погост; цирковую арену,
Где душа твоя – цаца, ценной в неначищенный грош.
"Я – честнейший из всех, я – один, и другого не надА!" –
Нацарапал на стенах сената затейливый Брут...
Ты стоишь у двери. Ты охвачен тягучей досадой.
Уходя – уходи, если где-то, конечно же, ждут...




© Анна Клюшард

Всё реже манят дактиль и хорей.
Всё чаще жизнь обветривает губы, когда в уют своих гиперборей влекут меня безумные суккубы. Души моей пустые невода давно не знали солнечного света. В глазах моих, в словах моих – вода. И всё-таки гнетёт меня не это. Он говорит: «уверуй – будешь свят». Он говорит: «приди и будешь вечен». Но, если я своей виной распят, то, значит, и платить за веру нечем. На всё, что мне отпущено – табу. И нет давным-давно былой отваги. И надо ли писать свою судьбу на выцветшей от времени бумаге?
О, господи, прости мне этот грех: самим собой неправедно оболган, обманывая каждого и всех, я жил в чужих обличьях слишком долго. И бремя одиночества – итог. Хоть весь я, как и прежде, нараспашку...
На кухне чайным духом кипяток исходит через тонкий носик в чашку.
Закрой глаза.
Не думай обо мне.
Читай мои стихи по зову крови.
Меня здесь нет.
Меня здесь больше нет.
Я только звук в тобой спасённом слове...


© Ник Туманов

Приезжай ко мне слушать дождь,

обнимаясь под одеялом.

Без тебя от грозы - в дрожь,

А я думала - перестало.

А я думала, без тебя

Я по-прежнему буду сильной,

Буду жить, не тебя любя

И забуду цвет глаз(синий),

Не запомню твой телефон

(три пятерки -два - два - восемь)

И сотру, словно страшный сон,

День, когда ты меня бросил.

Удалю (Ctrl - Alt - Delete)

Все слова, что шипами в кожу.

Тот, кто любит, тот все простит.

Слишком сильно любил, может?

К черту гордость, ты все поймешь.

Лишь с тобой я была счастливой.

Приезжай ко мне слушать дождь -

Я боюсь спать одна в ливень.


© Радиофея

Все мы обрастаем панцирем , чтобы защититься от грубых толчков внешнего мира. Но однажды замечаем, что этот панцирь защищает и от того, что дает жизни смысл, — от встречи открытого сердца с открытым сердцем, от нежности, которой жаждет душа…

(с) Григорий Померанц "Круг нежности"

опять июль к исходу. высь гремит,
а я тянусь к тебе, такой неместный.
прости, ma belle, я вышел за лимит,
но так достало всё, аж сердцу тесно.
живёшь как падла: дом, работа, кэш,
темнеет даль, зато лопатник пухнет.
но больше нормы не пропьёшь, не съешь,
хоть впостоянку пропишись на кухне.

люблю тебя. без жара пышных фраз,
но так неутолимо, так надсадно,
как будто вижу мир в последний раз,
в преддверии обещанного ада.
люблю. в моём далёко нулевой
баланс минут, сведённый в грохот боя.
и если я пока ещё живой,
то значит – я опять спасён тобою.




© Ник Туманов

«Нет такого понятия, как „человек, который сделал себя сам“. Мы сделаны из тысяч других людей. Каждый, кто когда-то сделал доброе дело для нас и говорил слова одобрения, влиял на наш характер и поступки. Вот почему они являются частью любого нашего успеха».



(с) Джордж Мэттью Адамс

Со мной выживают отчаянные любовники, а кто умирает – на выход идет с вещами. Вон кто-то стоит обнаженный на подоконнике, смеется, когда его пламенем освещает. Другой улыбается сверху из невесомости, играя чужими судьбами и мирами: «А мы повстречались на трассе, на полной скорости. Меня патологоанатомы собирали». Я помню их всех – по имени и по родинкам, могу опознать из тысячи пострадавших.
Но спутники наши сбиты, пути не пройдены.

А если и пройдены – то никогда не наши.


© Кот Басё

Это просто, как, оступившись, упасть с моста
и лететь не способным вовне издавать ни звука.

Я устала касаться вполсилы, и ты устал. Никогда от меня не отдергивай больше руку.
Обнажение - это входить к тебе без ножей, без одежды, как есть, наготы своей не смущаясь.
И ложиться, душой прижимаясь к твоей душе, лишь касанием ощущая и ощущаясь.
Я пойму тебя, пусть на какой-то тридцатый раз. Я сумею привыкнуть впускать тебя без испуга.

Просто будь со мной, кем ты хочешь. Забудь про страх.
Это нечто весомей, чем просто любить друг друга.



© Лина Сальникова

Я слышу дождь, как пересохшим ртом
его берет измученно земля.

Мы столько раз молчали не о том, пока молчанье стало изумлять
своей почти природной прямотой, простым теплом сроднившихся двоих.
Я вижу, как запекшийся восток в прохладный дождь кладет лучи свои.
Раскинув руки, лечь плечом к плечу - и нам легко с улыбкой сделать вдох.

И ты острей шести привычных чувств,
когда мы вместе молча слышим дождь.


© Лина Сальникова

он сделал мне солнце из старенького плафона,
огромное, белое — будто бы по заказу.
и солнце висело несколько удивлённо —
оно привыкало. привыкло оно не сразу.

оно накалилось нехотя, постепенно,
покрылось по краю солнечными лучами…
и пена для ванн превратилась в морскую пену,
а жёлтый линолеум берегом стал песчаным.

сквозь дюны вела дорога по коридору
на кухню, к лесам прохладным и толстокорым…
давай, говорила я, здесь построим горы,
как строят город.

представь, как они поднимаются выше, круты, лесисты,
и сквозь потолок прорастают макушкой в небо…
пускай там живут косули, живут лисицы —
мы будем кормить их салатом и чёрным хлебом.

…за окнами мира темнело нескоро, робко,
однако над всем в природе и мы не властны.
и я, обнимая его, выключала кнопку —
и пыльное белое солнце послушно гасло.

(с) Ека Ъ

Горечь несовпадений видна с краев.
С отблеска самых нечестно кривых зеркал.
Реальность то разворачивалась в оскал,
то собиралась до тесного "мы вдвоем".
Каждый умеет кончаться и не тончать.
Ластиться истово, в джунглях теряться тигром.
А мне - оглушительной нежности букв из титров
дайте, чтоб, успокоившись, замолчать.



© Лина Сальникова

Береженого сберегает небереженый.
Обнимает за плечи, губами обводит шрамы.
Говорит: "Всё пустое, смотри, этот город - желтый.
Значит, скоро рассвет. Не спеши убиваться - рано".

Береженому небереженый стал обережным.
Первый смотрит ему в глаза и скулит по-детски:
"Да... но только вот здесь, невозможно...ты знаешь, нежность.
Я не вижу, куда без тебя приказать ей деться".

Улыбается небереженый, он честно грустен:
береженый наивен, но столько в его наиве...
"Эта нежность однажды сама тебя вдруг отпустит.
Или нет. Но тогда ты сумеешь меня спасти ей".

Береженый не понимает - всё слишком жжется.
Слишком колким любое слово выходит внешне.
"Ты поймешь, ты поймешь. А сейчас посмотри на солнце
и поплачь. Мое солнце, поплачь мне про эту нежность".

Так песчинками света ссыпаются годы вместе.
Береженый взрослеет, узнав: раз болит - реален.
И твердит: "Что там будет - стерплю. Мое сердце вместит.
Мне не зря тебя, видимо, силы тогда послали".

Улыбается небереженый, молчит печально.
Правда в том, что он вовсе не знает, как обернется.

"Ты сберег. Теперь мне - за твоими стоять плечами.
Чуешь нежность? - шепнет береженый. - Смотри на солнце".



© Лина Сальникова

Помните: у Счастья лицо Загадки…


(с)

Ты приходишь спокойным, простым и мудрым.
Смотришь молча, как небо во мне сверкает
сотней молний. Целуешь - и льется утро, как покой, меж оконными позвонками.
И на небо мое проступает солнце, словно рыжая краска на серой ткани.
И молчание это меня коснется так, как будто ты гладишь меня руками.
Все меняется, если ты слышишь глубже звука слов, тишине этой смотришь в сердце.
Ты пришел ко мне, чтобы молчать и слушать, чтобы мне было не на что опереться.
Чтобы небо во мне, запекаясь алым, не пугало ни в штиль, ни в лихие грозы.

Чтобы я поняла себя и летала, не держась, испугавшаяся, за воздух.



© Лина Сальникова

В жизни женщины может быть много мужчин -
не с одним танцевать, не с одним целоваться!
Но всегда в её сердце живет тот один,
с кем ей, трижды расставшись, вовек не расстаться.

С ним рассветы встречать, даже если другой
ослепил фейерверком короткого света.
Он, невидимый, вечно стоит за спиной,
заслоняя собою от зноя и ветра.

Среди тысячи лиц узнаваем, как бог,
он спасенье от всех на земле одиночеств.
Он - маяк всех морей, горизонт всех дорог,
даже если другой выстлал звёздами ночи.

В жизни женщины может быть много мужчин.
Но единственный взгляд, ей ниспосланный свыше -
провиденье, судьба, всех забот её клин.
Где бы он ни летал, им всегда она дышит.

Уплывая в закат, в неизбежный полёт
его руку в своей она держит незримо.
И ласкает его, и прощения ждет,
и уносит с собой за черту его имя.



© Станева Людмила