ты - лучший мужчина на свете, знай. я - лучшая женщина. это крест.
мне слишком от сердца желает зла толпа твоих бывших супруг, невест.
мне странно, что в их головах песок. мне страшно, что в душах их грязь и месть.
от счастья чужого сожрать кусок - вот высшая миссия. это жесть.
куда б я ни ехала и ни шла, я чувствую кожей: за мной следят.
меня задолбал этот спам и шлак - тяжёлый и вездесущий взгляд.
они стерегут твои сон и дом. такой оккупации ты хотел?
я их прогоняю с таким трудом, что утром под окнами горы тел.
они воскресая, идут ва-банк. берут твоё тело на абордаж.
любая, как ..баный бумеранг, всегда возвращается. тошно аж.
ты лучший мужчина на свете, знай. я лучшая женщина - это крест.
мы будем счастливыми, /мне был знак/ когда мы уедем из этих мест.
мы вместе тебя и меня спасём. вдвоём ведь не страшно идти совсем.
и если семья заменяет всё, то стань мне, пожалуйста, этим всем.




© Лена Блядик

Все проще простого, вселенское волшебство:
лишнее, словно маска чужая, снято.

Ты, опускаясь, целуешь меня в живот и, поднимаясь, - молча между лопаток.
Комната раскрывается, как бутон, наполнившись пролитым в окна лимонным светом.

И что бы мы ни сказали - всё не о том.
Только молчание нежности в нас - об этом.



© Лина Сальникова

Вот и думаю, мой друг: а что бы было? -
Было б слово. Не спасло б и не убило.
Было б радости побольше на глоток -
Много ль надо нам для радости? - чуток.

Нам, беспечным, безлошадным, бестолковым,
Нам на счастье - подари хотя бы слово -
И живи себе как хочешь - трын-трава.
Да вот ты не слишком щедр на слова...

Ты и на руку не шибко...
Что ж теперь? -
Не проси.
Не бойся...
Правильно, - не верь...

Снег ложится на последнюю листву.
Не грусти, моя душа.
Переживу.



© Юлия Вергилёва

Я устал идти по пустыне, устал, устал, осыпается день песчинками и скрипит под ногами его бездонная пустота, неизвестная, как загадочный манускрипт. Я не знаю, что там, за барханом, не знаю, где притаился охотник, где умирает лев… Я мечтаю о сне и отдыхе, о воде, о высоких деревьях в далекой своей земле. Я иду по пустыне, и тени в песке шуршат, и земные вопросы, кажется, решены. Ты идешь за мной следом, и каждый неверный шаг отдается во мне предчувствием тишины.


© Кот Басё

если б мог, я б оставил себе лишь твои глаза
без плохих настроений и страшных ударов в спину,
без привязанности к переездам и никотину
и улыбки, как будто я что -то не то сказал,

без надломленых рук, тонких пальцев, набора слов
о других городах, обещания ждать войны,
без привычки нахально не верить в мою любовь,
красоты содержанки, уверенности жены...


если б мог, я бы вынул тебя из людской беды,
как младенца после крещения вынимают
из воды, отваром из хмеля и череды
умывал бы тебя, бормоча, что так не бывает,

только ты не из тех, кто ставит все на других,
я стараюсь, живу слишком правил не нарушая,
но когда-то я подло скажу: "Все вокруг враги,
только я не предам!" - и предам, за тебя решая.




(с) Шалина Александра

Лучше тебе не знать из каких глубин
добывают энергию те, кто отчаянно нелюбим,
кто всегда одинок словно Белый Бим
Черное ухо;
как челюскинец среди льдин -
на пределе слуха -
сквозь шумной толпы прибой
различить пытается хоть малейший сбой
в том как ровно, спокойно, глухо
бьется сердце в чужой груди.

Лучше тебе не знать из каких веществ
обретают счастье, когда тех существ,
чье тепло столь необходимо,
нету рядом; как даже за барной стойкой
одиночество неубиваемо настолько,
настолько цело и невредимо,
что совсем без разницы сколько
и что ты пьешь -
ни за что на свете вкуса не разберешь,
абсолютно все оказывается едино;
и не важно по какому пути пойдешь,
одиночество будет необходимо,
в смысле - никак его не обойдешь.

Лучше тебе не знать из каких ночей
выживают те, кто давно ничей;
как из тусклых звезд, скупо мерцающих над столицей,
выгребают тепло себе по крупицам,
чтоб хоть как-то дожить до утра;
лучше не знать как им порой не спится,
тем, кто умеет читать по лицам -
по любимым лицам! -
предстоящий прогноз утрат.
Тем, кто действительно будет рад,
если получится ошибиться.

Лучше тебе не знать тишины, говорить, не снижая тона,
лишь бы не слышать в толпе повсеместного стона:
чем я ему так нехороша?
чем я ей столь не угоден?
Громкость - самая забористая анаша,
лучшая из иллюзий, что ты свободен;
и ещё – научись беседовать о погоде,
способ всегда прокатывает, хоть и не нов,
чтоб любой разговор вести не спеша,
лишь бы не знать из каких притонов - самых безрадостных снов -
по утрам вытаскивается душа.

Лучше тебе не видеть всех этих затертых пленок,
поцарапанных фотографий -
потому что зрачок острее чем бритва;
лучше не знать механизм человеческих шестеренок,
у которых нарушен трафик,
у которых не жизнь, а сплошная битва -
и никто не метит попасть в ветераны:
потому что их не спасет ни одна молитва,
никакой доктор Хаус не вылечит эти раны.

Лучше тебе не знать ничего о них, кроме
факта, что те, кто всегда живут на изломе,
отлично владеют собой и не смотрятся лживо,
если хохочут, будто закадровым смехом в ситкоме;
что те, кто всегда веселы, и ярко сияют, и выглядят живо –
на деле
давно
пребывают
в коме.




© Алекс Микеров

если ты влюбишься в локоны некой блонди,
рыбьи губы, шестиразмерный бюст
в распродажной футболке "in love with london"
я ... не то чтобы этого очень боюсь,

но твои взгляды - в сторону,влево,мимо -
на языке условий моих горчат.
если это станет больше чем пантомимой,
я буду по тебе очень
скучать.


© Стефания Данилова

никогда не кажется, что легко.
осторожно дуешь на молоко,
обжигаясь, пьешь ледяную воду.
вымеряешь каждый свой жест и шаг,
и свобода сладко поет в ушах...
но опять - обступят, замельтешат,
и осалит кто-то, и крикнет: "вода!"
и другого качества станет воздух.
и забудешь сразу же, как дышать.

вспоминай, смиряйся, ищи, лови.
это детский взрослый язык любви.
это первый вечер от сотворенья.
это море вышло из ручейков
и вспороло твердь ледяных оков.
ты влипаешь в глупые повторенья,
словно новогодний андрей мягков,
но еще ухабистей и бодрее,
потому что фильм у тебя таков.

настигай добычу в углу, в пыли,
в темноте, на самом краю земли
(детский "домик" и древняя вонь фекалий).
убираешь пряди с сырого лба,
прижимая палец к ее губам,
это салки, праздник, игра, судьба.
это так положено, чтоб искали,
чтобы, обаукавшись, не нашли.

тишина. охотники далеко.
только жилка мечется под рукой,
как птенец, подобранный под ольхой,
слышишь - бьется, бьется за тонкой кожей.
холодеешь, встрепан и бестолков,
шевелишь губами - но ни-ка-ко...
никакого звука из них не сложишь.
никогда не кажется, что легко,
но сейчас не кажется - Боже, Боже.

ты-то думал - может быть, пронесет.
но не пронесло. и накрыло. все.
ни пути обратного, ни ответа.
потому что перешагнул черту,
за которой всмотришься в темноту,
а она взрывается новым светом,
видным только тебе, только миг и тут.

потому что после - война, чума,
холокост и ядерная зима,
абсолютный ноль, ледяная стужа.
онемевший, стой, ослепленный, слушай.
вот она опомнится, вот, сама,
от твоей ладони - одним нырком
увернувшись - выберется наружу
и окликнет ищущих игроков.
никогда не кажется, что легко.

после смотришь старый фотоальбом
шевеля губами, морщинясь лбом,
и вбиваешь в каждый забытый снимок:
я всегда люблю тебя. я с тобой
я всегда люблю тебя. я с тобой
я всегда люблю тебя. я с тобой
понимая плохо, что, значит, с ними,
значит, с ними всеми - но эта боль
отзывается на любое имя.

не за то, что близок был, смял и смел.
не за то, что прицелился и сумел.
или, наоборот, не сумел, оставил.
не за то, что силен был, а, может, слаб.
глуповат ли был, трусоват ли, храбр.
мимо логики, мимо понятных правил.
не за то, что известно на всех углах.

не за то, что белесый вползал рассвет
в незнакомую комнату, заливая
утомленную тень под ее ресницы.
не за то, что приснится. оно приснится.
но не в этом ведь дело.
она живая.
и легко не казалось, но как - бывает -
никогда не уместится в голове.

раскопаешь детсадовский свой секрет
и смотри на просвет дорогой осколок,
это то, что в руках, но не взять руками.
пузырьки в синеве, вышина в стекле,
волосинкой трещина и свеченье.
это то, что случается на земле.
это то, чему ты не придал значенья,
но зрачок сохранил, но врастила память.
и отпустишь нескоро еще, нескоро.
и не кажется даже, что мог бы.
нет.




© Ася Анистратенко

говоришь сам себе, что прошла зима,
пережил то, что смог; что не смог, — оставил
так, как есть; не сошел до конца с ума,
закалился в процессе не хуже стали,
вышел в мир, осмотрелся, раскрыл ладонь -
подкормить голубей у седой скамейки,
рассказал им, что свил сам с собой гнездо
там, внутри, где прописан до самой смерти,
рассказал им, что видел плохие сны,
что на кухне пригрелся у батареи,
но зимы не растопишь ничем земным,
а земное в тебе, говоришь, стареет...
рассказал бы еще, но в ушах свистит,
и карман обмелел, и ладонь пустая...
иногда для того, чтобы всех простить,
одного воскресения не хватает.






(с) Ася Анистратенко

Ответь, мой родной, тебе раньше писали стихи?
Так просто, от чистой души и от чувства большого,
Когда пропускаешь сквозь раны на сердце малейшее слово
И мысленно к каждому вдруг добавляешь ещё штрихи!

А знаешь, душа моя, я до тебя не дарила ведь рифм,
Стихов не писала, был ритм не в ладах с расстановкой…
Сейчас управляю хореем и ямбом чуть более ловко,
Подвластен и стихослагаем навскидку любой алгоритм.

Поверь, моё солнце, мной каждый написанный стих,
Несет сквозь себя мою боль и бескрайнюю нежность.
Светла и не знает границ берегов безмятежность,
А чувств и эмоций моих нам хватило б с тобой на двоих.





(с) Виктория Беляева

Ты мне снишься таким, от которого ноет грудь -
то ли смех так болит в ней, не вырвавшись, то ли слезы,
пропитавшие наши разлуки, как теплый грунт - с первой капли и до последней, разбитой оземь.
Ты мне снишься таким, по какому дано скучать, словно камернику по улице: в день прогулки
разрешили вдыхать ее запах всего лишь час, слышать шаг свой нечеткий - как радостный или гулкий.
Тем, в котором я есть, независимо ото всех, от всего - независимо: взял и решил оставить.
Словно ты - это свет, что в квартире моей осел, попадая в нее через своды оконных ставень.
Ты мне снишься, и вновь я закусываю губу от того, как вокруг все реально, ты рядом - точен.

Я касаюсь тебя, попросив еле слышно: "будь" -

и от голоса своего просыпаюсь ночью.



© Лина Сальникова

И все, что происходит, совсем не странно.
И то, что не происходит, не странно тоже.
Так знают в горах о будущих ураганах
по громкой тревоге птиц и молчанью кошек.
Так знают в открытом море о скором шторме
по звездам, которые с неба сбивает мачта…

Так ждущий ее на пристани, знает, что с ней
уже потому, что быть не могло иначе.


© Кот Басё

Минута – это тридцать спокойных слов, размеренных, чутких, не сжатых в одно дыханье, долгое эхо всплеска – пока весло, перевернувшись, медленно обсыхает. Минута – это вспышка над грозовым раскатистым фронтом… Приветливый и пологий, наш склон в переплете камней и сухой травы… Три поцелуя быстрых, один глубокий, десять касаний пальцами – сверху вниз и сразу обратно, не соблюдая пауз. Минута приходит, как с моря приходит бриз, которого ждал уставший от штиля парус.
Ты так расточителен…
Время течет песком, уходит сквозь пальцы, пока ты находишь повод.
Минута, в ладонь упавшая лепестком, лежит, как жемчужина перед лицом слепого.

© Кот Басё

Я люблю тебя. Вот, так просто.
Доказательство всех теорем -
Я люблю тебя, как апростроф,
Что так колет язык в "Je t`aime".

На балконе, с хвостом, без тапок,
И с гитарой, и без нее -
Я люблю тебя каждой папкой,
Где есть фото одно твоё.

Смс-ками и звонками.
Даже просьбами перезвонить.
Ушами, глазами, руками...
Как там можно еще любить?

Я люблю тебя пальцами в волосы,
Сахаринкой, прилипшей к губе.
Доказательства - дрогнувший голос
И мурашки по всей спине





(с) Анастасия Дьякова

Мы же с севера. Им пропитаны до костей.
Рождены на ладони вечной стальной зимы.
Мы отличны от всех, и в сто раз мы других сильней.
Защищаем своё, ничего не беря взаймы.

Пилигримы, чей дом бесконечная степь снегов.
Мы привыкли сражаться, привыкли держать мечи.
Защищать свою честь мы учились у праотцов,
У волков учились стоять до последней черты.

Раскалённым железом прижгли слишком много ран,
Вместе с плотью по каплям сжигая животный страх.
Не страшит нас не смерть, не боль. В нас один изъян —
Тот, что бьётся под рёбрами, отдаёт в висках.

Наше сердце живое, как горный весной ручей,
Победивший в апреле тюрьму - разломавший лёд.
Это слабость и сила, что делает нас смелей,
За того, кого любит, каждый из нас умрёт.






(с) Виктория Вэн

…простых романтиков…

Ну а принцы… отбыли за моря, побросали в гаванях якоря, и, пустив на простыни паруса, ничего не помнят про чудеса. Всё у них в порядке – и сон, и слух, в закалённом теле – здоровый дух, и нисколько тонус не пострадал от того, что парусник врос в причал.

Всё отлично, Господи, ну и что,
Что опять алеет зарёй восток? -
Затвори окно, погаси свечу,
Я устала, Господи,
Не-хо-чу….

В самом деле, Боже, - какой резон мне вот здесь терять аппетит и сон, пристани прочёсывать с утреца, портить об бессоницы цвет лица? Знаю-знаю – надо бы
– помоги! ;) -
– научиться с правой вставать ноги, плюнуть на далёкие города и любить того, кто Тобою – дан?..

Ну а принцы… Господи, не суди! -
Преклони их к чьей-нибудь там груди,
Не давай ни посоха, ни коня –
Может, как-то слюбится… без меня?...


До чего ж мне тошно в твоём раю! Ты хоть счастлив, Господи, мать твою?!...





© Юлия Вергилёва

И если потом ничего не вспомнится, так даже проще,
Поскольку и прошлое тоже бывает невыносимо,
А нынче большой снегопад, посмотри, заметает площадь,
И это очень красиво, действительно очень красиво.

В такие моменты не надо времени, месяца мая,
Бесперебойного транспорта, рабочих звонков кому-то,
Когда так стоишь посреди этой площади, понимая:
Самое важное в жизни длится считанные минуты.

Решение перевернуть потрепавшуюся страницу;
Миг перед поцелуем, краткий взгляд, телефонная фраза;
Что-нибудь, от чего вправду может многое измениться,
Или даже, того гляди, переменится всё и сразу.

А нынче глядишь на снега, внимания не привлекая,
Не делая лишних движений, молчания не нарушив,
И тебя настигает огромная тишина, такая,
Что не можешь понять, это — внутри тебя или снаружи.

(с) Р.Кусимов

возле озера моего много лет зима
(потому что законы чувств не равны законам природы).
ты стоишь на льду. подо льдом проплывает тьма,
иногда открывая хребет или нос сома,
что очнулся от спячки и просится на свободу.
ты стоишь на льду. ты посланец чужой весны.
у тебя ее взгляд, что всегда и везде согреет.
ты приносишь солнечный запах другой страны.
и ладони твои раскрыты, и пальцы твои зелены.
ты тепло, пришедшее в зиму.
беги.
скорее.

потому что лед вот-вот вскроется, и тогда
хлынет тьма из разломов...
спасайся
беда
беда
не ходи здесь
не стой здесь
не будь здесь
скорей
не надо
обнажая на дне затонувшие города,
всех чудовищ и рыб, похороненные суда,
все следы войны,
все насквозь проржавевшие злые цветы снарядов.
и тебя, подобно разбитому кораблю,
оторвет от берега, измотает и в льдину вплавит.
над водой пронесется кровавый и дикий блюз,
никого не жалея, с размаха хлестнет: "люблю", -
предрассветным кошмаром продолжится: "не оставлю".

не ходи возле трещин,
не вглядывайся в глубину.
я пока что собственной тьмою тьму попираю.
я пока что еще умею в себе тонуть в одиночку.
ни ахнуть
ни двинуться
ни взглянуть
ты решил, что стоишь на льду. но стоишь у края.


© Графит

Дорога к тебе – разветвление ожиданий,
И столько попыток стать хоть немного ближе…
Мне трудно дышать в оправе из расстояний,
Лишь, их уничтожив, наверное, можно выжить.
И воздух горяч, остыть не успевший ночью,
(А может быть мне в предвкушении стало жарко?).
Дорога к тебе – превышение полномочий.

Я выживший в одиночку когда-то сталкер
Бегу и бегу к тебе (ветер удачно – в спину),
Мы очень старались с тобой продержаться вечность.
А сами – едва пережили минувшую зиму,
Ее с облегчением сбросив с уставших плеч. И
Теперь – ничего не мешает быть снова рядом,
Касаться, дрожа, до пропахшей тоскою кожи…

Я в тысяче лиц вычисляю тебя по взгляду,
Мы так непонятно, но чем-то отчаянно схожи.
И это нас тянет друг к другу, как два заряда.
Так мощно, неудержимо (как наше лето).
Дорога к тебе – траектория невозврата,
Дающая шанс не верить теперь в приметы.
И только лишь знать, что точно найдутся силы -

Сорваться…лететь…И под поезда мерные звуки
Прочесть километры – бессчетный набор пунктиров
Мелькающих сотен станций одной разлуки.
…
Садится рассвет на тонкие крылья ключицы,
И морщится нежное утро в лучах капризно.
Ты рядом, и знаю – со мной ничего не случится,
Дорога к тебе – это линия нашей жизни.


(с) Carina Summer

а дождь заблудился, он просто не помнит чей он
и тычется носом во все городские окна,
а я занимаюсь бездарным самолеченьем,
что вредно и определенно немного больно.

у Шварца все сказки живые для тех, кто знает,
что лишь людоеды оценщиками в ломбарде...
простуда с ухмылкой за шею и лоб хватает
и тянет к себе на колени, усевшись сзади

а дождь потерялся. я даже не знаю чей он,
у Шварца, наверное, был бы моим, домашним
предутренний сон постепенно стает вечерним...
сегодняшний день к пробужденью придет вчерашним...




(с) Шалина Александра

Буду жить ожиданием сказки, пока не встретимся,
Все нормальные верят в Бога, а я вот … в тебя.
Мир – упущенный кем то шарик. Затем и вертится,
Чтоб мы все же столкнулись, до крОви лбы расшибя

А пока я живу, промышляя своими взглядами,
От которых чувствительных резко бросает в дрожь.
И учу себя выдержке правдами и не правдами:
Надо ж как то цепляться, покуда ты не дойдешь

Партизаньими тропами, в дыры сквозят оконные,
Через щели сочатся в «мой город» враги, сваты…
А я больше всего боюсь: мы уже знакомые,
Я ведь всех отрицаю, а вдруг среди "всех" есть ты…


© Шалина Александра

Начальный жестокий период любви...
Как хочешь, как можешь его назови,
Но только не мукой и вовсе не сном,-
Скорее бессонницей, морем вверх дном,
Сумятицей, смутой, весенней грозой,
Не новою вехой и не полосой,
А временем года - не пятым - шестым,
Где снега завалы - черемухи дым,
Где сани скрипят - голосят соловьи,
Где свищут метели - долдонят ручьи,
И все говорит тебе: здравствуй, живи!

...Начальный жестокий период любви.




(с) Лев Озеров

И ты, вероятно, спросишь: какого лешего?
А я отвечу пафосно: было нужно.
Ну, в общем, кажется, звали его Иешуа,
Мы пили красное поздней ночью из чайных кружек.


И он как-то очень свежо рассуждал о политике
И все твердил: мол, нужна любовь и не надо власти.
И вдруг сказал: "Ты уж не сочти меня нытиком,
Но я устал, понимаешь, устал ужасно.


Стигматы ноют от любых перемен погоды,
И эти ветки терновые к черту изгрызли лоб.
Или вот знаешь, летом полезешь в воду,
И по привычке опять по воде - шлеп-шлеп...


Ну что такое, ей-богу, разнылся сдуру.
Что ж я несу какою-то ерунду?!
... Я просто... не понимаю, за что я умер?
За то, чтобы яйца красили раз в году?


О чем я там, на горе, битый день долдонил?
А, что там, без толку, голос вот только сорвал.
Я, знаешь ли, чертов сеятель - вышел в поле,
Да не заметил сослепу - там асфальт.


И видишь ведь, ничего не спас, не исправил,
А просто так, как дурак, повисел на кресте.
Какой, скажи, сумасшедший мне врач поставил
Неизлечимо-смертельный диагноз - любить людей?"


Он сел, обхватив по-детски руками колени,
И я его гладила по спутанным волосам.
Мой сероглазый мальчик, ни первый ты, ни последний,
Кто так вот, на тернии грудью, вдруг понял сам,


Что не спросил, на крест взбираясь, а надо ли?
(У сероглазых мальчиков, видимо, это в крови).
... А город спит, обернувшись ночной прохладою,
И ты один - по колено в своей любви.





(с) Аля Кудряшова

А нам-то - что? - Мы залижем ранки -
И с новой прытью под те же танки.
Ещё не стоптаны наши грабли
И веры всякие не ослабли.

Сейчас уже разобрать непросто,
Зачем дракон караулит остров?
Какой там парус вдали маячит?...
Но мы - не Тани, и мы - не плачем.

Мы стиснем зубы, взобьём прическу,
Возьмем с собой карамели горстку,
Оставим кошку в своей постели
И двинем к прежней нелепой цели.

Нам не пристало рыдать в подушку -
Уже - не тани.
Ещё - не звери...

И нам хотя бы под праздник нужно
Во что-то верить.
Во что-то верить...


© Юлия Вергилёва

Шепотом...
тихо-тихо... совсем безропотно...
Я почти не имею опыта
говорить тебе о любви...

Кружатся...
мысли все, отражаясь в лужицах...
Мне тобою давно недужится...
Ты в глаза мои посмотри...

Долго ли...
сердцу хрупкому стать осколками...
равновесие слишком тонкое...
Ты руками его не трожь...

Скудными
были слезы ночами трудными...
Я должна быть, наверно, мудрою...
Так пугает любая ложь...

Взглядами
прикоснуться с тобою надо бы...
Но судьба, увы, беспощадная...
И приходишь ты лишь во сне...

Воздуха...
не хватает на вдохе-выдохе...
Я не вижу иного выхода...
Этим воздухом стань во мне...

Шепотом...
тихо-тихо...
совсем безропотно...
я скажу тебе...






(с) Людмила Вишнякова

Ты будешь кормить меня шоколадом.
Сначала сотрёшь губную помаду
Спонжиком. А может быть, даже слижешь.
Придвинешь меня или сядешь поближе
Вместе со стулом и лёгким смущеньем.
И будешь накапливать ощущенья
Похожие на паденье в пучину.
Стараясь, память о всех мужчинах
Смыть этим лёгким женским: «Ну что ты?
Боишься меня или много работы?
Маленький мой, я совсем не кусаюсь».
Пальцами шеи моей касаясь.
Потом отломишь сладкий кусочек,
Протянешь мне, спросишь: « Молочный. Хочешь?»
И, не дождавшись ещё ответа,
«Конечно, хочешь. Ты любишь конфеты.
Знаешь, мы даже в этом похожи.
Ты любишь сладкое. Я его тоже...
Люблю». Замолчишь, запнувшись о слово
«Люблю» и сладость отломишь снова.
Вымажешь мне пересохшие губы,
Одними глазами прошепчешь, что любишь
Не только эту сладость, но даже…
Потом мне пальцы свои покажешь
Испачканные шоколадом, тонкие
Нежные мягкие, как у ребёнка.
Тогда я закрою глаза и буду
Облизывать это сладкое чудо…


© Алла Гуриненко

Ничего говорить не нужно. И писать ничего не нужно.
Ты на той стороне планеты – как на той стороне Луны.
Просыпаюсь прекрасным утром и, зарывшись лицом в подушку,
Повторяю, что мы друг другу
Ничегошеньки не должны.

То есть…ты ничего не должен. С-добрым-утром-спокойной-ночи-
Happy-birthday-and- how-do-you – сколько, Господи, чепухи –
Солнце светит, а снег не тает – день длиннее, а жизнь... короче...
И всё прочее – между строчек…
Но Луне оно – по…хи-хи…

Это я – идиотка, дура! – чтобы выжить вот этим утром,
Чтоб не сдохнуть вот этой ночью и не сбрендить в теченье дня -
Я д о л ж н а тебя видеть – срочно! Я д о л ж н а в тебя верить,
будто

Ты, мой солнечный,

В этой жизни

Никогда не бросал меня...

...Вот такая, мой свет, фигня.


© Юлия Вергилёва

Есть такие дороги, что прочно вошли в привычку – не нарушить маршрута, не выйти за горизонт. Если кто-то из этого списка тебя не вычел, самому с пути сворачивать не резон. Привыкаешь к ландшафту, до знаков известны мили, разминувшимся встречным безропотно смотришь вслед. Потому что они об этом тогда просили, отправляя тебя кружить по своей земле. Проживать привычно шоссе, автострады, песни бесконечных дорог, что берут города в ночи. И смотреть в темноту до боли в глазах, до рези где-то в сердце, которое нынче не так стучит.

Нажимаешь на тормоз, колеса ласкают гравий, от дороги удаляешься не спеша.

Исключения состоят из знакомых правил, которые ты решаешься нарушать.


© Кот Басё

Перегорело. Уже не больно.
Сижу напротив, смеюсь, шучу...
- Как жизнь?
- Нормально
- И я довольна
- Давай за встречу?
- Давай чуть-чуть..
- Ты замуж вышла?
- Ну да. А что мне?..
- Да, ну, конечно. Что за вопрос. А помнишь?..
- Помню...
- Я тоже помню..
- Ну, вот и ладно. Давай без слез.
- Ты стала жесткой.
- Прошло три года.
- Не так уж много.
- И это срок...
- Сегодня жарко.
- Ага, погода...
- Да, очень жарко, я прямо взмок.
- А он, твой этот...
- А, ты о муже? Хороший парень.
- А он... какой?
- Как муж - он лучше, любовник - хуже.
- Зато надежный и под рукой.
- Такой как надо?
- И что такого?
- И даже любишь сильнее чем?..
- Ты разве знаешь такое слово? А если знаешь, тогда зачем...
- Ну, да, конечно. Прости.
- Не надо.
Перегорело... Одна зола.
Но только, знаешь, я встрече рада.
И даже лучше, что я пришла.
Теперь я вижу: перегорело.
А ветер пепел уносит вдаль.
Не шевельнулось, не заболело.
И я спокойна. И мне не жаль.
Как ты уходишь, ссутуля плечи..
Как в черно-белом немом кино.
И все же грустно от этой встречи.
Перегорело, а все равно...





© Алла Гуриненко

Бумажные люди не курят – иначе сгорят,
не терпят дождя: под дождём они сразу размокнут,
в бульварных газетах читают они всё подряд,
а в холод имеют привычку заклеивать окна.

Бумажные люди обёрнуты в десять слоёв,
ничто не нарушат, поэтому штрафов не платят,
тихонько шурша, постранично листают житьё
и, чтоб не помяться, всегда избегают объятий.

Бумажные люди боятся стихов как огня,
твердят: «Мы-то знаем, в чернила вы кровь подольёте!»
Бумажные люди за что-то не любят меня.
А каждый из них превратиться бы мог в самолётик.




(с) Ника Невыразимова