Ты пришел, и, кажется, был февраль.
Двор еще не успел оттаять, день только успел начаться
Закипала весна, как вода в белом чайнике (ты любил черный чай)
И ничто не вело к этой встречи - ты любишь так появляться.

Я застыла на кухне, и словно дверной сквозняк
Волновал ткани фартука, в дрожь обращая кожу
Ты вдруг выдохнул: "Здравствуй! Ну что? Ты как?
Как там сердце? Ничто его не тревожит?"

Улыбнулась лишь вскользь, - мол нет, не болит уже
Но вдруг екнет под сердцем, меня оборвав на слове
Этот взгляд теплых глаз - и нет этих глаз нежней
И едва ли тех глаз мне нужно что-то кроме.

Я кивну тебе, выдохнув. Сделать глубокий вдох, -
Я шагнуть вдруг навстречу, коснувшись твоей ладони.
Взрыв вулкана. Разряд. Электрический провод. Ток
Заполняет насквозь, как берега кромку - море.

И почуяв те волны, ты руку возьмешь мою,
И согреешь в своей, как ты только греть умеешь.
Нам спасения нет. Вот залп мой - я нем тону
Ощущая как бережно сердце мое ты в своем лелеешь.

Эти чистые, светлые, как после шторма - море
Будут в мире незыблемы чувства, как прочен кремень и сталь.
Мы останемся вместе - только вдвоем - с тобою
В день, когда ты пришел, и кажется, был февраль...






© Ксения Никитина Вишня Вечер

Очень просто молчать с тобой, просто ждать
То ли нужного рейса, то ли пустой зимы,
Отправлять к тебе несгоревшие поезда,
Что остались в тылу нашей глупой и злой войны;

Отправлять к тебе неотравленных голубей
Через поле, что мы усеяли сотней стрел,
Чтобы в каждом моем промокшем насквозь письме
Ты смотрел на меня и ни о чем не жалел;

Очень просто с тобой молчать, когда стих огонь,
Когда в мирном небе ни ангелов, ни ворон,
Когда слух осквернен неожиданной тишиной,
Я пишу тебе письма о том, что мне снился сон...

И потом про войну, обстрелы и поезда,
Про траву, впитавшую шепот твоих молитв,
Я могу сидеть рядом с тобой и молчать года,
Потому что за Это Бог точно меня простит.


© Хрустальная Марго

Бог с ней, с музыкой, Ира, послушай, как ветер воет,
Забираясь в оконные щёлочки,
под стекло.
Грозу приведут к границе под злым конвоем,
Плакать заставят...
Вот это и будет зло.

А всё остальное, Ира, тоска, нелепица -
Выдумки
для запугиванья детей.
Нас обманули, Ирочка. Разумеется,
Жизнь много проще, чем нам говорят о ней.

Нас научили,
выбили дурь,
одели
В чёрные платья и выпустили взрослеть.
Нам нужно бежать, послушай, на самом деле,
Пока Бог нас не впряг в узду и не вскинул плеть.

И пока мы чисты, просты и свободомыслящи,
Нам нужно себя вытачивать, поднимать.
Ира, потом нас некому будет вытащить.
Собирай чемодан, ты слышишь? Пора бежать.


© Алиса Степанцова

Здравствуй, мой белый. Холодный мой Энцелад.
Здесь вечер южнеет практически по часам.
Мир выплывает прохожим из-за угла,
и что-то родное на дне его светлых глаз.

Но у этой весны одинокие голоса.

Я умею так ждать - что ко мне ты приходишь вновь.
Умею читать твои мысли, найти в них ту,
что всегда нас сближает - на миг, на минуту, ночь,
восполняя нам дни друг без друга, где нам темно.

До весны, где мы вместе.

Я вытерплю.

Твой Сатурн.



© Лина Сальникова

Мечтать...Летать..И думать о прекрасном.
Во сне касаться звёзд и облаков.
И верить в то, что это не напрасно.
Что в жизни нашей будет всё легко.

Надеяться на Чудо...Верить в сказку..
Любить друг друга и тепло дарить.
И жить по настоящему...Без маски.
Смеяться...Плакать...И судьбу творить.

Дарить друг другу радость и улыбку
От счастья плакать...от любви сгорать..
И не бояться совершить ошибку...
Весь опыт жизни в Мудрость собирать.

Не думать о плохом...Не жить вчерашним.
Не злиться на судьбу, когда идёт не в масть...
Признаться в чувствах...Быть немного грешным
И наслаждаться этой жизнью всласть.


© Ольга Пальчик

Я живу в этом мире
И у меня шрам на коленке
Ты тоже со мной в этом мире
А больше нигде и ни с кем в темноте мое сердце
Не бьется без страха разбиться



(с) Ася Климанова

загадка счастья проста, как утро,
что за окном твоим выстлал снег.
проста до боли. проста как будто
ты знал с рожденья её секрет.

проста, как залитый солнцем полдень
в июльских жёлтых ржаных полях,
в которых бродит мальчишка Холден
и держит небо в своих руках.

проста, как ливень осенней ночью
в давно растаявшем сентябре.
как запах мёда, листвы и почвы
родной земли у истоков рек.

чего же боле? и что прекрасней
тумана горных густых лесов?
мы обладаем огромной властью
не быть несчастными.
вот и всё.

не забывай в тишине и всуе,
что счастьем может быть всё вокруг.

загадки счастья не существует.
нас обманули с тобой, мой друг.


© Алиса Степанцова

Время, которое не закончится,
Сколько его не трать.
Имя, лишенное сна и отчества,
Рвется в мою тетрадь.

Где тебя носит, какими волнами
Ты догола раздет?
Мы рождены бесконечно вольными:
Наша любовь - везде.

Сколько не прячься в моих эпиграфах,
Нам не закончить бой.
Наша война до конца проиграна -
Я остаюсь с тобой.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Время, Тэйми, ещё не кончается, время всё водит нас за нос.
По утрам выпадаем немые из сна – в этот холод и хаос.
Наверху экономят слова,
потому нас лепили из пауз.
Всё, что хочешь сказать, начерти у меня на груди.
Если некуда жить – это просто тебе показалось.
Тьма у нас позади не длиннее, чем ночь впереди.

От себя не укроешься – будешь везде обнаружен.
Город молча глядит, и растерян, и обезоружен,
как мы греем друг друга,
собой закрывая от стужи,
как мы слушаем, дышит ли тот, кто от страха не спит.
Ничего не проявится, если мы смотрим снаружи.
Погляди в меня, Тэйми, там зреет иной алфавит.

Смерть всегда обнимает на поражение, это известно.
С каждым разом в песочнице нашей всё менее тесно.
Посмотри, как оставшихся
месят в упругое тесто,
но до выпечки, Тэйми, похоже, расти и расти.
Может, Бог потому и затеял всё это из интереса,
чтобы легче отслеживать тех, кто черствеет в пути.

Одному не плывётся, другому пока не летится…
Время водит нас за нос, но всё ещё длится и длится.
Что даровано рыбе,
возможно, изъято у птицы.
Мне неведомо, Тэйми, как действует этот закон.
Может, птице однажды зачтётся, а рыбе простится.
Может, каждый, о ком мы помолимся, будет спасён.






(с) Елена Касьян

мне не нужна весна – бери
пока ещё протяжны тени
и неизбывны декабри
моих печалей и сомнений
пока хмельная голова
шумит от глупых заморочек
не оформляются слова
в ряды дающих веру строчек
не просыпаются мозги
от новогодних возлияний
пока в стране любви ни зги
и равнодушны к иням яни
так сердцу больно, хоть ори
а всё ж не вымолишь ответа

мне не нужна весна – бери
но дай надежду выплыть в лето





© Ник Туманов

Море, спасибо,
Что ты не похоже на нас,

Упрямо мечтающих
О невозможном —

О спокойствии.

(с) Эжен Гильвик

ещё несколько зим и закончатся в городе люди.
берегите друг друга. всё будет. когда-нибудь будет.


© Кукла Саша

несчастных нужно обнимать.
им это важно, в самом деле,
сказать, что птицы прилетели
и продолжают прилетать,

что город стал безумно мал
и мы нахально забывали,
что мы такими же бывали,
а нас никто не обнимал.


© Кукла Саша

в любом доме, мире, неважно где,
не грусти, не думай, а выпей чаю -
будет лучше завтра, я обещаю,
не зови беду и не быть беде.


© Кукла Саша

сколько зим, непохожих на зиму, ушло в никуда?
сколько лиц растворилось внутри безупречного круга?
после тысячи нет обязательно следует да,
если дом - там, где сердце, живите в сердцах друг у друга.


© Кукла Саша

Научись отделять правду от лжи,
Как овес от ржи,
Как целебные травы от ядовитых трав.
В этом счастье твоё - свою жизнь прожить,
Ни одной чужой
нечаянно
не сломав.


© Хрустальная Марго

Скажи себе, скажи, что трусость ни при чем, в пески погружены верблюд и бедуин. Заложник этой лжи, ты будешь обречен, не веря сам себе, стоять среди руин. Сожги календари, а прочее сгниет, увидишь миражи - не верь своим глазам. И лампа не горит, и джинн внутри нее уже не говорит с тобой о чудесах. Визири и диван, наложницы и мед, казнить нельзя простить, а прочее - к чему? Закончатся слова, и прошлое умрет, и страшно, отпустив, остаться одному. Другие города зовут своих царей, другие имена поются по слогам. Лишь золотой колосс боится постареть и все еще стоит на глиняных ногах. Скажи себе, скажи, что трусость ни при чем, что сила не в руке, карающей с плеча. Заложник этой лжи, ты будешь обречен, тоскуя по словам, отчаянно молчать.


© Кот Басё

Её называют Мари, а его - Пабль.
Ей - сорок два. Он уже повстречал сорок восемь.
Они очень любят южную, теплую осень.
Только он - октябри, а она обожает сентябрь.

Она говорит: "Надень потеплее шарф".
В сумку кладет приборы, глинтвейн, посуду.
Она не боится, что он подберет простуду -
просто не хочет, чтоб мерзла его душа.

Он, выходя во двор, говорит: "Бог!
За что ты послал эту женщину в мой дом?
Раньше все было легко и спокойно в нем -
ныне же пол в отпечатках ее ног".

Пабль опускает глаза на тряпчаный след.
Тихо смеется. Спускает лодку на мель.
Каждая нитка - проклятье Коко Шанель:
такой одевал его прадед, а, может, дед.

Бог стоит и ленивой рукой подпирает шкаф:
"Лучшие ноги печатают пол нежданно.
Ты ее любишь за каждую клетку пижамы.
Ты ее любишь и носишь дурацкий шарф."

Мари напевает мотивы Эдит Пиаф.
Бог на лужайке делает вид, что спит.
Странная женщина, словно какой-то магнит.
Он по сравнению с нею совсем Голиаф.

Она говорит ему: "Пей глинтвейн неспеша".
И греет ладони дыханьем, как любят дети.
Она не боится, что резок осенний ветер...
Не хочет просто, чтоб мерзла его душа...





(с) Алена Васильченко

Вспомнить всё - от чая в цветном бокале до резких звонков будильника по утрам, когда ты, зажмурясь, прячешься в одеяле и спишь, забивая на встречи и на дела. Вот так - потому что мы до пяти сидели, наматывали разговоров километраж. Нам было плевать на даты и дни недели, какой же был день? Мы всегда отвечали "наш".
Я помню всё - от теплых уютных пледов до старого телевизора трескотни. Когда волновалась, успеешь ли ты к обеду, старалась все самое лучшее сохранить. И если б свобода тогда мне досталась даром, со смехом ее отдала бы кому-нибудь. Кто знал, что я буду сейчас говорить за кадром, что тех самых "нас" мы сумели перечеркнуть.


© Хрустальная Марго

А на мне лишь рубашка в клетку и какой-то облезлый нимб, ты всегда попадаешь метко в тех, кто был бы с тобой любым, в тех, кто слепо в тебя поверил и отдал бы все до гроша... Ты всегда закрываешь двери, если в гости пришла душа. А на мне лишь фата до пола и букет из увядших роз, рай наверное переполнен, так вот счастье и сорвалось. И не страшно идти на плаху, отболело, сошло на нет. Просто взяли внутри и махом отключили целебный свет. Просто взяли и растворили все хорошее в синей мгле, в сердце бьется чужое имя, губы шепчут его во сне, ноги снова идут куда-то, а под ними разверзся ад. Мне хватило всего лишь взгляда, чтобы сжечь все мосты назад.
А на старой кассетной пленке голос хриплый поет о нас, я хотела родить ребенка с твоим ангельским цветом глаз... Я мечтала, что ты вернешься, я почти что сошла с ума.. Я всегда выбирала прошлое - и не знала, зачем жила. Я хочу рассказать как больно отпускать то, что не твое. И что сыплют на раны солью те, кто боли не признает. За тебя я молилась, глупо разбивая колени в кровь.
Ты всегда заходил без стука,
ты всегда уходил без слов.


© Хрустальная Марго

я знаю, что ретив не по летам,
хоть на ай кью не пройдены замеры.
глоток надежды.
вот и дно.
а там
ни истины, как водится, ни веры...

плесни ещё тепла в бокал.
на треть.
нам время познакомиться на ощупь.
пусть рук твоих холодных не согреть.
а в сердце влезть гвоздём куда как проще.
во мне перебродил до срока март
и, нежные эпитеты минуя,
иду в тебя без компаса, без карт,
распахивая твердь твою больную.
не надо о надежде, о любви.
оставь мечты другим.
не рви на части.
я просто твой случайный визави.
нам вместе хорошо, и в этом счастье.
не верю я.
и ты словам не верь.
прости и улыбнись: «мели, емеля»
я выйду.
за спиною всхлипнет дверь,
глазком сторожким мне в затылок целя.

под вечер, осознав, что лайф не мёд,
рвану к друзьям, где молодо и круто.
и город примет нас и оживёт.
но мир перекроит одна минута:
не думая, как ближнему смешон,
услышав свист средь онемевших улиц,
перекрещусь...

я так и не ушёл.
за тысячу разлук достала пуля.






© Ник Туманов

я, увы, не Роден и не я ваял
плоть твою из огня и тьмы
а давай просто будем не ты и я
а большое, как небо, МЫ



я хотел бы любить тебя вечно, но
догорает закат свечой
а давай просто будем смотреть в окно
и молчать ни о чём


© Ник Туманов

скажи, где есть место на этой земле,
где б я по тебе не скучала,
где б я не искала твой образ во тьме
ночных площадей и вокзалов.
скажи, где мне можно остаться с тобой
и только тобой насладиться,
чтоб ни человек, ни ветер, ни зной -
никто не дал шанса проститься.
скажи, расскажи, поделись всей душой,
люби меня нежно губами,
я буду хранить этот свет и покой,
ютящийся тихо меж нами.

молчи, когда ночь за окном улеглась,
ласкай моё тело перстами,
и верь, что никто никогда, кроме нас,
не сможет любить так
веками.


© Настя Меллер

у нас весна, свой собственный/мой/ничей.
я так скучаю, мой мальчик/мужчина, знай,
я так отвыкла от тысячи мелочей,
что между нами строили этот рай.
я жду тебя/встречаю/уже в пути
нечаянно так/отчаянно, чая нет,
текила, виски связывают концы/
развязывают язык уже столько лет.
и нервы натянуты, как тетива, хоть вой/
кричи/умоляй, толку не будет, веришь?
и счастья кусочки рассыпаны в разнобой,
и ими уже совсем ничего не измеришь.
цитировать бы тебя/целовать/обнимать,
как раньше, чтоб без ума задохнуться - жжёт
мне сердце память, нагло мешает спать,
пуская по телу резким потоком ток.
слова выбирать/впитывать наугад,
бродить по комнате/бредить/сводить мосты...
любимый мужчина, лучшая из наград -
твои объятия полные теплоты.


© Настя Меллер

Проблема нашего поколенья:
не видим важных, зато иных
мы принимаем, без исключенья,
за самых близких нам и родных.

Он собирал меня в свои руки,
лечил от боли и грел от стужи...
Но он ни разу не поднял трубку,
когда был смертельно нужен.

(с) Декабрь Кареглазый

осень вплетает свои пожелтевшие пряди
в мои под каре стриженные рыжие локоны.
моя меланхолия склонна бывать апатией,
апатия склонна плести вокруг тела коконы.

и не кому греть холодные пальцы, только
вот холодно даже не телу, тому, что глубже.
ты сжёг все мосты крепкой своей рукою.
мы верили оба: так будет только лучше.

возможно и лучше, сталось спокойней спать,
но только не ври, что ты уже охладел,
ведь наша любовь светила, нам как фонарь,
и в нужный момент открывала любую дверь.

и только не ври, что ты никогда не любил:
два года спасать любовь просто так не стал бы.
ты был для меня словно маяк в пути,
что в нужный момент указал кораблю на скалы.

и, в общем, я всё понимаю, и всё не зря,
и ты в этом, думаю, тоже почти уверен.
подумаешь родинки, губы, любимый взгляд...

ты был и прошёл.

и, как опыт, ты был бесценен.


© Настя Меллер

Цена свободы - игра без правил. Танцуй, целуйся, законы к черту,
Пускай же бог тебя не исправил, и это даже не рвет аорту -
Ты просто выбрал другую ценность, и честь обрел в завываньи ветра,
Теперь уж Мойры твою манерность оценят как ожиданье смерти.

А ты, веселый, хмельной и глупый, забыл про эти сплетенья судеб,
Ты жив, и значит, что за минутой, пробивши ритм в предвесенний бубен,
Тебя ожидает вся суть момента, и лунный свет на ночном асфальте
Ты будешь чтить в ожиданьи лета, пока сам себе не прикажешь: "Хватит".

Увидишь юбку в порыве танца, и сам закружишься невинно-робко,
Как будто первые иорданцы, услышав смех своего пророка,
Ты будешь полон слепой надежды, и воздух вдыхать будешь полной грудью,
Однажды застынув там где-то между цепями и бесконечным блудом.

Ты веришь в Солнце, Себя и Черта. Игривой поступью, торопливо
Несешь себя к очертаньям форта, что виден там, на краю обрыва.
Ты знаешь, шаг - это просто данность. Прыжок - у дверей ты янтарно-рыжих,
Быть может, нынче твоя жеманность спасет тебя от оков престижа,

Судья-Господь про тебя забудет. Как можно помнить про часть пространства?
Ты воплотишься в картонный улей, ты стоил этого постоянства.
Ведь смерть, как известно, дороже свечки, сгоревшей в этом тупом потоке,
Который, к счастью, условно вечен и жив как подэлемент эпохи.

Ты веришь - на небе другие звезды, не те, что нам светят тупым оскалом,
Не те, кому блеск был бездарно роздан, не те, чья поверхность - песок и скалы,
Там гулко и дико бьет в землю ливень, и солод пронзает клыками тучи,
Пускай же мир сей не столько дивен, сколь пляске душ молодых обучен,

Так что же - скорей одевай корону, ты можешь править всей этой краской,
В своей грезе иль в пустых хоромах, какая к черту реальность сказки?
Бери, воплощай, ты для этого создан. Проскочишь - и кайся до исступленья,
Но будет уже безвозвратно поздно.
Танцуй.
И стремись ощутить мгновенье.




(с)

Хочется красный, как в детстве, бант (мне такой надевали),
хочется слоников на сервант и валиков на диване.
Хочется холодильник ЗиЛ – овальный и с острой ручкой,
и чтоб гастрономом стал магазин, и чтобы соседка злючкой,
«стервой крашеной» с морячком целовалась на лестничной клетке.
Бабочек глупых ловить сачком, мяч в волейбольной сетке.
Чтобы мороженое эскимо – круглой фольгой на палке.
Чтобы классом ходить в кино, сдавать пальто в раздевалке,
жалко путаться в рукавах, шарфике и платочке.
Чтобы бумажкой шуршать впотьмах, раскапывая в кулечке
конфетку «Взлетную», ирис «Кис-кис», сливочную помадку,
«Мишку», «Белочку», «барбарис», бабаевскую шоколадку –
заяц, жалко, что пуст внутри, но с глазками и усами.
Я вчера про отметку «три» ничего не сказала маме.

Хочется в старый знакомый дом, чтобы диван с торшером,
чтобы с авоськой за молоком, хлебом и вермишелью.
Чтобы портфель ерундой набит, сломан пенал и ручка.
А морячок-то опять звонит, счастливая эта злючка.
Так неудобно, что стул высок – приходится пригибаться
(я подглядываю в глазок, как будут они целоваться).

Снова замучил насморк в носу, с гландами снова скверно.
Мама домой принесет колбасу. «Докторскую», наверно.
Что мне подарят? Хоть бы коньки, альбом и лимонные дольки.
В школе учили делать флажки с петельками для елки.
А мама на елку повесит конфет. Звякнет хрусталь в серванте…

А жить я буду тысячу лет.
Со слониками.
И в банте.





© Наталья Воронцова-Юрьева

Однажды я с тобой пересекусь –
Задворками постъядерного мира
Обрывком мертвых радиоэфиров
На сером пустыре остановлюсь.

Как странно участились дежа вю!
Твой взгляд, такой колюче-льдисто-синий...
Твой странный взгляд, и поза «вызов принят»,
И три ступени к каменному льву.

Когда-то этот город был живым:
Соседи, пробки, выпавший наушник…
«А знаешь, бред про родственные души
Имеет смысл, пока мы здесь стоим…»

Кивок, улыбка. Стоит ли спешить?
Час до того, как города не станет,
И несколько секунд, чтобы решить,
Что мне нужней: рассудок или память.





(с)

Никто не сумеет увидеть тебя настоящим,
Масштаб твоих внутренних войн не дано оценить
Стоящим снаружи, пусть даже и рядом стоящим,
И в ногу идущим, и в голос поющим. Не быть

Тебе ими понятым так, как того бы хотелось.
Пожалуй, и к лучшему (что там, в твоей голове?)
Но все, что еще не успелось, не смелось, не спелось
Останется буквами в несочиненной главе –

Никто не прочтет, даже тот, кто нужнее, роднее
Их всех, никогда, никогда не распутает нить
И не доберется к тебе лабиринтами дней и
Все это так больно, что… Как бы тебе объяснить…

Представь: вот стоишь ты на выставке экспонатом,
Свидетелем древней жизни, что отцвела,
Кричишь: «Я так много знаю всего, ребята!»,
Но люди тебя не слышат из-под стекла.

Для них ты – красивая, странная вещь, не боле,
Предмет, что совсем бесполезен, хотя неплох.
Вся суть твоя силится мячиком волейбольным
Прорваться к ним через сетку, но снова – блок.

Представь, что ты – книга, но смысла в тебе ни грамма;
Страницы в недоумении теребя,
Читатель не знает, что текст этот – криптограмма,
Разгадки которой нет даже внутри тебя.

Представь: ты во сне слышишь музыку, да такую,
Что моцартский реквием силищей превзойдет.
Ты вскакиваешь с постели, бежишь к листку и…
И вдруг вспоминаешь, что вовсе не знаешь нот.

Представь: ты на сцене. Пытаешься вывернуть душу,
Но голос простужен, и даже не петь – говорить
Тебе тяжело, но поешь ты, а люди наружу
Толпою из зала выходят.

Курить.


© Вера Сухомлин