когда с предпоследнего пальца поспешно стягиваешь, будто знак прокаженного, тоненькое кольцо, растираешь отметины - чтоб ни следа, ни полосочки не осталось, - ты видишь ее лицо?..
и по-новому графику, расписанию ходят теперь поезда. У тебя два ее неотвеченных и память, сновно вода, - ничего не задержится, даже прощания, что теперь радостней встреч. /Кто придумал глупые обещания навсегда любить и беречь?/
у тебя тут работа и новая рыжая бАрменша из "Лимонника" за углом. У нее приготовленный ужин, чистые наволочки и вымытый дом, тот же чертов лимонник под горчащий ни кстати кофе. Ты жмуришься, лампа на тумбочке смотрит тебе в лицо, озаряет профиль. Руки запустишь в рыжие кудри - она мурчит, щурится, выгибается в притворной борьбе. Привлекаешь ее к себе, поцелуй сквозь зубы /тот же дурацкий кофе на языке/. Нет, она хороша - посмотри, как трепещут губы, выпивая всего тебя в едином глотке...
что такое прошлое - это судьбы, измененные под прицелом случайных глаз. Ты же знаешь, глупый, потом не будет подходящей момента вырваться, чем сейчас. И ты уходишь, позавтракать не успев, забывая футболку на батарее. Она просит последнего поцелуя - вот тут болит, два сантиметра на северо-запад, чуть-чуть южнее... ты бы и вылечил, ты же бывалый врач, никакого диплома не надобно для таких задач.

белая полоса на безымянном пальце отрезвляет, словно удар под дых. Ты представляешь себя с законной, лет через сорок, совсем седых, выбеленных, сколоченных очень прочно, севших смотреть закат на большое крыльцо...
когда вставляешь в спину лезвия - ты видишь ее лицо?


© Даша Сонина

Чайник давится кипятком, обжигает мне пальцы паром.
Я наливаю четвертую кофе за час, выключаю свет.
Все, что раньше казалось неразрешимым самым
Нашло ответ.

Каждый протяжный выдох звоном по перепонкам.
Раненным соболем в кольце твоих рук бьюсь.
Я выйду из строя точно в конце затяжной гонки.
И я уже сдаюсь.

Ты закатываешь длинные рукава, обнажая запястья.
Я начинаю оттаивать где-то под коркой льда.
Молчи. Не порть. Я не верю в вечное счастье.
Просто иди сюда.


© Даша Сонина

А Димка слушал меня вполуха, устало щурился на закат, я собирала остатки духа, шепча "люблю"... Он ничейный брат, он забытый сын, кому-то город, кому - трущобы, он был всегда для меня один, он был всегда, непременно. Чтобы в колени падать, дышать в плечо, прощаться скомканно у маршрутки... и вот мне стало так горячо, что впору плавиться.
Третьи сутки сидим на выцветшем покрывале, и Димка комкает рукава. Я говорю ему - Дима, мы крепче стали. Он отвечает - Дашка, не трать слова. И обнимает меня, качаясь, и треплет волосы на затылке, я наливаю по третьей чаю, хотя пора б по второй бутылке. И ночь встает в полный рост над домом, и собираются в стаи птицы... мне на плече сотни дней знакомом спокойно, красочно, тихо спится.
И если есть где-то счастье счастий, то это Димка, смотрящий сонно и обладающий странной властью сказать без слов, потомучто комом слова застряли в охрипшей глотке, отравленной сигаретным ядом. И во всех окнах моей высотки мы отражаемся - вот он рядом, синхронно двигаемся и дышим, и в унисон каждый новый отзвук. Он шепчет на ухо - Дашка, слышишь... ты слышишь, как все легко и просто?
Мы так созвучны, и в двухголосье мы выливаемся на бумагу. И если кто-то когда-то спросит, не объясню, почему так надо, зачем мне видеть его руками, зачем мне помнить его улыбки. И я сижу и пою стихами с остервенением первой скрипки, и Солнце вновь восстает из пепла, и новый день обещает счастье.
-Для нас с тобой мало жизни целой...
-Ты обещай стать хотя бы частью.


© Даша Сонина

Так прощают Бога и дошколят, виновато пожимая плечами... впрочем, если хочешь короче, будет тебе короче.
Так прощают тех, по кому горят.

Прилетай где-то за полночь, помолчим, утыкаясь друг другу в ключицы, плечи, так взаимно и сладко себя калеча, превращаясь в обыденный серый дым. Предсказуемость наказуема, не молчи, говори, говори, говори и слушай, расскажи мне о том, как терял ключи, как терялся в Москве, терял веру в лучшее. Я запомню тебя - имена, мосты (ненавижу мосты), бесконечный август, как делила планету на ты - не ты. Как делилась сама на слепую радость...

Так прощают тех, для кого нет слов или все слова бесконечно немы, утыкаясь лбами в глухие стены, не жалея легких и кулаков. Так прощают - молча и навсегда, принимая на веру глухие стоны, принимая данностью, что когда все закончится, не вспомним, что были вообще знакомы.


© Даша Сонина

Мне пятнадцать. Лето. Влюблен? Конечно! Я иду по улицам без огней. В животе почти килограмм черешни, надо мной – испуганный воробей. Под ногами листья, сухие листья, в рюкзаке – стихи [или первый стих?]. Я еще не вырос ни в скандалиста, ни в поэта. И даже люблю других.

За плечами школа, впереди – надежды, не читал ни Ницше, ни Гришковца. Я одет безвкусно, моя одежда совершенно дикого образца [тут тебе ни конверсов или парки, красно-белой шапки и рукавиц]. Мне пятнадцать. Я собираю марки.
Я неловко сложен и бледнолиц.

Мне пятнадцать. Я незнаком с тобою. И, наверно, это громадный плюс. Я дружу с удачей и головою, но в тебя влюблюсь.

Всё равно влюблюсь.

Будет осень. Минус шестнадцать где-то. Мне уже [о Боже!] все двадцать два.
И в три раза меньше здоровых клеток и больнее – сердце и голова. Я теперь умнее. Но некрасивей. Да, неловко сложен и бледнолиц. Я пишу стихи о весне в России и боюсь коснуться твоих ресниц. И скатиться пальцем по острым скулам.

Я стихи умею.
Теперь.
И всё.
_____________

Мне пятнадцать. Лето. Урок прогулян.
Но я счастлив, черти.
И без нее!


© Джек Абатуров

Я не героиня твоих молчаливых снов,
Я не та, чей прекрасный образ сквозит в стихах,
И моя любовь тяжелее любых оков,
Хоть и теплится огонечком в твоих руках.

Ты парировал Бродскому, но все равно читал.
Ты смотрел сквозь нарядную вычурность женских тел.
И наверно поэтому любящий идеал
Ты во мне тогда с пониманием разглядел.

Я смотрю, затаив дыхание, в темноту,
Я почти что наощупь помню твои черты.
Ты любой мой бред подхватывал на лету,
И в глазах твоих звезды падали с высоты.

Я не та, за которой ты побежишь в огонь,
Или будешь копить на пару билетов в Рим.
Но, когда ты вернешься, ты примешь меня любой.
Потому что я полюбила тебя любым.


© Хрустальная Марго

Наполнить дом теплом за чашкой чая, смеяться шуткам и хотеть детей, звонить родителям, болтать не умолкая, не уставать от нас двоих за целый день. Ходить в кино и заниматься спортом, и даты круглые конечно отмечать, из старых джинс смешные сделать шорты и в них ремонт в квартире затевать...
Любить по настоящему порыву, и сердцу не приказывать хоть раз! Я помню, я умею быть счастливой. И это всё, что нужно мне сейчас.


© Хрустальная Марго

Доброй ночи всем тем, кто сегодня уйдет ко сну
В теплой мягкой постели, в лавандовом духе свежем.
Сон их ловит, как рыбу, на призрачную блесну,
Потаенную, словно в измученном сердце – нежность.
В январе снится лето: свет солнечный в витражах,
Мостовые нагретые, радуга у фонтанов.
А пока месяц блики бросает на сталь ножа,
Да в трубе воет ветер, тоскливо и неустанно.
Мне сегодня не спать – и я спящим желаю добра,
За ворота идя с часовым приглушенным боем.
И в ладони, как бусины, пули из серебра –
Посчитать, в патронташ уложить и забрать с собою.

Добрых снов всем, кто спит еще, вольный народ лесной,
В теплых норах с клочками истрепанной серой шерсти.
Спи спокойно, родная. Родятся щенки весной –
Будем бегать по нашему лесу, как раньше, вместе.
В январе снится лето. Щекочет трава живот,
Пятна шкуры оленьей виднеются между веток...
Мы увидим с тобою, как лес весной оживет,
Будем мчаться со стаей в обманчивом лунном свете.
Досыпай, я схожу на охоту – и лишь свою.
Жертва явится прямо ко мне этой лунной ночью.
Об удаче узнаешь – когда я закончу, спою.
Я не полностью волк, но спою без ошибок по-волчьи.

Доброй ночи, мой враг...


© Графит

я дурак.
я безумец.
я верю в свободу воли.
и держать не умею на привязи и ремне.
и когда ты приходишь, и тень накрывает поле,
я наивно считаю – ты вправду пришел ко мне.
под дождем поле мокнет.
земля набухает влажно.
жизнь в глуби просыпается.
землю пронзает дрожь.
ты по жизни идешь, сколько дней позади – неважно.
важно лишь – ты пришел.
ты приходишь ко мне, как дождь.
принудить невозможно, нельзя затворить и спрятать.
ограничить. сковать.
и в ладонях не удержать.
мы свободны.
и сладки на вкус дождевые пряди.
все спокойно вокруг: наше поле, земля, межа.
если ты вдруг устанешь,
и свист мой тебе наскучит,
как посмел бы я вдруг ограничить твои шаги?
если сам я летуч и поверил, что все – летучи?
если хочешь, останься.
захочешь сбежать – беги.
может, стоило бы хоть раз попросить ответа:
что уводит тебя? – не пустить, удержать вблизи.
только дождь не заставить.
и сам я – всего лишь ветер,
не умеющий ни удерживать, ни просить.


© Графит

Харпер родился гармошку держа в губах,
Харпер дудел фолк, черный блюз и джаз,
Слушатели вокруг все восклицали: - Ах!
Слушатели вокруг все говорили: - Ас.

Ноту любую брал он, до, или скажем соль,
Долго играл, или совсем немного,
Все кто вокруг, слышали шум лесов,
Шелест воды водопадов, дыханье Бога,

Харпер играл и в мир приходил рассвет,
Харпер играл и звезды мерцали возле,
Харпер играл так, словно знал ответ,
Кто мы, откуда, что с нами будет после?

Смерть навсегда, новая ипостась?
Темный тоннель, где пустота и страшно?
Если звучали фолк, черный блюз и джаз,
Это не важно было, уже не важно...


© Амаро

Прости меня, Боже, я сотворила себе кумира, я убивала время, крала сердца. Я забралась в дремучую чащу мира, где у людей - ни имени, ни лица. Прости меня, Боже, вера моя не крепла, вера моя скиталась по кабакам, душным вокзалам, улицам и проспектам сотен миров, по грязным чужим рукам.
Я тебя в сердце носила, смиряясь с болью, я полюбила, чтобы потом остыть. Я стою на коленях перед тобою и даже не знаю о чем тебя попросить. Ты же всё ведаешь, Отче, ведь ты всё знаешь, я не держу обещания пред собой.
Дай мне искру, чтобы я возродила пламя.
Дай мне надежду, чтоб я продолжала бой.


© Хрустальная Марго

Май приходит с веселой песней. Без рубахи и без сапог. Вечерами читает в кресле. Пьет глинтвейн и вишневый грог. Май улыбчив. Не разговорчив. Весь в веснушках [от лба до пят!]. У него есть смешной щеночек – его имя, представьте, Мяк. Мяк и Май дорожат друг другом. Мяк для Мая и брат, и сват. Могут бегать вдвоем по лугу, не жалея ни ног, ни лап.

Май страдает от снов. И часто просыпается по ночам. Мяк пугается. Может гавкнуть [что практически – накричать]. Май выходит один из дома. Путешествует налегке. Из деревни заходит в город. От дороги идет к реке. Любит Май заглянуть в окошко. Иногда он заходит в дом. Почитает. Погладит кошку. Поиграет с большим котом.
Но к утру возвратится к Мяку. Мяк его побежит встречать. Вместе с Мяком проглотит завтрак и устало нырнет в кровать.

Иногда к ним приходят гости. Чаще – братья Июнь с Июлем. Золотистые, словно солнце. И на кухне гремят кастрюлей, вилкой, ложкой и сковородкой. Братья любят ненужный шум. Будят Май по утрам щекоткой. И пугают в деревне кур.

Май уходит от них на берег. Волны бьют по худым лодыжкам. Под язык Май бросает клевер и сидит до рассвета с книжкой. В этом городе слишком тесно. Май мечтает найти любовь.

Май приходит с веселой песней.
Май уходит без всяких слов.


© Джек Абатуров

Двадцать два – всего лишь одно из чисел.
Как цепляясь за край матраса,

кричишь от слабости.

В маркесовской Колумбии Флорентино Ариса.
И Фермина Даса.
Умирают не от любви, от старости.

Умирают не от любви, от старости.

Умирают без драм. И повода.
Литература
делает человека слепым философом.

Дом без адреса.

Двадцать два – всего лишь температура
воды. И в озеро
прыгнуть, чуть разбежавшись, да и
расплакаться.

Умирают не от любви.
От нехватки воздуха.
Если вечером за столом оторвался тромб.
Если ночью схватил резаное, колотое
и огнестрельное.

Посмотри – на улицах города расцвела черемуха.
Посмотри – в черемухе каждый дом.
Посмотри – мы богаты. У нас есть
всё.
Кроме времени.

Кроме времени и любви.
Напиши мне письма.
Напиши мне письма длинною в фразу
всего одну.

Я тебя люблю.

В маркесовской Колумбии Флорентино Ариса
и Фермина Даса
отправляются к кораблю.


© Джек Абатуров

Утро, июль жесток, на плечах вода: в каждой прозрачной капле звенит хрусталь. Память о прошлом просто нельзя отдать. Знаешь, а я умею считать до ста. Десять, ловить в ладонь тополиный снег. Солнечно, ты играешь с соседским псом. Все будто понарошку, почти во сне: сонно из моря выйти, лечь на песок. Двадцать, греметь посудой, держать в руках твой телефон – подарок, письмо без дат. Завтра ты уезжаешь, ну что ж, пока – я не умею плакать, но буду ждать. Жарко в постели, тридцать, который час? Томно вдохнуть и выдохнуть вязкий дым. Завтра твой поезд? Ладно, когда встречать? Кошке купить игрушку, себе – еды. Сорок, привет, морщины, прощай, вино, пиво и сигареты – уже нельзя. После тревожной ночи забыться сном. Ты не приехал, завтра иду к друзьям. Пасмурно, пятьдесят, говорят, пора волосы в косы, юбки почти до пят. Здравствуй, да, очень рада, ты тоже рад? Я так устала ждать тебя, шестьдесят. Семьдесят, девяносто – не ты, не здесь. Память о прошлом – слишком плохой остов. Я такая счастливая, что ты есть. Я такая счастливая. Точка. Сто.



(с) Ксения Александрова

я люблю тебя

...со всеми ошибками, шрамами, сколами, с каждым слепым пятном, и если бы можно начать нас по-новому, то я б началась в другом каком-нибудь месте, не помнящем прошлого - проталина на снегу, и мы, сумасшедшие, осторожные, и я тебя сберегу, и будет все заново. старыми тропами вьется проклятый лес.
я сберегу тебя этими строками - пожалуй, из всех чудес, самым обычным и описуемым, но самым несущим боль, но в этом волшебная суть его - волнение и покой, улыбка сквозь слезы, забытая истина и чей-то последний вздох. и я так люблю тебя - мысленно, письменно, комкая, ломая слог.

...со всей твоей сложностью, беглыми пальцами, криками в виражах, и я понимаю, что надо бы сдаться нам, и я отпущу, разжав уставшие руки, мы падаем, падаем, без шанса достигнуть дна. весна спотыкается, так мол и надо вам, - на то она и весна. и я так люблю тебя, стираю неистово своим запятым хвосты.

весна - не испачканный белый лист еще,
и я напишу там "ты".


© Даша Сонина

… не плачь, не плачь... слова взрывают день,
как вспоротая вена, ранит слово.
ты улыбнёшься (мудро… бестолково…),
легко шагнёшь на новую ступень.

лети, лети – летально крылья жечь.
пока часы двенадцать не пробили,
такая жесть! – забыть глухие штили,
такое счастье! – слышать чью-то речь.

тебе приснится кроличья нора,
песчаные карьеры генералов,
и msk в сумятице вокзалов,
и хмурый Питер – пулей у виска.

вяжи, вяжи из нежности узлы.
нанизывай, как бисер, чьё-то слово.
и амадей откликнется смычково:
здесь невозможно выжить без любви...


© Василенко Ирина

Наверное, мы – пилигримы бродяжьей когорты,
Которым дорога дороже застолий и праздников.
Я буду болеть без вокзалов и аэропортов,
Я буду скучать, словно шарик, за нитку привязанный.

Лежат города. На ладошках расчерчены трассы.
Гадаю по улицам. Каждая тонкая линия –
Что линия жизни. А место, что видел хоть раз ты,
Похоже на друга, к которому просто – по имени.

Я снова весною себе пролагаю маршруты;
Мне хочется всюду – от Крита, до сплава по Белой и
Все пляжи Пхукета и дворики Питера ждут, но –
Коротенький отпуск, и с ним ничего не поделаешь.

Летать, словно птицы, и скоро домой возвращаться –
Такой нам подарок великий от нашего времени.
Любая дорога ведет обязательно к счастью
Таких сумасшедших, как я – из бродяжьего племени


© Сахара

мне будет, что вспомнить - запятые, расставленные кое как в полудюжине мурашечных писем; густые волосы, зачесанные назад; глаза, как расплавленный шоколад. Парочку фраз, почивших в сломанном телефоне. Незабываемую ночь в забитом людьми вагоне поезда Санкт-Петербург - Москва (ты прерывистым шепотом выдыхал на ухо мне - жива? А я смеялась, ты зажимал мне рот)...

бабочки в животе умирают и щекочут крыльями пищевод.

мне будет, о чем молчать в шуме летних дней. Я сканирую всех людей на наличие твоих глаз. Каждый чертов раз ошибочен - сердце пропускает удар. Я совершенно уверена, что у тебя есть особый дар, позволяющий оставлять за собой ослепительный свет.

ялюблютебя.
это был мой последний привет.


© Даша Сонина

Кружатся листья над шляхом,
Каждый как чья-то ладонь,
Словно их ветреным прахом
Сделал антонов огонь.

Было,
Когда привечали
В рощах меня соловьи,
Быстрым ты, время печали,
Долгим ты, время любви.

Схлынули вешние воды,
Падает лист на порог.
Скрытно печатают годы
Шаг семимильных сапог.

Счастью цены мы не знали
В лучшие годы свои,
Времени быстрой печали,
Времени долгой любви.



(с) Яков Козловский

Девочка перестала пить на ночь кофе,
согреваться водкой, сгоряча целовать в засос.
Девочка хороша и анфас, и в профиль,
без причин смеется и, видит тебя насквозь.

Девочка нынче в кресле сидит, не плачет,
не слагает песен, не хрипит и не воет ввысь.
Девочка понимает, что ужин начат,
что жребий брошен, чуть-чуть потерпишь - и за***сь



Станет всё и, надеюсь, что даже скоро,
а если не станет - веришь, девочке все равно.
Девочку третий раз увезли на скорой,
Пятый - увели из дома, даже водили в кино.

Легче, поверь, не ждать и не портить нервы –
ты далеко не первый, кто ее сводит с ума.
Девочка обучилась теперь манерам,
говорит о погоде: "Ах, прелесть - пришла зима".



Девочка вновь привыкла не верить в сказки,
все как обычно - закуска, пиво и на капот.
Девочка как картинка: make-up не смазан,
сапоги на шпильке, "всем спасибо" да только вот

Девочка так устала писать о прошлом,
скоро полночь, а завтра надо сдавать отчет.
Девочка понимает, что жребий брошен,
засыпает быстро, только ищет твое плечо.




(с) Ксения Александрова

мы же больше с тобой не встретимся - если встретимся, то умрем, там, где сердце поет и бесится, в месте, что называла "дом", там, где стены пропахли стонами, ожиданием тишины, назовемся с тобой знакомыми, по своей стороне весны дальше будем идти и за спину не посмотрим мы никогда.

раз уж ты, мое
солнце ясное,
смог забыть -
научи меня
.


© Даша Сонина

Ей восемнадцать, опять не спится - читать романы, курить в окно. Она б и рада отдаться принцу, но принцам, кажется, все равно. Ей, впрочем, тоже почти что пофиг - июнь не скоро, апрель в цвету. На кухне медленно стынет кофе. Дожди, часов равномерный стук.
Ей двадцать восемь, чизкейк и пицца, мартини, праздники круглый год. Она б и рада отдаться принцу, но вечно как-то не до того. Карьера, фитнесс, чужие сплетни: "А он и, правда, хорош живьем?". Еще немного - и будет лето, а все, что после, переживем.
Ей тридцать восемь, будильник злится, но спешка, в общем-то, ни к чему. Она б и рада отдаться принцу, но рядом кот и храпящий муж. Зарядка, ванна, газета, график, обед: вино и горячий мед. А лето смотрит из фотографий, хотя казалось, что не пройдет. Ей сорок восемь, опять не спится, снотворных куча, а толку - ноль. Она б и рада отдаться принцу, но тут как тут головная боль. И она носит свой гордый профиль: в постель - сама, из нее - сама. На кухне медленно стынет кофе, какое лето? - почти зима.


(с) Ксения Александрова

здесь, за границей разумного, хорошо. здесь я тебя люблю и тобой любима, здесь я тебя ждала этот долгий срок, но ты не даешься в руки, проходишь мимо, ты проверяешь временем и водой, я закаляюсь огнем, я прочнее стали. здесь уместила жизнь на твою ладонь - а ты нежно и трепетно эту ладонь сжимаешь.
здесь, за границей разумного, мне легко. дышится, улыбается, говорится, я заучила тебя, каждый шов и скол, речи твои, имена твои, твои лица.
здесь ничего не меняется, ничего - все сентябрит и небо мне льется в руки, зонт закрывает меня от него крылом, лучше бы прятал от близящейся разлуки.
там, за границей, дом твой и твой покой, здесь, за границей, стихи, ожиданье, ливни.
больше не возвращайся. бери с собой, все, что захочешь.
господи, помоги мне.


© Даша Сонина

если дорога лежит через черный лес, думать не надо долго, иди по ней, если, конечно, Искатель Любых Чудес имя твое, а не Скучный Занудный Пень. я обещаю эльфов и светляков - маленьких фей, с пыльцой, что приносит сны, злющих колдуний, карликов, дураков (каждой приличной сказке они нужны). я обещаю, из леса уйдешь не ты, старую кожу оставишь, родишься вновь.

сказка рождается в песне сверчков, воды, разрушенных замков, там, где живет любовь. Читать далее


© Даша Сонина

есть остановки, страшнее бегства -
пройдя все бездны, в конце концов,
ты научился не трогать сердца,
когда встречаешь мое лицо.

а я кругами вокруг ходила,
и умоляла!
но в этот раз
тобой владела иная сила
и, не щадя, отдаляла нас.

ох,
в это время в такие чащи,
лесов дремучих, меня несло!
- мне все казалось ненастоящим
и совершающимся назло!

я заблудилась.
(бывает с каждым),
но поиск правильного пути
привел меня к первобытной жажде -
тебя скорее перерасти!

чтоб не тянуться к тебе, как к Богу,
а, спрятав голову в облака,
освободить для тебя дорогу
и улыбнуться
(мол, свысока).

..и я росла все сильней и выше!
под смех и слезы своих врагов
- я головой задевала крыши,
стоящих рядом со мной домов!

проститься с прошлым не нужен повод.
но повод был -
здоровел мой лоб!
пришлось построить огромный город,
и жить отправиться в небоскреб!

_
и если вдруг, возжелав согреться,
ты прибежишь на мое крыльцо;

я обещаю - большое сердце,
всегда признает
твое
лицо.




(с) Ах Астахова

Город не спит, боится кошмарных снов...
Горек коньяк, внутри - "love is not-FM"...
Я показала знание аксиом...
Но впереди доказательство теорем...

Ты не звонишь, ведь мама, собака, дом...
/Ушки еще, а в ушках твои cartie/
Так происходит в жизни, все- на потом...
Только "потом" не наступит - не верь себе.

Вот и теперь - как будто прошли века...
Помнишь, старались ошибок не замечать...
Как-то так вышло - чужая в твоей рука...
Город не спит и в рюмке моей не чай...

Как-то случилось, есть у тебя не я.
А у меня - не ты. И живем. Живем.
Не замечая тленности бытия,
Не понимая даже, что не вдвоем.


© Горькая Девочка

возьми на себя, корабельщик, вину
и смело - в
последний
путь.
наш славный корабль стремится ко дну,
и мы
начинаем
тонуть.

не нужно швырять мне спасательный круг;
мне место
среди
морей.
возьми меня в руки, последний друг,
и за борт
швырни
скорей.

- не бойся, моряк! - я шепчу сквозь смех,
- на море
полным
-полно
других кораблей, понадежней тех,
что тянут
меня
на дно.

и коль мне дано ощутить глубину
морей, что
раздавят
грудь.
возьми на себя, корабельщик, вину,
и смело -
в последний путь!




(с) Ах Астахова

жизнь меня не учит. я - дурак.
я наивен, как в далеком детстве.
от любви до ненависти - шаг.
я же, рот раскрыв, стою на месте!

прошлое стоит, как в горле ком:
всех люблю, с кем время разлучило.
если бы я звался кораблем,
то его давно бы затопило.

но на все способен человек,
если у него большое сердце;
я дурак - мое вмещает всех,
кто хоть раз его коснулся дверцы!

и с собой не справиться никак,
я люблю в пожизненные сроки.
от любви до ненависти - шаг,
но мои не слушаются ноги.. то стоят, а то спешат назад,
новых по дороге подбирая;

я - дурак,
но сказочно богат,
чувствами,
не знающими
края





(с) Ах Ахастахова

Все может быть вероятным в один из дней,
настоянный, летний: чем дольше в нем - тем бездонней.

Когда он не может не думать вдали о ней, когда она хочет ложиться в его ладони.
Когда они оба решают идти на все, считая, что плата оправдана, мир - бездвижен,
и эта любовь обязательно их спасет от страха быть ближе, когда невозможно ближе.
Все может быть вероятным, глотаться, ныть, стать этой реальностью, а не попыткой яви.

Он целует, и руки свободны и так нежны,
что ей просто, как крылья, навстречу свои расправить.



© Лина Сальникова

За четыре мили до севера тает снег
от того, как ты нежно мне смотришь теперь в глаза.

Ничего, кроме нашего выбора, с нами нет. Но, озвучив вот это, и трети не рассказать.
Кем мы станем, когда устанем? Кто мы сейчас? Как тянуться до кончиков пальцев, не взяв тепла?
Все бы кончилось, если б нам вовремя - не начать. Только чтобы начать - я бы все теперь отдала.
Помолчим, не ища нам ни повода, ни причин, до тех пор, пока снег не растаял, успеем жить.

Все мы знаем, что смертны, но как - нам не различить.
Просто будем. А после вычтем, что не сложить.



© Лина Сальникова