До…без пяти…не бойся, довезут (с) Елена Бондаренко

Я в домике, я в лодке, я в суде. Я в Ритц Мадрид. Я в Жмеринке. Я в шоке.
Где страшный сон привешен на флагштоке и в жабрах рыб немое караоке
и леска в беспросветной бороде* наплывших туч. Кому дождя, кому
вполне хватало сдержанного зноя и счастья… (что, обычно – привозное,
раздробленное после…на дому..) Давай, Лоза, на маленьком плоту!!!
Минуя все таможни и заслонки (помимо церезита и щебёнки)
вези ещё и детскую мечту. Не больше коробка или солонки,
в которой - соль всех собранных морей и - пыль и пустошь всех известных прерий,
материки из тоненьких материй и матери из метрик…. (матерей,
которых время вымажет в грязи, особенно и бережно вези…)
-
Не бойся – не достанешь, украдёшь. Пропьешь себе на радость, в одиночку,
свою нераспустившуюся почку и выдохшимся спрайтом полирнёшь.
Придёт любовь. Последняя. В рассрочку. Ты ощутишь сквозь тонкую сорочку…
Когда её без имени возьмёшь, как никого ещё здесь не берут -
весь белый свет, который есть на свете, в подъезде, на полу, на табурете.
Да и она не спросит, как зовут…. Мы снова – мы. А это значит – дети.
Бетховен. Бах. Бернулли. Блау. Брут.
-
Стоп-кадр. Всё… давай по сигарете…
Нас всё равно с тобой не разберут.
-
Ещё сто мест, куда рука… щека… Куда язык…. До Киева…. И тропы.
Но мятной пасти ласковой Европы полуаркада так же далека.
Мечты уже не видно в ТЕЛЕСКОПЫ! Давай назад.. Пока ещё…Пока….
Пока эпоха переводит дух и небо бок пригрело свой лежалый
и старики едят своих старух облизывая ржавые кинжалы,
дрожа под вечер в шерстяной копне из одеял. Невыходцы из комы.
Пока снимают фильмы о войне, той, до которой вряд ли доживём мы,
где гриб до неба, небо всё в – томат и Сальвадор, рисующий лазейку.
Пока неутомимый автомат глотает жадно каждую копейку
и джип перед людьми не тормозит.
-
Вези Лоза…. Щебёнку…церезит.
Немного сна… бессонниц целый блок. И раскладное кресло. И мерило.
Во тьме нащупать спичек коробок. (кури - хоть сдохни… Вспоминай что было
и в форточку мгновенно выпускай.) Но лезет в дом. Намеренно… пускай…
Пусть зарастёт колечками от дыма чему не зарасти необходимо.
Мне сколько лет?! …Свободная от грима, я говорю…- в затылок!…в рот!…в ГЛАЗА:
как хил твой плот!!!… как мал твой плот, Лоза…
Как он смертельно проплывает
мимо…

До? Без пяти? Пора уже… пора… Ни времени, ни веса… четверть линка.
Под веком века - брёвна…мошкара…Царапина…табачная соринка.
И только психи в собственном поту замёрзшие, несутся в темноту.
На выдохе. На маленьком плоту.
Я???
Буду - парус.
Юбка-шестиклинка.

Я буду круг последний на воде, и яблоко, и камень. И в истоке.
И даже сбита старым Grand Cherokee - я буду.
В лодке. В домике. В суде. И в Ритц Мадрид. И в Жмеринке. И в шоке.
-
Ты знаешь - где…


© Ленка Воробей

Кто знает всё – сидит спиной. Над ним в окно видать прекрасно,
как день закончился, как дым гнездовья покидает труб.
Не страшно говорить «Прииивееееет!»… страшней в ответ услышать – «ясно…»,
«теперь всё ясно….»
/я-с-н-о-я-с-н-о… в висках стучит предельно рясно… /
И не коснуться никогда, произносящих это губ.

Так понимаешь, что – платить… но не кому-то из-за шторки!
Не по знакомству от ферзей! Сейчас! …какой же это мрак –
характер!
/мать твою итить…./
И честность до арбузной корки….
И не идёшь молить друзей… и не спешишь спускать собак.

Тик-так… такой проклятый звук… он иногда так всё портачит…
/ЧТО остаётся от того рассветного - тик-так, тик-так….?!/
Кто знает всё – …сидит спиной.
А это точно что-то значит.
Ему не бросишься на шею… он просчитал твой каждый шаг.

Порядок. Тишь. Полно еды. Вся мелочь, как одно проклятье.
Вся радость, как пельмени в ком! …по ком же бьёт тот час суда,
что невозможно /без балды/, сейчас влететь в его объятья,
чтоб он об этом рассказал…
-
И я отстала навсегда.
-
О чём? О прошлом? ..ерунда… о зле? Устройстве стетоскопа?
О фиолетовом «не жаль»!? …так это ангелы споют….
А наша маленькая жизнь на стенке пишет слово «ЖОПА»
/за это в школе зря медаль /пока ещё/ не выдают/

А между нами – тишина, куда опаснее опаски
и в клетке дверца заперта. И понятой сомнений спит.
А кто сидит спиной-спиной, тому давно известны сказки….
Он сам писал их, чем и стал… – неповторим и знаменит.

В его спине и тишине так много смыслов несомненных,
ещё секунда и скажу….
/молчи-молчи-молчи-молчи…/
А улица внизу жила… аптека отпускала пленных…
Фонарь над теми хохотал, кто снова потерял ключи…

Так зажигалкой щёлкать. Знай, кто щёлкает, тому всё ясно….
Мы захлебнулись неспроста несуществующей виной…
Все, кто когда-нибудь любил – безумно, бешено, потрясно,
случайно, на виду, негласно,
садятся точно у окна…и обязательно спиной.

Так в ужасе отринуть прочь… От знаний. От всего на свете!
И от чего уже нельзя… и от…… – к чему ещё болит.
Спиной сидят твои друзья…
Отец и мать…
Соседи…
Дети….
Какое страшное кино..
/и даже кот спиной сидит/

Такая светлая пора вдруг сморщится до мега жалкой,
солёным остриём чиркнёт по самой роговице глаз…
Так начинаешь щёлкать сам… прозрачной синей зажигалкой
и говорить – «да всё к чертям……..», «чтоб я ещё когда-то раз…»

Но солнце, корни оборвав, наутро выползет из сора,
всё то же самое… тебе - лишь кажется, что день – иной.
Торги не страшно начинать…. Вот дожидаться разговора,
гораздо хуже, когда тот… кто знает всё… - сидит спиной.

Теперь смеяться над собой? Рыдать, что всё это ужасно?
Курить и плакать? Зимовать?
Бля*ь…………. –
нашпиговывать свинцом?!
На свете всё и обо всём, ведь если мне вдруг станет ясно,
могу ли я пообещать сидеть к кому-нибудь лицом…


© Ленка Воробей

Облака сдвигаемы ветром, как паутина
чьей-то твёрдой рукою - чтоб распрощаться с прошлым.

Если б я рисовала, то ты бы ожил в картинах, даже если писать картины с любимых - пошло.
Если б я танцевала, то ты бы вступал кифарой, перезвоном браслетов, что в звеньях зажали солнце.
Чтобы каждый удар в ладоши звучал ударом где-то слева, в груди твоей. Если была б колодцем -
только губы твои выпивать опалённым полднем, помнить пальцы на камне, тепло сохранять на сколах.
Если б я была временем - выбрала бы сегодня, осязаемое сегодня в руках искомых.

Жизнь - упрямые травы, растущие через плиты, золотистая пыль, одуванчик невозмутимый.

Если б я была... Я была бы с тобою слита -
кем угодно и чем угодно - но воедино.




© Лина Сальникова

Земные видят сны издалека,
небесные внутри нас гнезда вьют.

Мне нравится дышать в твоих руках, их невесомый бережный уют.
Они не предают, я состою из горсти чернозема и тепла -
чтоб, выгнув шею, в мой небесный юг простая нежность тихо проросла.
Крылат ли ты, любимый, не крылат, но синь, как сон вливаясь в каждый вдох,
шумит о том, чтоб я тебя ждала.

Ты прилетишь.

В моих ладонях - дом.




© Лина Сальникова

Не о том разговор, как ты жил до сих пор,
Как ты был на решения скор,
Как ты лазал на спор через дачный забор
И препятствий не видел в упор...

Да, ты весело жил, да, ты счастливо рос,
Сладко елось тебе и спалось,
Только жизнь чередует жару и мороз,
Только жизнь состоит из полос...

И однажды затихнут друзей голоса,
Сгинут компасы и полюса,
И свинцово проляжет у ног полоса,
Испытаний твоих полоса...

Для того-то она и нужна, старина,
Для того-то она и дана,
Чтоб ты знал, какова тебе в жизни цена
С этих пор и на все времена.

Ты ее одолей. Не тайком, не тишком,
Не в объезд ? напрямик и пешком,
И не просто пешком, то бишь вялым шажком,
А ползком да еще с вещмешком!..

И однажды сквозь тучи блеснут небеса
И в лицо тебе брызнет роса ?
Это значит, что пройдена та полоса,
Ненавистная та полоса...

А теперь отдыхай и валяйся в траве,
В безмятежное небо смотри...
Только этих полос у судьбы в рукаве
Не одна, и не две, и не три...




(с) Леонид Филатов

Мне чудится - звонят колокола, и этот звук касается души. А я с тобою столько лет была, что мне другой любовью не зашить на сердце шрам - в горах моих каньон, где путь реки немыслимо извит, которая то плачет, то поет мне реквием единственной любви.

Забыть, забыть, ни слова не сказать, как я порою маюсь от тоски. И горечь, мной отмытая в слезах, ложится белым снегом на виски.

Я все воспоминания запру в кромешной темноте на самом дне. Но память, словно мой коварный Брут, кинжально возвращает их ко мне. Знакомым жестом, голосом в толпе, который мне, единственной, так рад. И я боюсь на голос не успеть. Но снова обознавшись в сотый раз, решу отречься, пленкой отмотать в закрытом зале грустное кино, жизнь начиная с чистого листа, летящего в ладонь, с веселых нот. С красивых, ярких, праздничных цветков, которые сама себе куплю. И буду дуть всегда на молоко. И больше никогда не наступлю на грабли и на скользкую тропу. И буду жить легко и налегке.

Но прошлое, отлитое из пуль,

Мне чертит белым метку на виске...







© Галина Стрелкова

Я крыльями трогала небо - оно искрило, говорила с ветром - и ветер мне отвечал. Была бы я ведьмой, ведала б, что творила, но я ворожу бессоннице по ночам. Я знаю, как пахнут звезды, танцуют тени, умею слышать сердца тревожный стук. Со мной случались тысячи совпадений, поверь мне, я чую все это за версту. Я знаю, что делать с магией и любовью, помню, как ласков голос, слова остры.

Но мы в таком дремучем средневековье, что впору для двоих разводить костры.


© Кот Басё Светлана Лаврентьева

камуфляжное сердце. душа из стали.
посмотри повнимательней, кем мы стали?
и хватило же смелости всё оставить,
да разрушить поверье на полпути.
у меня тут не жизнь, а сплошной экзамен.
каждый первый другим, повсеместно, занят.
детвора во дворе огородик садит,
а я вовсе не знаю куда идти…

чемодан, обязательства…(их немного).
я сама донесу. не дури, не трогай!
поделом… я не раз предавала Бога,
он устал мою душу держать в аду.
да и мне без нее пустовато, знаешь,
это страшно не чувствовать, что теряешь.
ты уходишь из памяти. таешь, таешь…
у которой зимы я тебя найду?

ноябрит… ну а если, зима не эта?
и каким небесам мне молится? … где ты?
я бы счастлива выменять все секреты,
на минуту свидания у реки…
только ты не приходишь встречать рассветы.
я изрядно устала искать ответы,
на вопрос: неужели на всей планете,
нет проклятья гуманнее не любви?

я ведь знаю прекрасно, чего поэтам
стоят самые лучшие
их стихи…






(с) Виктория Миловидова

С кем мне еще разговаривать... только с ним.
Так и молчим часами, в словах увязнув.
Он бы давно, он сразу бы позвонил,
Но в городе N не существует связи.

Вроде бы там не скучно - он не один,
Бродит за ним собака его шагами.
Он хочет сказать ей: "Альма, уйди, уйди!
Нечего здесь гулять. Возвращайся к Гале.
Она же искала, небось, тебя по лесам,
Где дикие звери. Следов их не различая."

"Господи,- думает - Господи, а я сам!
Ушел и пропал, а она без меня скучает.
Как же я мог так. Надо скорей спешить.
Альма, давай же! Ну что ты как неживая."

Но вязнут слова в такой неземной тиши...
Он их кладет на травы и забывает.

Они рассыпаются и уменьшаются до
Касаний к щекам моим, капая с них слезами.
И в сон мой на миг открывается коридор,
Где мы прикоснемся распахнутыми глазами.

И там, на краю Миров, на краю Планет,
Где Время застыло, как сжавшаяся пружина,
Проявится мостик надежды, что смерти нет,
Раз те, кто ушли, в моих снах бесконечно живы...



© Галина Стрелкова

Она поменяла номер, страну и стрижку.
Он больше ее не найдет ни в ЖЖ, ни в Твиттере...
Ее приглашали давно поработать в Питере,
А ей все казалось, что это, наверно, слишком...

Она тренирует гордость и силу воли,
Скучая, но оставаясь вне зоны доступа,
И тешится мыслью, сколько, должно быть, боли
В нем вспыхивает, если он не находит подступа.

Ее накрывает страхом или азартом,
Когда она держит симку свою потертую,
И борятся в ней желание вставить карту
С желанием выстоять, так и оставшись гордою.

Потертый прямоугольничек красный с белым -
Как символ всего, что прожито и отпущено...
А также ее персональный источник веры
В десятки нафантазированных пропущенных...






(с) Мила Позняковская

Да и к чёрту чужую нежность, чумную жалость,
Оголтелую жажду, жасминовый летний снег –
Это финиш, девочка. Выдохни: добежала.
А теперь – на старт, начинаем второй забег.

По загривку – дрожь, неизвестность хохочет в спину.
Настигают, слышишь? Быстрее, ещё быстрей!
Позади асфальт закипает и воздух стынет,
Осаждённый город плавится на костре,

Из багровой тьмы выбираются смерть и голод.
Как бледны их кони, как вычурны удила!
Но страшнее всех та, что следом спешит на волю.
Да беги же!!! Впрочем, поздно. Она пришла.

Всё равно догонит, обрушится смрадной тушей,
Подомнёт, раздавит, сломает тебе хребет.
Да, любовь. Увы, такая. Бывает хуже.
Я прошу, поверь – бывает намного хуже…

Нет, прости, нельзя показывать на себе.






(с) Светлана Ширанкова

Где нежится небо в полночной истоме,
листая созвездий меню,
Живут мои сны о потерянном доме,
которым все чаще я снюсь.

Там бродят слова, одиноки, случайны,
размытые звездным дождем.
О ком-то навек безвозвратном скучая,
который напрасно их ждет.

Здесь Млечный туман укрывает дороги
у Вечности в складках плаща.
Но чудится Дому - стоят на пороге
кого он любил и прощал.

И где миражи так привычно и часто
меняют реальность на сон,
Огромное сердце скучает о счастье
в безмолвии старых часов.

Но Временем вынесен и обозначен
Забвения четкий вердикт
И дом мой, промокшими окнами плача,
сквозь время мне в душу глядит...






(с) Галина Стрелкова

С годами глубже боль утрат,
Но человек так скроен,
В несчастьях кто-то виноват,
И ты лишь не виновен.
Того и этого виним,
Что в жизни нет удачи,
А что имеем - не храним,
А потеряем - плачем.
И ты уверен, ты лишь прав,
И нет тебя честнее,
Но дураками всех назвав,
Не станешь сам умнее.
И если ты ни туп, ни глуп,
Плюнь на судьбы проделки,
Одним печаль, что жидкий суп,
Другим, что жемчуг мелкий.
Один по облакам бежит,
Другой врос в землю слишком.
Кто умной книжкой дорожит,
А кто своей сберкнижкой.
И мало тех, кто сохранит,
В душе благие чувства,
Когда в кармане, то звенит,
А то совсем уж пусто.
Пришло - ушло. О чем тужить?
Мы с каждым днем мудрее,
И хочется сто лет прожить,
Но только не старея.
Года - и в сказку не пойдешь,
Года - за все расплата;
Что потеряешь - не найдешь,
А что найдешь - не надо...
Всегда ищи в себе вину,
Не бойся покаяния...
Цените жизнь не за длину,
Цените - содержание.






(с) Игорь Андреев

И пусть не помнят, как звонок и чист ручей, как утоляет жажду его вода.
И ты однажды выберешь стать ничьей, где никогда не смогут тебя предать.
И навсегда оставишь свою мечту - большой корабль, алые паруса.
Ведь ты тогда не знала, что на борту он носит надпись "тонущих не спасать".

И лишь случайно брошенные слова в чужой толпе, среди незнакомых лиц
Тебе опять напомнят девятый вал, и тех, кто твердо выполнил свой девиз,
Не опустив ни шлюпку тебе, ни круг, они качали горестно головой.
И каждый свято верил, что он твой друг, и будет рад увидеть тебя живой.

Мой Бог, какие истины палачу ты не отдай, святынями не врастут.
Они смеялись, хлопали по плечу, когда случайно встретились вы в порту.
Они тебе твердили, что их вины ни капли нет в истоках твоей беды.
Они боятся сами такой волны, и свято чтут законы Большой Воды.

Морская даль безоблачна и чиста, и превращая прошлое в миражи,
Она молчит, как страшно остаться там, где до тебя никто не остался жив.
И ты молчишь... И сущие пустяки, что рухнул мир и прошлого больше нет,
Когда никто из них не подал руки, тебя оставив с бездной наедине.

И твой приют - урочище Древних Скал. Там по утрам приходит к тебе зверье,
И тычут носом, зная наверняка, кто приручает, значит не предает.

В чем не признаться - вЕдомо небесам, как на корабль заходишь в коротком сне,
С любовью гладишь алые паруса, и на борту стираешь приставку "не".
Твой капитан давно без тебя устал, но были все уверены, что не ждешь...

Ты просыпаешься... Бухта твоя пуста...
И на лицо роняет слезинки дождь...





(с) Галина Стрелкова

На смену бабочкам приходит пустота.
Она прекрасна, непривычна, многогранна.
И твоё сердце заработало исправно.
Ты начинаешь утро с чистого листа.
Или холста.

Кого ты видишь в незапомнившихся снах?
О ком ты думаешь, уставившись в пространство?
Имеешь что ввиду под словом "постоянство"?
И в чьих ты тонешь мелодичных именах,
в каких делах?

В упоминаниях о ком меняешь тон?
Чьи фотографии листаешь в интернете
и в чьем нуждаешься заботливом совете?
Что для тебя теперь единственный закон?
Где твой перрон?

Где твой причал? Где твой родной аэропорт?
И чьи духи напоминают тебе лето?
Кто в тёмном царстве для тебя теперь луч света?
Кто знает твой любимый чая сорт?
Любимый торт?

На сколько баллов по метрической шкале
ты оценил бы свою жизнь без патологий?
Ты в одиночестве своём не одинокий.
Семь миллиардов одиночеств на Земле.
Ты в их числе.



© Лёша Самолётова

Когда весна до снопа искр насквозь прожжет | твою бесценную земную оболочку и в мятых зимних дневниках поставит точку, ты осознаешь, что никто не бережет | тебя - ни ангелы, ни бесы, ни инстинкт. Ты предоставлена одной себе и только, ты - апельсиновая высохшая долька. Остался цвет и капилляров лабиринт.

Когда зеленый светофора поплывёт, и ты не сможешь разобрать ни цифр, ни знаков, и перекресток каждый станет одинаков, в тебе чуть слышно треснет мутный толстый лёд. И в свете фар забьются тени и черты, и ты как будто даже вспомнишь кто-откуда, и рухнет с плеч твоих заснеженная груда незавершенных диалогов мерзлоты.

Когда ты спрячешь шарф и зимнее пальто и облачишься в март и ситцевое платье, опять поверишь – кто-то точно сможет стать Им. Пусть до сих пор и не сравнился с Ним никто. И ты захочешь, чтобы таял грязный снег, и ты захочешь беззаботной быть и лёгкой. За холода ты стала тусклой фотопленкой из кадров "сон-работа-Viber-сеть аптек".

Когда синоптики предскажут стойкий плюс, признай, что всё не зря, что все ошибки - опыт, что в голове настырный беспокойный шёпот - не что иное, как весенний дикий блюз. Открой окно, почувствуй ветер перемен. Ломать системы и быть сильной проще летом, ну а сейчас, под этим первым ярким светом впусти весну и сдайся ей в блаженный плен.



© Лёша Самолётова

Мир так велик, так огромен - не обхватить сотнями, нет, миллионами рук прохожих. Меридианов незримая вьётся нить, взяв основание там, под моею кожей - стоит обложку откинуть, нырнуть в строку - самую первую. Пахнут страницы лесом, морем, весенним Парижем, ночным Баку, пряной прованской травой или буйабесом.

Как же сложилось, что здесь целый мир – экран? Смотрят свои телешоу, не зная пауз. Клетка для разума – благополучный план? Разве же это порядок. Скорее хаос. Хаос пустых вечеров, равнодушных слов. Вместо рассветов – пожары в домах соседей. Смотрят под ноги, ботинком перемолов, сажу и пыль растворяющихся столетий.

Мир так велик. Улыбайся ему. Смелей! Выйди из поезда, дома, себя, шаблона. В этом спектакле значительных нет ролей. Переиграй его вовремя. До поклона. Ты не похож на них. Верь мне. Ты не похож.

Город закроет к рассвету огня кулиса.

Я оживу в каждой строчке, что ты прочтёшь.
Гай, береги себя, слышишь?
Твоя Кларисса.




© Лёша Самолётова

забытый опыт глупцов не учит
черпай же воду дырявым ситом
пока
европа
твой голос звучен
твои манкурты жирны и сыты
твои эвтерпы сильней сократов
гермафродиты
герои бала
тебе б очнуться
но боже святый
в тебе родена уже так мало
зато так много дали и босха
что я в камбэки твои не верю
чужое время текучей воска
плывёт в глазницы твоих империй
ты высеваешь не семя
камни
на ёмком поле бездушных матриц
я не пророчу
да и куда мне
я только зритель в твоём театре
но если чувства даны мне свыше
пусть не шекспир я
и не овидий
имея уши умею слышать
глаза имея я смею видеть
огнём ожёгшись не дуй на воду
взглянуть в былое не будет лишним
ведь там
в крестовых своих походах
ты зарождала костры даиша

теперь
пока ты на мягких лапах
вещаешь миру dum spiro spero
восток приходит итожить запад
и голод смерти не знает меры






© Ник Туманов

Я вспоминаю тебя такого:
степная зелень колышет звезды.

И в этой звездности светлячковой земля - дрейфующий тихий остров.
На нем - всерьез или понарошку - мальчишка удит огни садками.
А время сыплется хлебной крошкой, сквозь травы тонкие утекает.
Я вспоминаю, как под рукою твоей дрожат огоньки, мигая, -
и мир, светящийся, незнакомый, объят зелёными берегами.
И, звезды шепотом сосчитавший, дав каждой имя, одну обронит
мальчишка, ставший немного старше, звезде отдавший тепло ладони.

...и где-то в городе, ближе к марту, свет, воскрешенный его руками,

двоим влюблённым став звездной картой,
зажжется этими светлячками.




© Лина Сальникова

Я в птице сердцем бьюсь – она летит, я больше не боюсь – она летит, я становлюсь простым и невесомым, не веществом – прозрачным насекомым, лучом, пылинкой, светом во плоти. Крыло ведет черту наискосок по облаку, его вишневый сок наполнит запад через четверть часа. Меридиан, пора переключаться с безжалостных восточных поясов. Народ безмолвствует, поскольку дети спят. Сосед читает Библию, сопя, хотя они друг другу и не пара. Но ангелы посмотрят на радары и всех росой небесной окропят.
У бога бирюзовые глаза - запоминаю, чтобы рассказать не видевшим распахнутого неба.

А стюардессы преломляют хлеб нам, как миллионы лет тому назад.



© Кот Басё Светлана Лаврентьева

Глубина человека измеряется словом, как эхолотом, я хотела рассказать тебе – не успела. Ты умела видеть не лодки, но души лодок, видеть, как свет осыпается позолотой, и не было ни времени, ни предела. Ты умела касаться стен обветшавших зданий, древних дверей, в которые шторм стучится. Скалы сомкнули строй и стоят рядами. У Бога в запасе много таких заданий, ему нужны прилежные ученицы. Я хотела показать тебе чудо света, ломку лучей в хрусталике, на сетчатке научить тебя видеть это и верить в это, прятать капли любви в ладони, ладони – в лето, переворачивать мир и скреплять печатью. Глубина человека измеряется словом, как эхолотом, но каждый однажды преодолел влеченье. Левиафан лежит, и скелет обглодан морем ли, миром ли… Слово запретным плодом пылает в руке и требует отреченья. Мили и мили ведут в глубину под нами, течение переворачивает страницы. Скалы сомкнули строй и стоят рядами.

Дело не в том, что нам тысячи лет, родная. Просто богу нужны прилежные ученицы.



© Кот Басё Светлана Лаврентьева

Планировать – Бога смешить. Всем известный факт.
Поэтому планы отправим к чертям собачьим.
Давай откровенно, кого мы с тобой дурачим?
Себя. Не иначе. Ты слышишь, ломают такт
и бьются сердца друг о друга, пока мы спим?
Пока отмеряют часы от зимы две трети,
и нам удаётся [как будто] хранить в секрете
окрепшее «мы» под плащом из снегов и льдин.

Февраль сыплет щедро на город свою муку,
и вязнут в растасканной жиже ботинки, шины,
и в столбике ртуть далека от своей вершины,
Минздрав убедительно просит быть начеку.
Зима утекает белесым песком ко дну
песочных часов межсезонья, и пахнет мартом,
и время достать с антресолей большую карту,
и ткнуть наугад, выбрав к отпуску так страну.
Копилка, дэдлайн, курс микстур – время мчит вперёд,
и полнится мой ежедневник узором планов…
но я замираю, читая со всех экранов
твоих сообщений топлёный сладчайший мёд.

Планировать – Бога смешить [испокон веков] -
оставим другим, ну а мне на сегодня хватит
сидеть в тёплой кухне в махровом большом халате,
смотреть, как ты льёшь в чашку с чаем мне молоко.



© Лёша Самолётова

4 вечера вышли в утро, остановились в урочный час. Нас кто-то пишет — легко и мудро и учит главное отличать. Мы говорили всегда не с теми, но — предсказуемо — об одном. Твоих историй, моих истерик неразделимое полотно. Весна приходит — неотвратимо, шальное солнце стучит в стекло. Какого слова нам не хватило, чтоб все написанное сбылось? Какого черта мы взяли в долю, рискуя текстами по ночам? Рассказы, пауза, нервный дольник, о невозможном — молчать, молчать. Отныне каждый имеет право неосторожно играть с огнем.

Случилось утро — светло и рано, и если тексты — то пусть о нем.




© Кот Басё Светлана Лаврентьева

Знаешь, было такое чувство, что это честно. Было очень чисто, что нынче со мной не часто. Покажи зевакам, что мы из другого теста, у тебя же начинает все получаться. Дай же волю – ты увидишь, как ты умеешь, свежий ветер, луч рассветный, кимвал и авлос. Уходи туда, где время опять изменят, чтобы эта песня прочим не доставалась. Что за город – что не форум, то птичий рынок, каждый строит то империю, то гримасу. Здесь дороги пахнут пылью, фонтаны – рыбой, даже в термах никогда не снимают масок. Здесь поют и пьют, милуются или бьются – об заклад и лбом, отчаянно и бесцельно. Уходи туда, где главными остаются голоса прибоя, терпкость лимонной цедры, древесина лодок, острые кипарисы, смуглый мед нагого тела у кромки синей. Вслед за музыкой, за первым весенним бризом, вслед за тем, кто будет равным тебе по силе.

В вечном городе отныне не станет места, где с тобой еще дозволено повстречаться.

У меня такое чувство, что это честно. Потому что это чудо со мной не часто.




© Кот Басё Светлана Лаврентьева

- Ради тебя я стану безмолвием
ночи.
Волнами Тихого
океана.
Только бы знать, что мы с тобой
не закончимся,
Только бы видеть глаза твои
постоянно.

Ради тебя я стану аккордом
замершим
Внутри души запылившегося
рояля.
Только бы мне тонуть в тебе
века два ещё.

- Два века это минимум, дорогая.



© Хрустальная Марго

Лишь бы ты оставался всегда таким - с небом в глазах, обаятельным и родным, тёплым, как летний вечер в краю цветов, близким, как одеяло из нежных снов, я отвоюю тебя у бессмертных зим, я сохраню тебя у себя в груди, лишь бы ты только был рядом, пока я сплю, лишь бы мне повторять за тобой "люблю", жить в предвкушеньи каждого дня вдвоём, я тебе - мир на ладони, уютный дом, я тебе - звезды в траве, золотой песок.
Просто с тобою я счастлива, вот и всё.



© Хрустальная Марго

Заходила в зенит луна, ночь, как пропасть, была бездонна
И шептала: «Придет Она, и разбудит в тебе дракона…»
В небе плавилась к марту сталь, и ветра завывали гулко,
И за шиворот тек февраль чуть подтаявшею сосулькой.

По накатанной шли дела, пешеходы зевали сонно…
Но внезапно она пришла: разбудившая в нем дракона.
Он узнал ее. Не дыша, ей в колени уткнулся слепо,
И свернулось в горящий шар подожженное ею небо,

И стучало ему в виски… И в своей первобытной силе
Были огненны и легки молодые драконьи крылья.
Перепутавший явь и сон меж небесными берегами,
Воспарил над землей дракон, для нее выдыхая пламя,

Сочиняя стихи о ней, испуская в астрал зарницы.
Но в один из июльских дней отдалась героиня принцу.
«Быть драконихой? Нипочём! Отыщи понаивней дуру!»
… И с него содрала живьем золотую драконью шкуру.

И ему расхотелось жить… Но подобие счастья-рая
Из разбитой его души собрала для себя другая.
Отвела для него альков и поила чайком с малиной,
Накупила ему носков, родила ему дочь и сына.

Не искала его тепла, не ждала от него «лямуров»,
И однажды в ночи сожгла ненавистную эту шкуру.
И развеялся сизый дым. И астралу дракон не нужен,
Потому что он стал земным, чьим-то самым обычным мужем.

Все логично. Но оттого ночи все у жены бессонны,
Чтоб молить: «Отпусти его, Пробудившая В Нем Дракона»






(с) Рита Круглякова

Когда окажется, что ветер в голове
ласкает парус так, что якорные цепи
с холодным звоном разлетелись по звену,
тогда - сдавайся, отступай, бросай, беги!
Переживи моей любви короткий век,
будь в списке выживших, тебе не место в склепе,
где каждый третий в той же буре затонул,
подавшись в бездну за условно дорогим.

Когда послышится, что я еще твоя -
поверь бездумно, безоглядно и бесстрашно,
тому, что шепчет старый скряга-океан -
и укради себе на память Южный Крест.
Лишь на него надейся в будущих боях,
и не ищи судьбы посудин каботажных -
и, может быть, тогда, отважный капитан,
вернусь к тебе.

/Твой блудный ромовый Зюйд-Вест/


© Ксения Кольт

не влюблена - не думай (просто не
венец всему совсем ты, не весь мир мой),
но в подданном нам царстве простыней -
там - мой король; мне дерзкой быть - и смирной.

ты не влюблён - не думай (не держи:
хватило нам обоим штампов ЗАГС'а).
но попади мне лампа, в лампе - джин,
с тобой я загадала б оказаться.

не влюблены - не думай (нас иной
глагол опишет: ЛЮБИМ мы.) наш слажен
дуэт, что зародился на Седьмом,
где не искала счастья.
но нашла же.




© Мария Кевлина

Раз в тысячу лет она просыпается ото сна:
Чаще всего это осень, почти никогда – весна.
Чаще всего это утро, чуть реже – ночь
[мне очень жаль, но я не могу помочь].

Ей до сих пор никто так и не позвонил:
Шнур телефона – как пересохший Нил.
Сердце – почти пустыня: пески, жара.
Реже всего здесь тихо. Чаще всего – ветра.

Чаще всего – под утро, реже – в глухой ночи
Просто она просыпается – и молчит,
Пережидая бурю, глотая страх.
Чаще всего ей больно до искр в глазах.

Чаще всего ей больно. И, вся в поту,
Выдохнув «Я люблю тебя» в темноту,
Падает, словно в яму, в свой новый сон…

Буду я рядом с ней до конца времён.

Через любые ночи, в любой весне
Гладить её ладонями по спине,
Тихо шептать «нормально».

[нормально, но
тот, кто ей снится,
умер
давным-давно].


© Дарёна Хэйл