Шорох осенних листьев ,
Несколько вечных истин :
Что ты еще напишешь ,
Фея бродячих псов ?
Плачет тихонько флейта,
Это уходит лето.
Лето бредет по крышам
В зелень твоих лесов.

Мастер строчит скрижали,
Память язвит и жалит,
И застывает жалость
Каплями янтаря:
Девочка в платье белом,
Помнишь, о чем ты пела?
Песня еще осталась,
Но умерла Земля.

Шорох осенних листьев ,
Запах сожженных писем,
Несколько вечных истин ,
Кофе горчит слегка:
Гасит фонарщик старый
Свечи в банкетных залах:
То, что еще осталось -
Память, листва, строка.

© Мария Хамзина

она любила пить холодный чай,
и в клочья рвать все старые газеты.
и звали её странно как-то – Грета.
и, уходя, она шептала: "не скучай..."

я ей не верила, что я скучать не буду.
она обматывала шарфиком мне шею;
поя невкусными ромашкой и шалфеем,
она меня лечила от простуды.

она твердила: "денег мне не надо.
мне главное, чтоб ты была здорова" –
и вновь пила холодный чай, рвала газеты снова…
/то вдруг уйдёт, то вновь присядет рядом/

– спасибо, Грета. знаешь, всё нормально,
теперь я не хожу ночами к морю.
она опять мне скажет нежно: "sorry…"
через окно покинув тихо спальню,

уйдёт на улицу дышать дорожной пылью.
а я опять, в окно смотря с надеждой,
сложу на стуле всю её одежду:
блестящий нимб… и платье… ну и крылья…


© Юлиана Шиян

С годами все трудней с нуля, с начала;
Девятый раз - давно не первый раз...
Уже полжизни сердце отстучало,
А пристань мне не светит и сейчас.
И будет ли? Я временно повсюду
И в каждом мире хуже, чем в былом.
Дорогу ждешь, как рай, который будет,
Но за вагонным плачешь вновь стеклом.
А позади - огни щемящей ночи,
Да песен угольки в сердцах друзей,
Да выстраданных строчек беглый почерк...
На грешной ли, на верной ли стезе?
Любое семя вглубь пускает корни,
Пора б и мне... Но нет земли моей.
В бетон вцепиться - стать ему покорным,
А хочется чего-нибудь теплей.
И надо вновь искать, бросать былое,
Частички сердца ставя в виде вех...
Не стать бы уголькам моим золою,
А сердце что ж - хватило бы на всех.
И наплевать, что нет нигде причала,
Согласен и на гроб - но лишь потом!
А коль душа для ваших душ звучала,
Так разве это - худший в мире дом?


© Константин Присяжнюк

Мы уедем с тобой далеко-далеко,
В край черничный, в деревню у леса,
Где над сопками бродят стада облаков
И короткое жаркое лето.

Мы построим избу из смолистой сосны.
Окна выйдут на юг, дверь на запад.
У крыльца прорастёт вездесущая сныть,
Источая дурманящий запах.

Вечерами ты будешь читать мне Дюма,
Я тебе про Джульетту с Ромео.
А потом подкрадётся, ворвётся зима
Изумительно снежной и белой.

И замёрзнет, укроется льдами река
От сурового стылого ветра.
В доме, в тёмном углу мы найдём мотылька.
Он уснёт до весны, до рассвета.

Это будет тогда... Это будет потом...
По гаданью, народной примете,-
Счастье есть. Мы с тобой переселимся в дом,
Где нас ждут нерождённые дети.


© Дмитрий Шунин

блоковым ветром эпоху продуло...
серый конец октября,
сорок аптек и ночной переулок –
ни одного фонаря...

по вечерам – то туманы, то драмы,
жжет ресторан заводной.
бродят какие-то смутные дамы.
кто эти люди, родной?

осень шуршит запасными листами.
сколько на небе ворон...
я их считаю, считаю, считаю....
только в итоге зеро.

мы прибавляем к нему единички,
чтоб не равнялось нулю.
а от меня зажигаются спички,
что-то, наверно, спалю -

сети, границы, унылые коды,
пусть такова «селяви» )
но не поверим, что смутные годы -
это помеха любви.

в чем же там веритас – в хлебе едином?
в слове на чистом листе?
может, в аптеке... а может, "ин вино"..
но никогда – в темноте.

блоково блоку – печально и мудро.
только для грешной земли -
кто-то ж включает на улице утром
солнце, стихи, корабли...

это твое. улыбайся почаще -
как же с тобою светло...
пусть тебе выпадет тихое счастье.
и никогда не зеро.


© Дезирада

немолода и некрасива, сижу в купе, смотрю в окошко, столбы мелькают суетливо, звенит в пустом стакане ложка...
...соседи дружно травят байки, я улыбаюсь им, кивая (всё зарастёт как на собаке, и всё пройдёт, я точно знаю)...
...за стенкой пьют вторые сутки (скажи спасибо: не дерутся) и матерят со злобой жуткой вождей всех наших революций...
...девчонка ночью тихо плачет (любовь ушла - беда большая), и рядом бог вагона - значит, кого жалеть, он сам решает...
...я разгадала все кроссворды, перечитала все газеты, но не нашла в тумане брода, чтоб перебраться через Лету...
...а проводник проходит мимо, меня в упор не замечая, а мне, как всем, необходима любовь... и хорошо бы чаю...




(с) Алёна Вайсберг

Такая тишь – до хруста и до звона, густая, хоть бери её в ладони… И белый след на ярко-синем своде – наверно, резвый ангел пролетел на реактивной тяге (в свете моды)… размытый росчерк в мёрзлой высоте. Собачий лай и скрип полозьев нарты теряются в безмолвии сугробов. И кажется – остановился глобус. Какое там, к чертям, начало марта! Снега, снега – без края и до бога. И в вечном беге кашляют собаки, в немое небо тянется дорога, и чудится дыхание галактик. Молочный свет окрашен синевой (так вот какого цвета удивленье!). В душе звенит смешное откровенье: белее снега нету ничего. И пыль снежинок сыплется за ворот…

А где-то ждёт усталый серый город…


© Светлана Львова Запон

Догоняет меня на мосту.
- Хочешь, - говорит, - донесу?
- Я сама, - говорю, - мне не трудно.
- Хм, - говорит, - а выглядишь паскудно.

Я думаю: «Ну всё! Сейчас он у меня доиграется!»
А он достаёт из-за пазухи плюшевого зайца…


© Елена Касьян

Стоит в дверях и нудит.
- Не мешай, - говорю, - уйди.
- Опоздаем, - говорит, - так уже было.
Ты зонтик взяла? А тапочки положила?

Выскакиваем, несёмся, толкаемся в полной маршрутке.
И тут он говорит:"Ой... а билеты в другой куртке..."


© Елена Касьян

Не задавай себе вопросов о пустяках, когда строка в черновике ложится косо. Не повод мне кричать: «Пока!» и убегать, снося в парадной углы. Такие косяки приходят и уходят. Ладно! Пустяк твои черновики. Куда важней, что я скучаю, когда ты где-то не со мной. Что на звонки не отвечаешь. Что я ревную, как дурной.
Не говори, что у тебя мобильник глючит временами, что стёрлись файлы с именами родных, подружек и ребят. Мне это так бамбарбия, что ты понять едва ли сможешь. Мне нужно знать, что ты моя. Что под твоей прозрачной кожей таится страсть. Что я горю, когда с тобой молчу. Руками я много больше говорю, когда в руках моих не камень.
Не заставляй меня ворчать, что ночь. Что жизнь пошла на убыль. Что рубишь резко и сплеча. Что мятной пастой пахнут губы. Что, в общем целом всё ништяк, вот только осень и непруха… И хоть пока тепло и сухо, но, время серого дождя. Что небо бросит снега просо. Что дни короче, ну, а ночью задрал, зараза, интернет…

Не задавай себе вопросов, когда на них ответов нет.







© Ник Туманов

Доктора снова спишут хандру на стресс, и заверят, что это у всех проходит.
Время ставить диагнозы и компресс, покупать на последние плащ и зонтик,
витамины, драже, аспирин упса( "все пройдет, пациентка"). Конечно, хули...
и плевать, что я кончилась день назад, а запас адеквата - еще в июле.
Но беру свой рецепт, выдыхаю "бля", и послушно бреду, как в бреду, в аптеку:
Добрый вечер, продайте хороший яд и лекарство от нужного человека,
потому что он слишком болит и жжет, потому что зависимость больше дозы,
мне его не хватает до "хорошо", а лечиться от этого слишком поздно, понимаете?
Впрочем, херня - война. Витамины, пожайлуста. Пачек восемь.Так, плохая привычка
сходить с ума. А в глазах - это осень. Конечно, осень.


© Кесслер Оксана

незабыванье – наука древних.
кто меня знал всерьез..
ты улыбнулся, смотри - в деревьях
солнечный свет пророс.

вместо бессовестно падших листьев -
прыгают напролом
зайцы оранжевые – как смыслы,
сотканные теплом.

вновь двадцать первое, понедельник...
знал ли бездельник тот,
как непокорных на части делят,
черпают решетом

и пропустив через мелко сито,
через густой рассол,
дождиком с краю пробьют – отмыто!
в чистом остатке соль -

к черному хлебу с горчинкой боли,
что нас с тобой связал.
я улыбаюсь, и, Mio Sole,
вижу твои глаза.

мир не навечно захлопнул ставни
в теплые времена.
я никогда тебя не оставлю,
только б тебе нужна.


© Дезирада

Я понимаю это небо в круженье медленных снежинок, пульсацию моих прожилок и стон натянутого нерва. Всю эту жизнь я понимаю, не понимая ни на йоту… а снег идет в сиянье плотном от горизонта и без края… и я ловлю губами счастье и мимолётностей сплетенье, и прошлого слепые тени, и этой жизни сопричастье.
И я ныряю в эту снежность, как в млечный свет. Как в сон. Как в детство. И на ступеньках новых бедствий рисую вектор в неизбежность.
Я обернусь в последнем шаге, сожму тебя в своих объятьях – и отпущу… будь счастлив.
Кстати! смотри, взлетает снежный ангел…


© Светлана Львова Запон

Он так долго молчал, молчал,
что отпала нужда в словах,
и в вино превратился чай,
облетела с дерев листва.
А молчанье росло, росло,
заполняя собою мир,
застывало в глазах стеклом,
оставляло следов пунктир.
С неба сыпался вечный дождь,
и ложился на землю снег.
Разрасталась в молчанье ложь,
и любовь задыхалась в ней.
Асфиксия любви, любви –
и уже не спасут слова.
Он так долго молчал, увы,
что успела остыть кровать.

…с неба сыпался Млечный путь
камнепадом погасших звёзд.

Он сумел... наконец... вдохнуть
и завыл, как бездомный пёс…


© Светлана Львова Запон

Я могу от тебя сбежать – расстояние благосклонно.
Если память твоя свежа, я в тебе неизбежна, словно – неубитый бокал вина, ожидающий пьяной фразы. Стало быть, я тебе нужна? - Недопитая. Вся и сразу.

Эта осень меня казнит,возводя между нами стены. Где-то там, за одной из них ты не с теми рисуешь тени и целуешь цветные сны, покидая мои; и если
мы друг другу ещё нужны, почему мы уже не вместе?

Почему я глотаю блюз, просыпаясь в чужих постелях?
Почему я тебя люблю так бездарно [на самом деле] как актриса, теряя роль, постоянство души, рассудок. Почему я ищу, порой, твоё имя внутри. Повсюду.

Почему ты смываешь грим, согревая меня слезами?
Почему я твоя? - Смотри не пьянеющими глазами, как уходит за часом час, за эпохой бежит эпоха.
Мне привычно вот так… Сейчас.
Без тебя мне привычно:
Плохо.


© Татьяна Ткачева-Демидова

I
А тот, кто словами дышит, к словам ревнует,
поскольку они бессовестны и упрямы.
- Она напилась, и я за нее волнуюсь.
- Здесь нет поворота, значит, поедем прямо.


II
… и вот за полгода я потеряла счет разбитым дорогам, окраинам, перелескам, ночному туману, обрывам, речному плеску, и что там у нас случалось с тобой еще? Я знаю, что мир всегда окружен кольцом заправок, мостов, машин, непонятных знаков, и каждый маршрут по -своему одинаков, и каждый игрок становится подлецом. На холоде стекла туманятся и звенят, и время срывается из-под колес, как гравий…
Я выйду, пожалуй. А с Тем, кто тобою правит, попробуй бороться как-нибудь без меня.


© Кот Басё

Ты просто пиши, безо лжи, не спасаясь бегством (вот кто бы умел на земле от себя спасаться). И помни: мечты сбываются близко к тексту, успеть бы поставить точку в конце абзаца. Поэтому – многоточия. Они многозначны. Додумай сама, ты умеешь, в тебя я верю. А я заблестевший взгляд свой под челкою спрячу, поскольку смешна, я не спорю...по крайней мере, пока я живу настоящим, и это чудо. Загадывать что-либо в будущем нет резона.
Потом расплачУсь. Мне не важно – за что, откуда... молись за пропащую душу, моя мадонна...

про многоточия
Иркутянка

* * *

...гони печаль. расплатимся потом - достанем из карманов дни и ночи, порывы и порезы, связки строчек, прощения, прощанья у обочин, перчёные созвездья многоточий и тихий плач над высохшим листом...
...расплатимся потом. гони печаль - с истоптанных просящими ступеней, из тёплых глаз, из снов и откровений, из выпущенных в мир стихотворений, из дома, где пока горит свеча...

Анна Рубинштейн

* * *
Пусты карманы... и чисты листы. Свеча оплывшая скорей чадит и гаснет. Нет мысли, что живем мы ежечасно, все в этом мире временно, увы... Тоску вселенскую как жертву ноябрю я выложу скупой строкой ответа. Пройдет зима. Наверно, будет лето. Останусь ли? Или к чертям сгорю?

Иркутянка

* * *
...нет, не сгоришь, а вспыхнешь, отвечая. помедлив, чуть прикрутишь огонёк, как первый снег, что осень не сберёг и сдался, изменяя очертанья... а на листках распустятся случайно слова и мысли, прочерки и тайны, скупой метелью обводя висок.
свеча чадит, ознобно оплывая...
...напомни мне, что я ещё живая и что не время подводить итог.

Анна Рубинштейн


© Анна Рубинштейн

А звонит обычно в ночи.
- Стоп, - говорю, – не кричи!
- Где болит? – говорю. – Объясни спокойно.
- Не знаю! – кричит. – Везде уже больно!

Соображаю с трудом, вызываю такси, приезжаю.
Сидит на кухне в трусах. Говорит: «А сделай-ка мне чаю».


© Елена Касьян

Он подкрадывается, как мышь.
- Что, - говорит, - сидишь?
- Да отстань, - говорю, - у меня проблемы.
- Ну-ка, ну-ка, - говорит, - это уже тема.

Ложится на диван, будто у психолога на сессии.
Я думаю: «Дурак! Испортил мне такую депрессию!»


© Елена Касьян

Хиросима во мне.
Хиросима кровит, горит.
Говорит языком колокольчиков изнутри на стеклянном, звенящем фуринами языке, словно пьян я от горечи, не саке. Словно пьян я, а может, давно не жив? Хиросима, как умер я, расскажи. Может ветер я, стонущий как гобой над тобой, сожжённая, над собой? Может я – Хиномару – на белом восход зари, потому и горю я как солнце, с тобой внутри? Потому и рыдает внутри у меня гобой, что я вижу как с неба срывается Little Boy? Это падает, мамочка, мама, дитя врага. Обними его, мама, ведь грудь у тебя нага. Распахни же объятия улиц своих и крыш. Пусть напьётся кровавого счастья слепой Малыш. Он напьется кроваво. Кроваво. До чёрных ран. Вырвет тёплое сердце урановый ураган. Разольётся пожарами жадными по земле. Будет жрать твою землю, о мама, десятки лет. И детей твоих нежных с глазами миндальных лун выжжет в пепел упавший с небес шалун. И кровавый цветок зацветёт. Очень злой цветок. Чёрный август проклятием бросится на восток…

Я не знаю кто я для тебя? Может ветер. А может лёд. Тот, кто жил до меня, он во мне, задыхаясь, тебя зовёт. Миражи моё прошлое. Горькие миражи… Как мне жить с этим, мама? Как мне, не прощая жить?.. Мама, мамочка, память болит у меня внутри…
Хиросима во мне!
Хиросима кровит, горит.


© Ник Туманов

Ты начинаешь привыкать
к моим стихам, улыбкам, взглядам,
всё чаще говоришь: «не надо…»
когда скользит моя рука
в твою осеннюю прохладу.
Себя я чувствую лжецом,
с тобой боясь соприкоснуться,
когда с твоим умишком куцым
ты строишь мудрое лицо,
твердя о праве реституций.
Смеюсь, когда ты говоришь,
что лишь Европа дочь прогресса,
а как по мне, так и Одесса,
Москва и Прага стоят мессы
ничуть не меньше, чем Париж.
Оставь. Тебе ли рассуждать
о Берлускони, долге Рима…

Люби! Любовь неповторима
как неземная благодать
самосожжения в любимом.







© Ник Туманов

Империя уличной девкой лежит под нами, мы входим в нее с востока, неутомимо вторгаясь все глубже … И я измеряю днями шаги по знакомым пыльным дорогам Рима. Мы не были здесь полгода, как псы окраин, границы ее охраняли, беря на веру законы Империи, где человек играет лишь роль человека в доспехах легионера.

Привал. Отдыхаем. Прохладно и склон пологий, и тень от оливы уже приникает к склону так нежно, что кажется, вечер продлится долго, и боги сегодня рассеяно – благосклонны. Садись ко мне ближе, Руфус. Вино весною особенно резвое, так и танцует в жилах, и ласки волной проходят, и тело ноет - ведь каждый из нас по-своему заслужил их. Мы славно устроились – нам не мешают песни, от нас далека палатка центуриона, и ветви кустарника нас укрывают… Здесь мы свободны от Рима и римского легиона.

О, Боги!.. Не ночь, а пламя в ночном обличье, и плотью о плоть легко высекаешь искру, и тело дрожит, сжимаясь, и стоном птичьим, летая, душа ему отвечает извне… Я взял тебя, Руфус! Я взял тебя вместе с Римом, но что мне тот Рим, когда под руками вечность, которую держишь так, что проходит мимо весь мир, не касаясь слабости человечьей. Я взял тебя нежно, двигаясь осторожно, я шею твою горячим дыханьем глажу, я жду тебя, жду тебя, словно впустил под кожу собратьев костра, который стоит на страже и греет нас…

Руфус! Целуй меня сильно - сильно, пускай поцелуй ложится на мне печатью… Я ждал этой ночи, я о тебе просил, я… О, Боги! Сейчас мне хочется прокричать им, что я отрекаюсь - от Рима и всех провинций, от нашей центурии – что мне ее победы?.. Я слишком люблю тебя, чтобы остановиться. Я взял тебя вместо Рима, который предал огню… Засыпая, я буду держать в объятьях тебя, понимаешь? Зачем мне еще дороги, когда мои ноги устали перечислять их, поскольку границы Империи на востоке почти бесконечны… Давай повернемся к югу, найдем поселенье, где пара рыбацких хижин ютится над морем… Мы выдержим друг без друга не больше недели, Руфус… Мы стали ближе, чем воздух и легкие…

… шаг отдается гулко, мощеные улицы тянутся друг за другом, скрывая с трудом в кварталах и переулках бесчисленный мусор, пыль, суету и ругань огромного города… День, разобрать наречья почти невозможно – площадь полна народа, и в этом потоке теряется чет и нечет шагам, обещаниям, времени дня и года…

Я волк, потерявший брата. Я одиночка. Вдали Колизей, и тучи над ним все гуще...

Ну здравствуй, гроза, рожденная прошлой ночью!

Ave, мой Цезарь, привет тебе от идущих.


© Кот Басё

Она с утра закрыла тишину,
как форточку, найдя свои причины.
В войну играли белые мужчины,
ища утех во вражеском плену.
И капал кран, как сердце-метроном
отсчитывая новые минуты
Она решила, что безмерно круто
ей будет тридцать капель перед сном.
У зеркала, приняв достойный вид,
она сказала - в ровное и в холод,
что за отливом следует прилив,
всё остальное – просто бабий голод.
И приняла, как данное, маршрут,
включающий знакомые привычки,
в которых до ближайшей электрички
всего-то ходу ровно семь минут.
Она не проверяла телефон,
поскольку на заре не будят зверя.
Она плыла, себя передоверив
волне предожидания реформ,
в которых мироздание, шутя,
ей нарисует на асфальте старом
оранжевое солнышко… Усталость
сидела в дальней комнате, свистя.

…Она с утра закрыла тишину,
которой ход всегда предодинаков.
Она покрыла ногти красным лаком.
Она давно спешила на войну...




© Rewsky

Закат свернулся как кровь и змея.
Наш день отразился в его чешуе.
Ты пишешь кому-то, что он - не я.
А я лягу тенью письма на стене.

...Напишешь, заклеишь конверт, язычком
пройдя ленту клея (дорожка – нова!),
разгладив вчерашнее перед броском
в иные теперь слова.

Молчанье и вечер свернулись клубком,
касаясь губами дрожащих шкур,
в змеиной вселенности чёрных зрачков,
готовых к любому в сейчас прыжку...


© Rewsky

Какая прелесть...тянешь тишину
за ниточку...легка, пестра, печальна!..
потом свиваешь… - угадайте, ну?
свиваешь ночь колечком обручальным,
и ищешь васильковую жену
в полях...
Туманны капли на рубашке,
стог - одуряющ ароматом трав...
Шуршат… кто там?.. возможно, ты им страшен,
они бегут, как строчки телеграмм,
и затихают, как слова в открытках,
которые приходят в никуда,
поскольку от тебя – никто не ждал.
не будет ждать -
уж больно мальчик прыткий!..
Она смеётся: нежности? да ну!
она шутя становится иглою
тебе под ногти...
Снова мысли роем...
тебя накроет.
ты идёшь ко дну.
Уже пришёл. стучись!? тебе не рады.
таких тут - пруд пруди.
Прудили пруд...
потом кустарно пели в роще бабы.
Из брошеннных… которые умрут
от ожиданья вечных миражей
и тёплых рук. Смешной ладошки детской.
им так темно. Они поют...
Злодейство
приносит им в подарок изумруд -
кошачий глаз соперницы. Умолкли.
Похолодало.
проигравших нет.
Включаешь свет
и варишь кофе мокко.
уже рассвет...


© Rewsky

Мой бес придет ко мне сегодня в пять и разговор начнет на ту же тему.
За душу будет цену набавлять,вновь будоража старую проблему -

Мол, шансом я опять не дорожу,а сделку гарантирует начальник…
Я снова, как обычно, откажу.Потом пойду на кухню ставить чайник.

И бес расскажет мне про нижний свет,индийским чаем поднимая тонус,
Что ТАМ порядка - не было, и нет.А сволочь Вельзевул зажилил бонус.

Что на работе – словно на войне,что канцелярия наглеет, вечно душит.
Что души очень прыгнули в цене,но знал бы я, как пахнут эти души!

Что одолела серая тоска от мелких дрязг и от рутины скучной.
И вспомнит он про Средние века -как был он у алхимика подручным.

Как в кислоте шипела бирюза,как из рессор они ковали шпаги,
И загорятся вновь его глаза от разговоров про дуэли в Праге.

Я расскажу, что горе – не беда,и что беда – ну уж совсем не горе.
Что вздорожали свет, тепло, вода.А младший мой сынок рисует море.

Что скучная судьба – не приговор,и часто нас трактует жизнь превратно…
Но сам собой иссякнет разговор,и бес засобирается обратно.

Не торопясь, бумаги соберет,тихонько выйдет, не допивши чаю…
Наверно, он потом еще зайдет. Я чувствую, что он по мне скучает.






(с) Михаил Химченко

О чём мечтала глупая богиня, когда лепила свой огромный мир?

…под утро лёг на землю первый иней, она ознобно разожгла камин. Гудело пламя, трескались поленья и, отогревшись, оживала боль в её пустой заброшенной вселенной, которую давно покинул бог.
Но что поделать, боги тоже смертны.
Всё ближе к сердцу подступает дрожь.
Когда богини плачут незаметно – по всей земле идёт усталый дождь.

Её всё чаще по ночам итожит, всё эфемерней предрассветный миг…

И мир умрёт,
когда она не сможет
однажды утром растопить камин…


© Светлана Львова Запон

За окном полощется рассвет, серый, как застиранная тряпка.
Мир к утру похож на странный бред, сонный, неприветливый и зябкий.
Призрачно мерцает монитор. Он, как я, устал от глупых строчек.
Долгий и бесплодный разговор кончился рядами многоточий.
Ночью тряхануло… балла три, я рюмашкой подлечила нервы,
а потом курила до зари, глядя на светлеющее небо.
Просто осень, просто переждать, просто устаю от межсезонья.
Видимо, берут своё года…

Выспался, небритый мой засоня?

Я впускаю в окна новый день, отключив измученный компьютер.

Ветер рвёт барашки на воде.

Значит, будет солнечное утро…


© Светлана Львова Запон

Желтеют листья так незаметно глазу.
Циклично время меняет свою окраску.
Прозрачней небо, и обнажённей фразы…
Да просто осень… сезон опаданья масок.
И будут ветви остро царапать небо
(ты помнишь, как ранит душу колючим словом?),
и будет дождь лупить по провисшим нервам,
мне надоест симулировать, что здорова…
Но это позже – осень крутых циклонов,
зонтов, изломанных вдрызг озверевшим ветром.

…желанью глупо ткнуться в твои ладони
мешает вечная сдержанность интроверта.

Тебе не спится? знаешь, мне что-то тоже.
Компьютер к чёрту! давай-ка, пойдём накатим.
От наступленья осени не поможет,
но от хандры и простуды, ей-богу, кстати…


© Светлана Львова Запон

Расставаясь на час,
Повторяю опять и опять:
Ты себя береги…
Всё, что есть у меня в этом мире,
Всё, за-ради кого
Я могу всем, что есть рисковать –
Это ты…
Ну, а если тоска в полутёмной квартире
Вдруг охватит тебя
И зажмёт твою душу в кулак…
День прикинется ночью,
А ночь на тебя глянет бездной…
Сердце стукнет не в ритм,
Пропуская положенный такт
И покажется всё –
Хрупким…
Глупым…
Смешным…
Бесполезным…
Вспомни, что я шептал
Чуть касаясь губами щеки…
(Я и сам берегусь)
И прошу тебя эту услугу
Оказать мне…
С тобой нам стократ
Возвращаться друг к другу…
Набираю твой номер, шепча –
Ты себя береги…




© Файфер