Она была хороша – и лицом, и ростом.
Любила раннего Босха и шоколадки с кешью.
Влюбиться в неё было почти сумасбродством,
А также непозволительной роскошью.

Но он влюбился. Это случилось вечером…
Или же утром? - Взял и влюбился, не глядя.
О, Боже, как же это было опрометчиво!
Ведь он не разбирался ни в Босхе, ни в шоколаде.

Но зато он мог смотреть на неё часами,
Он любил в ней всё (и это было великим счастьем!) -
От родинки на шее под чёрными волосами
До тонкого шрама на узком и бледном запястье.

Он любил все её недостатки. Ему было любо
Даже то, что другие в ней не терпели вовсе,
Например, её смех – низковатый и грубый,
Сквозивший чуть ли не в каждом её вопросе.

А ещё он умел её внимательно слушать.
(Больше никто в мире этого не делал!)
Все говорили, что видят в ней тонкую душу,
Но при этом пялились на её роскошное тело.

И она не заметила, как влюбилась в него тоже.
Это случилось в самый обычный понедельник.
И все возмутились: «У него нет ни кожи, ни рожи!
И, плюс ко всему, никогда не бывает денег!

Он же так некрасив! Лысоват, невысокого роста.
И, к тому же ещё, у него оттопырены уши!»
А она улыбнулась и впервые ответила просто:
«Но зато как красиво умеет он ими слушать!»






(с) Юлия Вихарева

Я хочу быть последней женщиной
Окончательной...заключительной...
Не уболтанной, а обвенчанной
Ясным светом твоей обители...

Добрым утром.. и тихой пристанью...
И сводящим с ума желанием...
Я хочу быть...контрольным выстрелом
И последним твоим признанием...

Я хочу быть твоими крыльями...
Этим лёгким надёжным ...бременем...
Я хочу быть твоими былями...
В рамках времени...и безвременно...

Не умею я жить на меньшее...
Что ты смотришь в глаза...так пристально ?..
Я хочу быть...последней женщиной...
Просто ...женщиной... и единственной..





(c) Вита Савицкая

Верх совершенства - не оставлять следов -
Ни на снегу, ни в жизни случайных встречных.

Есть ли то место, где мои плоть и кров?
Верю, что есть.
Но от этого мне не легче.
Верить нельзя. Потому что - а если нет?
Злая реальность сны разметает в клочья.

Снегом заносит путаный лисий след.

Где этот дом, что снится мне ночь за ночью?

Годы в пути, время следом несётся вскачь,
Будто бы дразнит - замри, успокойся, ну же...
Лисья натура, сколько её не прячь,
Рвётся наружу крапинками веснушек,
Россыпью снов.

Неужели так далеко
Цель моего изжизненного побега?

Дом - это просто тёплое молоко,
Тёплые руки -

и никакого снега




© Ветер Мой (Ольга Булычёва)

На уровне моря, где берег щекочет волна,
где стайки мальчишек бычка подсекают на донку,
из пены морской, не спеша, выходила ОНА,
куриного бога неся на раскрытой ладони.

Прижмурив ресницы, смотрела в неровный овал,
и видела мир, отшумевший ещё до потопа —
там, бросив друзей, поджидал черепаху финвал,
и без парусов — на быке — уплывала Европа…

— Останься, Европа! — просила девчонка. — Быка
нельзя в океан! Он не кит!.. Он фарватер не знает!
— Смотри, обалдела, — рыбак подтолкнул рыбака,
а тот пробурчал: «Перегрелась. В июле бывает».




(с) Марина Хлебникова

Ностальгия по детскому,
преданному,
щенячьему,
вот и всё,
что осталось от прошлого за душой.
Кстати, да -
на душе неоправданно хорошо
от того,
что тебя
не любила
по-настоящему,
от того,
что тебе с этим маяться без меня,
от цветущего мая
до осени желтолиственной,
от того,
что в небесных скрижалях
мне быть единственной
среди прочих,
кому ты
ни разу
не изменял.


© Ксения Кольт

ты глядишь на меня с укором. я на все отвечаю кратко.
полуночные разговоры
превращаются в шквал обид.
и хотелось бы, чтобы гладко. я как прежде твоя «фанатка»,
для стихов завелась тетрадка…
строчка каждая в ней… болит.
ощетинился… предала же. да, ты прав – получилась лажа.
и что дальше – никто не скажет,
оба счастливы. я - вдвойне.
просто память… она - живая. потихонечку заживает.
я теперь тебе кто? чужая?
мы же, собственно, на войне…
ты прости меня и не слушай. затыкай себе ватой уши,
мы не встретились там, под грушей.
а вокзал, как и прежде, пуст.
место встречи. обиды – клешни. я бы рада остаться прежней.
но старания безуспешны.,
от симпатий остался хруст…
надломило меня и что же? не хотела тебя тревожить,
не хотела себя подставить.
но обманываться – гнильё.
не ревную. не жду. не плачу. я желаю тебе удачи,
не случились и это значит
что ты всё-таки
не «моё»...

ну, а я «не твоё».
ведь так?


(с) Виктория Миловидова

время смыкается с местом и действием,
редкие встречи ворожат идиллию,
я забываю вчерашние бедствия:

лодки ломались о берег и видели
лица худые своё отражение
в горьких слезах. под полуденным зноем
лодки ломались, а я поражения
молча считала – от горя до горя.

лодки ломались и мокрыми щепами
на берегу пополнялись костры:
выкинуть этого,
прежде воспетого,
чтобы остался лишь дым.

только горело мучительно,
искрами
мысли пронзали рассвет.

где-то в других траекториях пристани,
крикнули о корабле.

время смыкается с местом и действием,
там, в золотых парусах,
вместе с рассветом
приплыл в мои бедствия,
тот, кто умеет спасать.





(с) Татьяна Тюлькина

Мой любимый Бог становится ближе, чем…
Тишиной учусь засыпать на Его плече.
В предвкушении воска с расплакавшихся свечей,
мне неистово страшно любить Его. Нежный Демон.
Он мне дарит свободу, прощение и покой.
Бог становится ближе. Он ближе, чем далеко.
Я срываюсь в любовь под убившей меня рукой.
Я срываюсь и падаю, не понимая – где мы?

Я не ведаю – кто мы. И есть ли у нас финал.
Он не выдал бы тайну, когда бы о ней узнал.
И, ночами, пьянея от крови, не от вина,
Мы звучим в именах. Мы звучим тяжело и много.
Бог становится Богом, когда Ты распят под Ним.
Закрывая глаза, я над Ним ощущаю нимб
И шепчу Ему – «Господи, господи, причини…»
Бог становится ближе, когда принимаешь Бога.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Московский. Серой сталинки фасад от непогод и времени рябой… Вот дом, в котором год тому назад меня учила ты болеть тобой. За взгляд, горящий жертвенным огнём, я звал тебя «мой лигурийский бог», жил по ночам и, отсыпаясь днём, опять сюда бежал, не чуя ног. Здесь я узнал – страшней болезни нет, с ней не пойдёшь к знакомому врачу. В парадном гулком, камнем на стене я нацарапал глупое «хочу…»
И что теперь?.. У райских палестин кто я тебе? Сумевший выжить Ной?..

...вожмусь спиной в холодный дерматин – чужую жизнь почувствую спиной, поглажу кнопку, вызову звонком свою болезнь, не удержусь от «ах!», увидев бога в тапках и трико, и с ангелочком-дочкой на руках…
...............................................................................................................
....................................................................................

…мне лифт скрипит занудно: «выбирай…»
а я стою, и спор с собой веду:
подняться вверх, в твой персональный рай,
или остаться в собственном аду?







© Ник Туманов

Вот она стоит у воды, и на коже ее песок, по воде плывут корабли, проплывают чайки, в доме на берегу исчезает сон, закипает чайник.

В доме на берегу он успевает родиться и повзрослеть, однажды увидеть первую седину, стать абсолютно белым и встретить смерть. Смерть говорит ему: «Подойди к окну». Он подходит к окну, удивляясь, что может двигаться и смотреть, открывает раму, сдувает с фиалок пыль. Смерть стоит у него за плечом, он твердит ей: «Смерть, все это время я никуда не плыл. Мой мир - это бабочка между закрытых рам. Моя лодка рассохлась и сети мои пусты. Все это время я рождался и умирал, а там стоит девушка у воды».
Смерть ему шепчет: «Кто приходил с утра?». Он отвечает: «Ты».

В доме на берегу рассвет и сонная тишина, они спят, соприкасаясь бронзовыми плечами. Смерть его крестит: «Я тебе не нужна», выходит, включает чайник.

Он просыпается у распахнутого окна, улыбается каждой птице, что замечает.


© Кот Басё

и так он уткнётся носом в моё плечо,
вплетёт свои пальцы в мои и обнимет покрепче
ранним утром, когда на паркет разливается солнце ручьём
и тогда начинает казаться, что даже дышать стало легче.

а бывает присядет на край кровати,
морщит лоб, хмурит брови, словно старик,
я, говорит, устал, с меня уже хватит,
и я даже слышу как из его груди вырывается хриплый крик.

в другой раз он молчит. в горле ком, на лице хандра,
я присяду с ним рядом, запущу в его волосы руку,
мальчик мой, ты грустишь ещё со вчера,
а он безответно лишь только мне дышит в ухо.

затем он устало положит голову мне на живот
и тогда с моих хрупких плеч слетает вся тяжесть дня
и он словно уютный, домашний кот,
залижет все мои раны, ни слова не говоря.

так мы живём, ни единой минуты зря,
ни единого слова мимо.
вроде бы вместе, но каждый сам у себя,
каждый собой одержимый.






© Алина Хитрук

я нашла тебя, и, знаешь не верю,
ни себе, ни тому, что происходит вокруг,
когда ты, самый нужный, стоишь за дверью,
я бегу открывать и летит все из рук

я нашла тебя, небу сказать спасибо-мало,
я готова упасть на колени, пред тем, кто мне тебя дал,
я верила, знала, ждала и мечтала,
но вот он, ты здесь-это самый сладкий финал.

я нашла тебя, боже, скажи мне, чем я его заслужила,
это счастье, с зеленого цвета глазами-мечта,
я кричала, я знаешь как о тебе просила?
сама удивлялась что ждать могла так...

я нашла тебя, веришь, другого не надо совсем,
лишь твое бы дыханье сводило с ума,
лишь твое бы сердце билось ближе из всех,
лишь бы только с тобой просыпаться с утра.

я нашла тебя, добрый и верный,
теплый и нежный, и только лишь мой,
я нашла тебя и вселенной спасибо наверно,
что из семи миллиардов ты самый родной...






(с) Научившаяся Летать

Он был там со мной. Он мою целовал ладонь. Он был моим пульсом, был кистью в моей руке... Он был горизонтом, маячившим вдалеке, которому ты до рассвета твердил: "Не тронь!" Он был там. Он снова и снова спешит ко мне. Распахнуто небо глазурью на потолке, где лес - это стены, и ветер в моей руке, а время идет на торгах по двойной цене... Он был там со мной. Я смотрела в его глаза, его целовала, любила... В твоём лице. Приняв боевую стойку, сместив прицел на миг растерялась девочка-егоза. На миг растерялась Совесть. Он был со мной. Он был моей тенью, что в полночь обнимет вновь. Он был квинтэссенцией чувства [читай - ЛЮБОВЬ], он был моим счастьем за боли глухой стеной...

И уже не осталось выбора, как ни странно. Мы всегда будем рядом - искать двойников по глазам: осторожно высматривать, верить, спешить на вокзал, потому что - ошибка. Потому что всё было обманом.

И из жизни уходят иллюзии, хлопнув дверью.
Разбивается вдребезги замок искусственных фраз.
И без жертв обойдется, надеюсь, на этот раз.

Зеркала разбиваются к счастью.
Я в это верю.

© Акелла -Такая Как Есть

Плачет дождь который день от жалости,город спит, продрогший и немой.
Нет на свете тяжелей усталости,чем усталость от себя самой.

Не разгонит ветра дуновение набежавших помрачневших туч,
и былые чудные мгновения аккуратно заперты на ключ.

Темнота тебя сжирает дочиста,дождь смывает неглубокий след.
"Потерпи, - сказало одиночество,-сотню лет, всего лишь сотню лет."





(с) Метр с Кепкой

Жил - был я:
Стоит ли об этом ?
Шторм бил в мол.
Молод был и мил.
В порт плыл флот.
С выигрышным билетом
Жил был я:
Помнится, что жил.


Зной, дождь, гром,
Мокрые бульвары.
Ночь, свет глаз,
Локон у плеча.
Шли всю ночь,
Листья обрывали
Мы: ты, я,
Нежно лепеча.


Знал соль слез,
Нежилые стены.
Ночь без сна, -
Сердце без тепла.
Гас, как газ,
Город опустелый.
Взгляд без глаз -
Окна без стекла:


Где ж тот снег ?
Как скользили лыжи:
Где ж тот пляж
С золотым песком ?
Где тот лес,
С шепотом: "Поближе:"
Где тот дождь, -
Вместе, босиком:


Встань, сбрось сон,
Не смотри, не надо.
Сон не жизнь,
Снилось - и забыл.
Сон как мох
В древних колоннадах.
Жил, был я:
Вспомнилось, что жил...





(с) С.Кирсанов

Жизнь проходит с капелькой капели,
С каждым облетающим листком;
Все, что не успели, не сумели,
С грустью оставляем на потом.

День за днем обычные заботы
На работе, дома, но порой
Вспомнишь, что большое сделать что-то
Ты бы смог, а сделает другой.

А ведь кто мешал, и что мешало
Песню твою - главную пропеть?
А теперь всем говоришь устало:
"Крылья есть, но некуда лететь".

Слишком рано мы мечтой скудеем,
Слишком поздно вдруг осознаем:
Мы и раз прожить-то не умеем,
Зная, что два раза не живем...

Жизнь идет, и люди привыкают:
Каждому свое, не сбросишь с плеч,
Пусть горшки не боги обжигают,
Но не просто и горшки обжечь.





(с) Андреев И.

Разреши мне любить тебя просто -
без кастрюль, утюгов и подушек -
так в лесу корабельные сосны
любят небо штыками верхушек,
а вода в ручейке говорливом
любит камни, песок и осоки...

Словно в детстве, большом и счастливом,
презирая границы и сроки,
разреши мне любить тебя глупо -
без надежды,
без веры,
без смысла -
так стрела, ускользая из лука,
бьёт искусно в случайные числа,
так светила в галактиках дальних
язычками царапают бездну...

Разреши мне любить тебя тайно -
если даже я сгину, исчезну,
в самый адовый,
самый треклятый
судный вечер,
где дрожь и облава,
разреши мне любить тебя свято -
не имея на большее права,
задыхаясь во мраке колючем,
только верить: ты есть еще где-то,
мой единственный солнечный лучик,
мой последний глоточек рассвета...







(с) Дмитрий Растаев

для бога всё во мне – резон
как урфин джюс надев очки меня испытывает он подвесив шариком на ниточке играет вертит так и сяк переполняя оболочку твердит мол третий сорт не брак а значит рано ставить точку сопит равняет по себе там оторвёт здесь сплющит походя то гибким сделает хребет то в дух святой добавит похоти то встроит демона а то приладит чудика крылатого…

а я податлив, я готов
впитать вселенную до атома
рискуя стать самим собой
боясь возможного величия
я принимаю вид любой
порой простой до неприличия
мой облик видимый – клише
есть руки, ноги, как положено
вот только ангела в душе
больного верой, тонкокожего
жалею, прячу между строк ...

пусть рукоплещет пьяно публика
не останавливайся, бог
крути меня как кубик рубика






© Ник Туманов

Только будь, пожалуйста, сильнее всех обид,
И будь крепче всех на свете обещаний,
Научись прощать, когда болит,
Свято верить научись через отчаяние.
Только будь, пожалуйста, сильнее горьких слез,
Будь, пожалуйста, сильнее всякой боли,
Если жизнь вдруг полетела под откос,
Ты, поверь, придет тот день, и все отстроим.
Только будь, пожалуйста, сильнее всяких мук,
Ненависть не лечит боль утраты,
И сильнее будь ты всех разлук,
Всех, кто предал и любил когда-то.
Только будь, пожалуйста, сильнее всякой лжи,
Только будь, пожалуйста, сильнее всякой боли,
В жизни всякие, поверь, есть рубежи,
Только будь...такой как есть - сама собою.




(c) В. Шляпошников

переплетя обрывки снов и радуг,
не позабыть бы главное, имхо -
что для любви нам повода не надо,
а жизнь – не только повод для стихов.

все так до невозможности серьезно,
все так до несерьезности – в росе.
а без любви – ни море и ни сосны,
ни это лето не нужны совсем.

летит волною гласных и согласных
соленый ветер от морских границ
и льстит мгновенью, что оно прекрасно,
и замирает в кончиках ресниц.

зажмурься вверх... звезда решила падать,
загадывай, планеты сверят курс,
закутавшись в обрывки снов и радуг,
что срифмовались на моем веку -

о том, что жизнь не смена декораций,
что каждый дождь вплетается в канву.
еще о том... как много, друг Гораций,
немудрецы увидят наяву.


© Дезирада

Полыхнуло - да так, чтоб вспомнила,
так что ахнула – это ты.
Взорвалась шаровая молния
среди пепла и темноты.

Осветило и переплавило –
поглядел на меня едва.
Прошлый мир за спиной оставила,
чтоб осталась душа жива...

Чтоб ее с нереальной силою
раскачали колокола,
чтобы многого не просила я,
просто рядом с тобой была.

Да о чем мне жалеть пропащей-то
(разве милости раздают?),
это ж ты для меня выращивал
сад диковинный на краю.

Мне не помнить теперь немыслимо,
что написано на роду.
В радость - каждая тропку выстелит.
Позови - разделить беду.

Ту, что нам на двоих отмерили.
Всполох молнии осветил –
неразрывность любви с доверием,
что бы ни было впереди.

Острый нож, притворившись месяцем,
режет облако пополам,
воронье над межою бесится,
по болотным давно - бедлам.
Но когда в темноту кромешную
загоняет глухой конвой…

…я скажу тебе что-то грешное
возле башни пороховой.

Незабудка в пустыне выжженной
до отчаянья дорога.
Если мы в этой жути выжили –
порох правильный. Зажигай.


© Дезирада

Она жила одна в своем отдельном мире,
Она была умна, совсем не по годам,
А мир вокруг нее – он был гораздо шире,
Чем три окна на Запад и Стинг по вечерам.
Он тоже где-то жил и думал, что умнее,
Он тоже что-то знал, не зная ничего,
Он так ее любил – она была светлее,
Чем десять тысяч Солнц, светивших для него.
А десять тысяч Лун еще не отразили
Того, что он тогда еще не понимал,
Он тоже где-то был. Она жила в квартире,
И дверь была на небо, и лестница в подвал.
Когда он приходил, он не считал ступеней,
Взлетал и умирал от счастья видеть Свет,
Она была мила, он был обычный гений,
Художник, музыкант, и может быть, поэт.
Она была такой, которых не бывает,
Она была Мечтой и смыслом бытия,
Она была Звездой, а он ходил по краю
И очень не любил своё второе «Я».
Они могли вдвоем летать, но не летали,
Они могли прожить сто миллиардов лет,
Они могли любить, но многого не знали,
Они смогли найти единственный ответ.
Она ушла в туман, а он пошел по краю,
Она осталась жить, а он уже не пел,
Она могла бы стать такой, не улетая,
Он без нее не мог, и, впрочем, не хотел.







© Авсенев

он пишет: "я жду тебя дома. я ставлю чайник," -
и воздух ей тесен, как старый худой пиджак.
на улице ветер. над городом крики чаек.
она и не помнит, когда всё пошло не так.

он пишет: "я жду тебя. это почти как жажда".
она отвечает невнятное "не скучай",
но ей неспокойно. ей кажется, что однажды
он вырвет ей сердце и выжмет лимоном в чай.

ведь мама всегда говорила - так не бывает,
чтоб долго и счастливо и в один день. финал -
вернёшься с работы, а он тебя не узнает.
а может быть, даже и лучше, чтоб не узнал.

он пишет: "я жду тебя дома". осенний город
холодным дождём прибивает к асфальту пыль.
на улице ветер. она поднимает ворот.
ей надо успеть, пока чай ещё не остыл.





(с) Мой Ветер

Научись отпускать людей, -
Кто решил от тебя уйти,
Кто был в списке твоих друзей,
Кто тебе помогал в пути.

Кто любимым когда-то был,
Или даже остался им.
Кто так страстно тебя любил,
А теперь стал совсем чужим.

И, не значит, что он плохой,
Значит, просто закончен бал.
Просто так решено судьбой
В этой жизни кривых зеркал.

Отпусти, пусть уходит вдаль,
Даже, если тоска сильней.
Пусть отпустит тебя печаль, -
Научись отпускать людей...






(с) Лидия Салыч Ткаченко

Этот июнь - разрушенный муравейник, жаркий, мятущийся, скомканный кем-то свыше.
Слово становится импульсом, током в венах, той единицей, смыкающей плечи.
Выжить
можно, озвучив все, что болит внутри нас, дав имена, черты, голоса и лица.
Но каждый молчит по каким-то своим причинам, и этот безмолвный город ползет и длится,
теряет людей на изгибах сухих излучин... Пожалуй, еще мгновенье, всего мгновенье,
один электрический, душный, бессловный случай - мы тоже рассыпемся, так же, как муравейник.
И мы разбежимся, теряя привычность связи, способность общаться и веру держаться вместе,
и слово несказанной горько-бессильной вязью, замолченное, не озвучится и исчезнет...

Июнь - муравейник, растоптанный, бесполезный. Бежишь по инерции, зная: никто не выжил.
Когда-нибудь я вернусь к тебе новым Текстом
с единственной целью - держаться как можно ближе.




© Лина Сальникова

Все по воле Его, а значит, по нашей воле, ибо в Нем нас больше, чем тех, кто Его не знает. Каждый день наполнен нами, как алкоголем. Это лето Господне, оно происходит с нами. Мы блаженные, мы странники, одиночки – нами правит беспричинное беспокойство. У тебя есть все, но ты ничего не хочешь, все слова приобретают дурное свойство становится то ли вещими, то ли вещью, приготовленной заранее для обмена на другую вещь, которой уже обещан новый дом, обозначающий перемены.
Привыкаешь отпускать, не держать корнями, отделяешься пунктиром, межой, полоской.
Только лето Господне нас снова соединяет.
Плавит и выливает горячим воском.


© Кот Басё

У каждого из нас есть к Вечности свой счёт,
вот только этот счёт, увы, не в нашу пользу.

Краснеет за окном июньский небосвод,
закатывая в стих несбывшуюся прозу.
Заметки на полях повытерты давно.
Небрежный черновик обрёл благообразность.
Бездонной суетой подмигивает ночь,
пытаясь показать не видимое глазу.
И, кажется, вот-вот отыщутся в ночи
разбросанные сны, неведомые даты…

Потёртая строка слегка кровоточит.
Безвестный кредитор, зачти как предоплату.


© Светлана Львова Запон,

Мы здесь, вочеловечены. Нам под стать
любое творение Бога, как самым честным.
И я, наступая на горло своей же песне,
состарясь на май, меди/т/атором став листа,
опять возвращаюсь читать твои злые Тексты.
У смертных, по-моему, это зовут "Любовь".
Не знаю, насколько она у крылатых гильдий
в чести, только эти прозрачно-больные нити
сшивали нас с края до края и к боку бок,
а мы все пытались распутать и объяснить их.
И Он, самый мудрый, могучий наш кукловод,
нас пальцами в час вдохновения перебирая,
решил, что здесь каждый по прихоти Им выбираем,
но напрочь забыл о последствии от того,
как быстро скучнеют границы наземного рая.
И каждый, кто был до этого нимбокрыл,
увидел, что, в сущности, жизнь - это где-то мимо, -
так человек, подолгу глядящий в снимок,
вдруг может заметить все то, что фотограф скрыл,
и это становится истинным и любимым.
И мы уходили в жизнь - за крылом крыло,
а Он цепенел от ярости и бессилья,
ведь все, что живое, собой вытесняет крылья.
Я знаю, откуда вот эта шальная злость -
побочка от фактов и судеб, что мы здесь вскрыли
и методично вживили в цепочки слов.

... у них это здесь зовется земным "Любовь",
у нас Там - войной за право считаться былью.


© Лина Сальникова

Кожа твоя - не из розовых лепестков,
не пахнет ни медом с корицей, ни молоком.
Касаться ее - так же точно, как босиком

в морскую волну входить, нагревая телом,

как будто по каплям, медленно, не спеша,
сначала такую холодную, что дышать
немыслимо трудно, и каждый неловкий шаг

выходит неровным, скованным и несмелым...

Но только потом постепенно берешь тепло,
следишь, как с лица убираешь ты прядь волос,
и жарко становится так, что не хватит слов,

чтоб их подобрать точней, подобрав, не выжечь

огромную площадь из капель, что здесь дрожат
/и держишь в ладони - вот только бы не разжать.../,
и как этот жар внутри себя удержать,

и как не сгореть от того, что ты слишком ближе

секунд и движений, влюбленности, облаков,
сильнее прибоя, стучащего у висков,
и тело твое - не мед и не молоко,

а море, меня обнявшее, словно остров,

бесстыдно касаясь укрытого от других...
И я принимаю с покорностью твой изгиб,
не думая, кто в тебе выжил и кто - погиб,

но зная, что ты мне единственно нужный воздух,

и местность зашлась немотой, рассыпая звезды,
считая мои одурманенные шаги.




© Лина Сальникова

Никогда не дели меня, Господи, никогда
на открытки и письма, на улицы, города,
не черти "до" и "после", не смеривай по годам,
не диктуй мне "вот здесь пустыня, а здесь вот - кущи".
Не тяни эти цепи и нити мои не рви,
не дроби: здесь остыло, а здесь - до сих пор кровит,
не шепчи: "умирай с этим", "с этим - всегда живи".
Не хочу, чтоб меня отпускали, чтоб был отпущен
кто-то этой уставшей /а, значит, неверной/ мной...
Достоверно одно, слышишь, Господи, лишь одно:
мое сердце, огромное сердце поражено
невозможной болезнью, надличностной, ежечасной -
я хочу, чтобы он был моим, целиком и весь,
чтобы мир заключен в нем был - цельная мира взвесь,
чтобы мы продолжались, как эпос, всегда и здесь.
Не дели меня, Господи.
Дай мне поверить в счастье...


© Лина Сальникова