Воздух, расстрелянный дробью дождя, ветром растрёпанный в поздний рассвет, взятый в кольцо несчастливых примет, запахов осени и сентября снова спустился на мокрый карниз. Чтобы болтать в тишине ни о чём, чтоб осторожно касаться плечом, не допуская банальных реприз.

Греться и спать у неё на коленях, что-то мурлыкать приблудным котенком, чтобы на миг она стала ребёнком - красочным мир и ни грамма терпенья. Чтобы помчалась на улицу в ливень, меряя лужи босыми ногами, чтобы вела диалог с облаками... Пусть на секунду, но стала счастливей. Запахом утра и мятного чая он прикоснется к намокшим ресницам... Ну а она будит спящего принца:

Вызов. Гудок.

- С добрым утром!
Скучаю...

© Акелла -Такая Как Есть

В танце осиновых листьев сходить с ума,
Жадно ловить губами остатки лета,
Словно стараясь получше запомнить это -
Как бесконечно сладкой была тюрьма
Тёплых ладоней, что гладили волосы, пальцев,
Нежно скользивших по коже, счастливых глаз...
Это вернется к нам в мыслях еще не раз.
Тихо слетают с осины под звуки вальсов
Сотни сердечек - под ноги промозглым дням,
Грустным прохожим, зонтами прикрывшим лица...
Лето закончилось. Нужно остановиться.
Осень рисует нимбы парковым фонарям...
Словно художница в стареньком сюртуке
Кистью наносит на лужи осколки неба.
Вспышкой всплывает в памяти [быль ли, небыль]
Солнечный лучик от счастья в его руке...






© Акелла -Такая Как Есть

Вот любовь
Она берет твое сердце
прокалывает насквозь
как жука булавкой
вот смотрит глаза в глаза
и всего тебя заполняет такой москвой
а в зрачках у неё застывает такой базальт
что неважно больше какой проводник теперь
на каком казанском усадит в какой вагон
это все ерунда что с виду она в тряпье
рядом с нею встань бледнеет любой ван-гог
а когда муравьиный затеет проспект темнеть
за тобой она следит изо всех витрин
и в какую ты теперь ни сбеги тюмень
все равно отыщешь её у себя внутри

Как однажды в сено оброненную иглу
как с числом счастливым когда-то выброшенный билет
она скажет -запомни я никогда не лгу
и добавит

-отныне я буду в тебе болеть.


© Амаро

Одна из них - невозможность твоих присутствий.
Другая - потеря желания быть с ней рядом, -
и ты выжидаешь, дыхание затая, до
момента, легко исключившего каждый путь с ней.
И обе, к тебе обращенные, не способны:
одна - полюбить, вторая же - быть любимой.
В глазах у одной вы - цельны, другой - делимы,
и нет компромисса, молитвы или пособий,
чтоб как-то решить, с кем ты будешь, с кем - быть обязан,
кого отрезать, от кого умереть, не резав.
Одна сохраняет в глазах непреложность бездны,
другая - всю предсказуемость вашей связи.
И ты остаешься между. Все время между.
Одна очищает, другая же мажет сажей,

ведь ту, что ты хочешь, скорей всего, не удержишь,

а та, что твоя, не уйдет, даже если скажешь...



© Лина Сальникова

Хочется свиста у моря, холодные лапы,
голос хозяина - гулкий, отрывисто-вечный...
В городе душное лето и днем - ни капли, -
того и гляди ругнешься по-человечьи,
и все равно выйдет лай, суета и визги.
Хозяин, хозяин, хозяин, уедем к морю!.. -
Все лучше, чем город, - прибойную пену брызгать,
бежать через пляж, спускаясь с крутого взгорья,
ворчать на летающих низко нелепых чаек,
промокшие в волнах, хозяину греть колени
и видеть, как море лучи на себе качает,
а вечером слушать, как сладко трещат поленья
в камине...
За жизнь такую все те, кто зрячи,
отдали бы лапу левую, кость и душу.

Давай станем преданней, радостней. По-собачьи.
И - к черту тот город, который уныл и душен!..



© Лина Сальникова

День за днем вокруг суматоха и кутерьма:
то ли вовсе безумцы, а может и "без ума".
Мне ни разу не изменяли, скажи мне, ма,
как мне жить без этого, горького и живого?
Я не трачу слова на не стоящих даже слова,
я сама по себе, четверть века - сама, сама...
И подругу, бывает, подбадриваю, лечу.
Говорю ей "сочувствую", хлопаю по плечу,
предлагаю: - Поплачь. Если хочешь - переночуй...
а сама, чуть заснёт ненаглядная, удираю.
Что она там бубнила? "Любимых не выбирают"?
- Выбирают, родная! - заливисто хохочу...
Это скольких же копий затуплены острия
о литую броню, за которой всё та же я -
суматошная, нежная, взбалмошная...н и ч ь я -
это ж сколько мечей переломано о живое?
Под стеной этой крепости волки протяжно воют,
вековые деревья стенами вокруг стоят,
и пройти сюда по болотам - поди, рискни.
Но идут год за годом и лес от кольчуг звенит.
И неважно, кто из них первый к двери приник,
кто второй, кто двадцатый - останутся дураками.
На двери записка:
"Ушла танцевать с волками.
Не вернусь ни к обеду, ни к ужину.
Извини."


© Ксения Кольт

Пусть говорят, что ритм рваный,
Что холоден и резок стих, -
Поэзия не лечит раны,
Поэзия наносит их.

(с) Николай Гуров

Умирая второй, никогда не достичь предела,
За которым бессмысленно всё, кроме слов в упор.
Как понять, - что Он сделал со мной, и чего не делал?
И зачем я решила навеки покинуть порт.

С Ним легко – просыпаться и ждать, засыпать и помнить.
С Ним немыслимо трудно. Он рвёт меня пополам,
Оставляя в углу на коленях случайных комнат,
Чтобы я понимала – как я без Него жила.

Чтобы я понимала. Но разум меня покинул.
Сводит скулы, когда я записываю в тетрадь
Как ищу эти руки. Как прячусь за эту спину,
За которой мне хочется падать и умирать.

Я люблю Его так, как способны любить поэты –
Не жалея ни крови, ни истины. Суть проста:
Проникая в меня, Он карает меня за это.
Убивая меня, Он снимает меня с креста.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Она так боялась застрять на неверном пути,
И вечно бежала, за солнцем едва поспевая.
Следы ее влажной рукою стирали дожди,
Чтоб больше никто не нашел ее личного Рая.

Она не умела играть и казаться сильней,
Но часто любила летать в нарушенье законов,
Луну рисовать в перевернутом небе морей
И гладить шершавые спины уснувших драконов.

Она ненавидела ложь и кляла небеса,
Когда заслоняли ей путь чьей-то лживой преградой.
Ломала всех тех, кто боялся смотреть ей в глаза,
И била наотмашь безжалостной жалящей правдой.

Она отзывалась на множество теплых имен
И нежно касалась сердец, словно ветер весенний.
У тех, кто любил ее, долго тревожила сон
Под сердцем застрявшая пуля ее откровений.

Она уходила без слов. Насовсем. Навсегда.
И пряталась в дождь, чтобы мир ее слез не заметил.
Но с каждой слезою ее зажигалась звезда,
Чтоб путь у покинутых ею был долог и светел…






(с) Синельникова Юлия

В окне сегодня мой последний август и бесконечное тринадцать. Чертовка осень считает листья, капли, лужи. Прощенье просит увядающее небо, а на балконе соседский кот играет пьесу «Мыши». Мне утром дарит добрый Город букет шершавых крыш и переулков, тяжелое громоздкое светило утопит в скопищах иллюзий, почтовый голубь удалит из списка посещений. Моя тоска испуганно прошепчет новым сообщением: «С тобою что-то происходит?»
- Да ничего, поверь! И не тревожься. Наскучило гонять по ниткам нервов чужую фальшь коротких слов и в такт Сальери выстукивать тебе морзянку, в пробелах ставить улыбающихся смайлов, проглатывая старые заезженные фразы, тоскливо лгать самой себе в кривое зеркало экрана и все это в обмен на старую уловку, привязанную к тонкой, прочной леске…
Сегодня мне приманкой служат чаты, стихи в картинках и загадочные ники. Ты не волнуйся и забудь! Со мной не может «... не в порядке». Глухая клавиша в рояле я не гожусь на сцену и верить мне …
Ты только напиши. Забыл мой адрес? Так август скажет, у Города спроси, он добр ко мне… Он обязательно ответит!..
Любимый, я замерзла, между прочим, мне б поцелуй твой и … боюсь продолжить …
Ты занят? Жаль, конечно. Я не сержусь. Я быстро привыкаю. А впрочем, ты, как никто об этом…




© Виджани

...бог хранит дураков и пьяных, но никогда - влюблённых,
хотя по сути - они самые пьяные из всех дураков.
и шагают в неведомое обречённых бедняг батальоны
под конвоем из своры ангелов в невозможное далеко.
...их терзают разные страхи - вдруг обманут? разлюбят? бросят?
и они убегают от страхов, с каждым днём ускоряя шаг,
за спиной оставляя зимы, устремляются к вечным вёснам,
хотя не уверены вовсе, к вёснам ли так спешат.
...но зато так дивно уверены, что идут туда добровольно.
раздают по дороге имущество, оставаясь в чём мать родила.
а конвой ночью жжёт костры, разражаясь лаем и воем,
и сжигает в кострах этих самые обессилевшие тела.
...они не знают, куда несёт их, и что богами назначено,
и что предсказали парады чужих враждебных планет
мне кажется, я давно с ними - бегу, и не оборачиваюсь:
просто боюсь, что ты мне не смотришь вслед.
...просто боюсь - обернусь - и увижу лишь в спину дуло,
подгоняющее вперёд. конвоир ухмыльнётся, хитёр...
господи, сохрани, хочешь, напьюсь или стану дурой,
не для меня же, господи, ночью зажгут костёр?






© Виктория Тарасова

Всё предначертано….
Пришел и Твой черед...
От жизни и потерь её…уставшей
Писать стихи… где вера в миг вчерашний….
Пожалуй всё! …что силы придает

Всё предначертано….
Попробуй … позабудь….
На части сердце … рвет теперь Иное….
«Лекарство»…. «Мышь»…. Её….
Второй женою….
Почти назвал…
Не оттого ль кричишь?

Всё предначертано…
Гордыню, вольность, стих….
Караем сами….глупостью: «так надо!»
Я ждал пять лет…. За ту Мечту - награда...
Иной метиске…. нужен чертов псих!

Всё предначертано….
По вере будет нам!
Обречены....на званье «опоздавших»!
Ждать возращений….на коленях… «павших»!
Но…. более…. не верить… их словам….

Всё предначертано….
Авсё ж скажу как есть!
В последний раз…Ты...правду... заслужила!
Любил…люблю…но…..слишком больно… было….
И впредь Мечты иных лелеять - честь

Всё предначертано…
Нам эту боль хранить….. дано на век!
Чтобы ценить…. чужую
Сил нет любить….не жду и не ревную...
Молю! Будь счастлив…
Милый ...
Человек.

© Блэк Уайлд Кэт

Спасение наше - друг в друге,
в божественно замкнутом круге,
куда посторонним нет входа
где третье лицо лишь природа.

Спасение наше - друг в друге,
в разломленной надвое вьюге,
в разломленном надвое солнце.
Всё поровну. Этим спасёмся.

Спасение наше - друг в друге:
в сжимающем сердце испуге
вдвоем не остаться, расстаться
и в руки чужие достаться.

Родители нам - не защита.
Мы дети друг друга - не чьи то.
Нам выпало няньчиться с нами.
Родители наши - мы сами.

Какие поддельные страсти
толкают к наживе и власти,
и только та страсть неподдельна,
где двое навек неотдельны.

Всемирная слава - лишь призрак,
когда ты любимым не признан.
Хочу я быть всеми забытым
и только в тебе знаменитым!

А чем я тебя обольщаю?
Бессмертье во мне обещаю.
Такую внутри меня славу,
Которой достойна по праву.

Друг в друга навек перелиты,
мы слиты. Мы как сталактиты.
И северное сиянье -
не наше ли это слиянье?

Людей девяносто процентов
не знают любви полноценной,
поэтому так узколобы
апостолы силы и злобы.

Но если среди оскоплённых
осталось лишь двое влюблённых,
надеяться можно нелживо:
ещё человечество живо.

Стоит на любви всё живое.
Великая армия - двое.
Пусть шепчут и губы и руки:
«Спасение наше - друг в друге».






(с) Е. Евтушенко

Здравствуй, (мой люби…)(мой хоро…) далёкий.
Можно я побуду чуток собою?
Не ищи подводных камней, упрёков
В этих строчках.
Видно, пьяна весною…
Может и не важно кем мы расстались.
Может и не надо вздыхать да плакать.
В уголь превратились давно кристаллы –
Жги да наслаждайся.
В фигурках шлака
Можно обнаружить изящность мира…
Знаешь, он не так уж бессмертен/прочен…
Ты прошел по жизни моей пунктиром,
но по всей длине и…
Не важно, впрочем…
Я осталась прежней. Но где – не знаю.
Где-то в деябре. И на сердце слякоть…
Я – восьмое чудо? Одна восьмая…
Отцвели цветочки.
Не будет ягод.
В общем, поумнела и всё в ажуре.
Если не считать, что скучаю очень:
Стоит на секунду глаза зажмурить –
Становлюсь всё более одиноче...
Почему-то часто, коль песня спета,
Отголосок долго тревожит душу.
Календарь усердно колдует лето –
Время допивать кипяток от пунша,
Снова улыбаясь себе помадно,
Прячась от людей в лабиринтах комнат.
(Выйду из себя – не вернусь обратно)
Значит, до свиданья.
Пиши.
(Лю…)
Помню.




(с) Наталья Маржан

склеенный из половинок
голубой воздушный шарик,
нетемнеющие льдинки,
красный тающий фонарик.
ровный-ровный подоконник,
побеленный бледной пылью,
мелом на асфальте - домик,
слушай: мы же точно Были?
облака в провалах окон
как неоновые рыбки -
остается только скомкать
разноцветные обрывки.
улыбайся снежным тучам, -
я хочу , чтоб улыбались
каждый угол, каждый лучик,
штопаный помятый заяц...

я сложу в одну коробку
и пошлю тебе по свету -
листья, блики, книги - в стопку,
марки, и немножко лета.
лето посылают в банке,
чтоб оно чуть-чуть промокло,
чтобы бабочки-обманки
в ней вились и бились в стекла,
чтобы жглись и были свежи
каждый шорох, каждый лютик
и носились первым снегом
искры дальнего салюта...
карандаш, рисунки, карты,
лист с потеком акварели,-
я пошлю посылку в марте -
ты найдешь ее в апереле.

долго-долго удивляться:
от кого, зачем, откуда?
и когда пробьет двенадцать,
ветер звякнет ноткой чуда.
светом чуда, с придыханьем,
и вдали, снижая скорость,
самый летний, самый ранний,
простучит по рельсам поезд.
дети будут слать записки
и кататься на качелях,
солнце будет близко-близко,
захлебнувшись в визг апреля,
все оставят неизменным -
дышащим, живым и душным,
номера домов на стенах -
даже эти - не потухнут.
не потухнут сны и звезды,
дождь и запахи бензина,
дни, и дни, и дни, и - просто -
тот фонарь над магазином.
каждый миллионный шарик,
отвязавшись, прыгнет в небо,
красный - с кисточкой - фонарик
всхлипнет, наполняясь снегом,
лето, впущенное в банку,
на столе в лучах заката
сложит небо наизнанку
и отправит адресату.
дети будут после школы
драться, вскакивать в троллейбус,
есть печенье с кока-колой,
ждать, дышать и - так нелепо -
слушай: мы же точно были?
как они? а, может, лучше?
мы боялись. мы любили
поезда, коньки и тучи.
по траве бежали в небо -
через всю траву восхода -
счастливо и так нелепо...
лето к лету, год за годом...

если в миг "однажды утром",
выйдя на порог с ухмылкой,
обернувшись вслед чему-то,
ты найдешь мою посылку -
то, борясь с искусной лентой,
изогнувшей годы в бантик,
знай:
внутри лиловым светом
бьется лето в душной банке.





(с)

Хочу к тебе. Сейчас и насовсем.
Сойдутся наши два пути-дороги.
Ты представляешь, я однажды в семь
Стою с вещами на твоем пороге.

Хочу к тебе. Сегодня и весьма.
На чай и завтрак, общие рассветы.
Ты представляешь, даже лютая зима
Однажды превратится в наше лето.

Хочу к тебе. Сквозь годы и века.
Навечно. Мы свернем все горы!
Ты представляешь: ведь моя рука
В твоей – важнее всяких разговоров.

Хочу к тебе. По-детски и всегда.
В любой момент, любую непогоду.
Ты представляешь, ни одна беда
Не разлучит нас, если ей угодно.






(с) Яна Сергеева

Мальчик стоит у воды и чего-то ждет.
Полдень. Портовый город, и рыбаки
курят разморенно-чинно перед дождем.
Всюду свинцовое небо, - куда ни кинь
быстрый, вдоль моря скользящий, чуть нервный взор, -
всё упираешься в черное чрево туч.
Леской рыбацкой натянутый горизонт
будто бы намечает собой черту,
линию, за которой есть тот, другой
мир, ежечасно готовый разрезать нить...
Мальчик приходит в порт в високосный год,
не отрывает от гальки свои ступни.
С прищуром смотрят на мальчика и сопят,
чертом помянут ли, богом - да всё не в счет:
только настанет срок, и, гляди - опять
время сквозь руки его, как вода, течет.

Море поет монетой. Бесценный дар -
слышать. "Да будет вечностью награжден
всяк, кто, уверовав, сможет терпеть и ждать"...

Мальчик стоит. Порт сизый перед дождем.



© Лина Сальникова

Июнь отнимается, мерно идет на убыль,
снимается, будто змеиной из прочих кож.
Мы жили все время с надрывом и стиснув зубы, -
давай, наконец, попробуем жить легко.

Июньская маятность тихо плывет к закату
и тонет, хлебнувшая соли прозрачных вод...
Давай не вернемся, оставим, как есть, за кадром,
все то непомерно усталое, от чего

нас будто и не было. Я различу на ощупь
тебя в темноте приморской, на берегу.
Мы все позабыли, хотя ну куда уж проще
запомнить, как здорово легким касаньем губ

опять оживать, наполняться, быть обоюдным,
решенным единственно нужной из теорем. -
Давай ощутим, что мы снова - простые люди, -
не ангелы; больше не ноет спинной надрез

от этих тяжелых, ненужных, нелепых крыльев,
лежащих кусками всклокоченных, рваных ват.
Мы - два опаленных острова, и бессилье
безмолвным туманом упало на острова...

Мой ангел, давай снова вспомним: мы тоже жили,
и каждый счастливый момент закрепим в словах.


© Лина Сальникова

Повод не найден. Мы остаемся вместе.
Повод не признан. Мы остаемся врозь.
Город сквозь призму мне бесконечно тесен.
Город для писем. Письма, в которых рос
Мой невозможный. Солью. Наощупь. Кожей
Помнить без сроков - веруя, не отверг.
Я сочиняю. Не подчинён, но сложен.
Вчетверо сложен. С болью в один конверт.
Время дрожало. Время пускало корни.
Бой за минуты. Спрашивай у зеркал –
Кто Тебя помнил. Кто Тебя также помнил?
Кто, забывая, также Тебя искал?
В ком Ты потерян? Страстью моих истерик
Город пронизан. Связан и заражен.
Нас не разделит. Нас не разделит берег.
Нас не разделят острым, как сталь, ножом.


© Татьяна Ткачева-Демидова

- Здравствуй!
Жемчужинки слёз утираю рукой,
Сладкие, веришь? И хочется просто смотреть...
Или шептать, как Ассоль: "Совершенно такой",
Вмиг потеряв под ногами привычную твердь.
- З д р а в с т в у й!..
На выдохе, вдохе - не всё ли равно?
Еле заметное эхо вспугнёт голубей...
Я бы смеялась и пела от радости, но
Дождь по щекам - бесконечная нежность к тебе.
- Здравствуй!..
И глупое сердце споткнётся в груди -
Видно, привыкло к трагедиям из ничего:
- Сколько прощаний, любимый, у нас впереди?
Ты улыбнёшься и скажешь мне:
- Ни одного...





(с) Неждана Юрьева

Она была хороша – и лицом, и ростом.
Любила раннего Босха и шоколадки с кешью.
Влюбиться в неё было почти сумасбродством,
А также непозволительной роскошью.

Но он влюбился. Это случилось вечером…
Или же утром? - Взял и влюбился, не глядя.
О, Боже, как же это было опрометчиво!
Ведь он не разбирался ни в Босхе, ни в шоколаде.

Но зато он мог смотреть на неё часами,
Он любил в ней всё (и это было великим счастьем!) -
От родинки на шее под чёрными волосами
До тонкого шрама на узком и бледном запястье.

Он любил все её недостатки. Ему было любо
Даже то, что другие в ней не терпели вовсе,
Например, её смех – низковатый и грубый,
Сквозивший чуть ли не в каждом её вопросе.

А ещё он умел её внимательно слушать.
(Больше никто в мире этого не делал!)
Все говорили, что видят в ней тонкую душу,
Но при этом пялились на её роскошное тело.

И она не заметила, как влюбилась в него тоже.
Это случилось в самый обычный понедельник.
И все возмутились: «У него нет ни кожи, ни рожи!
И, плюс ко всему, никогда не бывает денег!

Он же так некрасив! Лысоват, невысокого роста.
И, к тому же ещё, у него оттопырены уши!»
А она улыбнулась и впервые ответила просто:
«Но зато как красиво умеет он ими слушать!»






(с) Юлия Вихарева

Я хочу быть последней женщиной
Окончательной...заключительной...
Не уболтанной, а обвенчанной
Ясным светом твоей обители...

Добрым утром.. и тихой пристанью...
И сводящим с ума желанием...
Я хочу быть...контрольным выстрелом
И последним твоим признанием...

Я хочу быть твоими крыльями...
Этим лёгким надёжным ...бременем...
Я хочу быть твоими былями...
В рамках времени...и безвременно...

Не умею я жить на меньшее...
Что ты смотришь в глаза...так пристально ?..
Я хочу быть...последней женщиной...
Просто ...женщиной... и единственной..





(c) Вита Савицкая

Верх совершенства - не оставлять следов -
Ни на снегу, ни в жизни случайных встречных.

Есть ли то место, где мои плоть и кров?
Верю, что есть.
Но от этого мне не легче.
Верить нельзя. Потому что - а если нет?
Злая реальность сны разметает в клочья.

Снегом заносит путаный лисий след.

Где этот дом, что снится мне ночь за ночью?

Годы в пути, время следом несётся вскачь,
Будто бы дразнит - замри, успокойся, ну же...
Лисья натура, сколько её не прячь,
Рвётся наружу крапинками веснушек,
Россыпью снов.

Неужели так далеко
Цель моего изжизненного побега?

Дом - это просто тёплое молоко,
Тёплые руки -

и никакого снега




© Ветер Мой (Ольга Булычёва)

На уровне моря, где берег щекочет волна,
где стайки мальчишек бычка подсекают на донку,
из пены морской, не спеша, выходила ОНА,
куриного бога неся на раскрытой ладони.

Прижмурив ресницы, смотрела в неровный овал,
и видела мир, отшумевший ещё до потопа —
там, бросив друзей, поджидал черепаху финвал,
и без парусов — на быке — уплывала Европа…

— Останься, Европа! — просила девчонка. — Быка
нельзя в океан! Он не кит!.. Он фарватер не знает!
— Смотри, обалдела, — рыбак подтолкнул рыбака,
а тот пробурчал: «Перегрелась. В июле бывает».




(с) Марина Хлебникова

Ностальгия по детскому,
преданному,
щенячьему,
вот и всё,
что осталось от прошлого за душой.
Кстати, да -
на душе неоправданно хорошо
от того,
что тебя
не любила
по-настоящему,
от того,
что тебе с этим маяться без меня,
от цветущего мая
до осени желтолиственной,
от того,
что в небесных скрижалях
мне быть единственной
среди прочих,
кому ты
ни разу
не изменял.


© Ксения Кольт

ты глядишь на меня с укором. я на все отвечаю кратко.
полуночные разговоры
превращаются в шквал обид.
и хотелось бы, чтобы гладко. я как прежде твоя «фанатка»,
для стихов завелась тетрадка…
строчка каждая в ней… болит.
ощетинился… предала же. да, ты прав – получилась лажа.
и что дальше – никто не скажет,
оба счастливы. я - вдвойне.
просто память… она - живая. потихонечку заживает.
я теперь тебе кто? чужая?
мы же, собственно, на войне…
ты прости меня и не слушай. затыкай себе ватой уши,
мы не встретились там, под грушей.
а вокзал, как и прежде, пуст.
место встречи. обиды – клешни. я бы рада остаться прежней.
но старания безуспешны.,
от симпатий остался хруст…
надломило меня и что же? не хотела тебя тревожить,
не хотела себя подставить.
но обманываться – гнильё.
не ревную. не жду. не плачу. я желаю тебе удачи,
не случились и это значит
что ты всё-таки
не «моё»...

ну, а я «не твоё».
ведь так?


(с) Виктория Миловидова

время смыкается с местом и действием,
редкие встречи ворожат идиллию,
я забываю вчерашние бедствия:

лодки ломались о берег и видели
лица худые своё отражение
в горьких слезах. под полуденным зноем
лодки ломались, а я поражения
молча считала – от горя до горя.

лодки ломались и мокрыми щепами
на берегу пополнялись костры:
выкинуть этого,
прежде воспетого,
чтобы остался лишь дым.

только горело мучительно,
искрами
мысли пронзали рассвет.

где-то в других траекториях пристани,
крикнули о корабле.

время смыкается с местом и действием,
там, в золотых парусах,
вместе с рассветом
приплыл в мои бедствия,
тот, кто умеет спасать.





(с) Татьяна Тюлькина

Мой любимый Бог становится ближе, чем…
Тишиной учусь засыпать на Его плече.
В предвкушении воска с расплакавшихся свечей,
мне неистово страшно любить Его. Нежный Демон.
Он мне дарит свободу, прощение и покой.
Бог становится ближе. Он ближе, чем далеко.
Я срываюсь в любовь под убившей меня рукой.
Я срываюсь и падаю, не понимая – где мы?

Я не ведаю – кто мы. И есть ли у нас финал.
Он не выдал бы тайну, когда бы о ней узнал.
И, ночами, пьянея от крови, не от вина,
Мы звучим в именах. Мы звучим тяжело и много.
Бог становится Богом, когда Ты распят под Ним.
Закрывая глаза, я над Ним ощущаю нимб
И шепчу Ему – «Господи, господи, причини…»
Бог становится ближе, когда принимаешь Бога.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Московский. Серой сталинки фасад от непогод и времени рябой… Вот дом, в котором год тому назад меня учила ты болеть тобой. За взгляд, горящий жертвенным огнём, я звал тебя «мой лигурийский бог», жил по ночам и, отсыпаясь днём, опять сюда бежал, не чуя ног. Здесь я узнал – страшней болезни нет, с ней не пойдёшь к знакомому врачу. В парадном гулком, камнем на стене я нацарапал глупое «хочу…»
И что теперь?.. У райских палестин кто я тебе? Сумевший выжить Ной?..

...вожмусь спиной в холодный дерматин – чужую жизнь почувствую спиной, поглажу кнопку, вызову звонком свою болезнь, не удержусь от «ах!», увидев бога в тапках и трико, и с ангелочком-дочкой на руках…
...............................................................................................................
....................................................................................

…мне лифт скрипит занудно: «выбирай…»
а я стою, и спор с собой веду:
подняться вверх, в твой персональный рай,
или остаться в собственном аду?







© Ник Туманов

Вот она стоит у воды, и на коже ее песок, по воде плывут корабли, проплывают чайки, в доме на берегу исчезает сон, закипает чайник.

В доме на берегу он успевает родиться и повзрослеть, однажды увидеть первую седину, стать абсолютно белым и встретить смерть. Смерть говорит ему: «Подойди к окну». Он подходит к окну, удивляясь, что может двигаться и смотреть, открывает раму, сдувает с фиалок пыль. Смерть стоит у него за плечом, он твердит ей: «Смерть, все это время я никуда не плыл. Мой мир - это бабочка между закрытых рам. Моя лодка рассохлась и сети мои пусты. Все это время я рождался и умирал, а там стоит девушка у воды».
Смерть ему шепчет: «Кто приходил с утра?». Он отвечает: «Ты».

В доме на берегу рассвет и сонная тишина, они спят, соприкасаясь бронзовыми плечами. Смерть его крестит: «Я тебе не нужна», выходит, включает чайник.

Он просыпается у распахнутого окна, улыбается каждой птице, что замечает.


© Кот Басё