ну, зачем мы, Господи, ну о чём мы?
это время, ощерившееся стозубо,
выбирает в лидеры обращённых,
прочих списывает на убыль.
и хотя случается, что возносит
по ошибке умного и живого,
тут же срок ему назначает – осень!
и лишает слова.
а когда по голосу принимаешь
обретённого в братья за человека,
накрывает снегом глухим зима и
зверь проглядывает из-под века.
так живём – пьём вино, да жуём эклеры,
направляем молитвы к созвездию гончих.

нас учили верить, да нет в нас веры.
и не будет больше.





© Ник Туманов

я буду жить!
когда-нибудь.
потом.
когда меня бесславно упокоят
и некий мой талантливый фантом
рванётся в небо синее такое,
что вот бы закружиться голове…
но где она с болезненным придатком,
который звался просто: че ло век?..
а нет его – весь вышел.
без остатка.
но походя, взлетая в небеси,
я или что там от меня осталось,
пройдёмся по серебряной Руси,
превозмогая смертную усталость
и в каждом сердце искоркой огня
останемся, нашёптывая слово,
которое напомнит вам меня,
такого бесшабашного!

живого…


© Ник Туманов

ночь за окном глубока - непроглядный омут.
чувства пройдут стороной и души не тронут -
сердце твоё иной иссушает зной.
кто-то тебе сказал, что стихи - лекарство,
выпьешь две строчки и сразу получишь царство
и королеву впридачу со всей казной.
мудрый мой мальчик, брось, не пиши, не надо.
видишь - с тобой девчонка шальная рядом,
а всё остальное, заведомо помни - ложь!
ну, кто тебе скажет точно, какие реки
бьются о рёбра, текут, выжигая веки,
если ты сам не помнишь - куда идёшь.
пишешь ночами, думаешь: это круто!
но, сквозь ночную траву прорастает утро
и ты понимаешь - ни строчки в черновике.
это тебе не в танчики зарубиться.

помни, мой мальчик: стихи - это те же птицы.
только ещё не пойманные никем.





© Ник Туманов

для тебя болезнь моя не нова –
ты сама ходила небом вброд,
знаешь, как выходит с криком слово
и гортань безжалостно дерёт.
как ночами, сердце надрывая,
я искать пытаюсь наобум
то, чего в природе не бывает,
но приходит мороком на ум.
как зубами надрезая вену
тишины, застывшей на устах,
я пророком выхожу на сцену,
застарелый побеждая страх.

не считай слогов моей болезни
не ищи, где рифму ранит сбой.
я давно летаю в этой бездне,
ни хрена не видя под собой.




© Ник Туманов

ни берега, ни дна, ни статуса, ни формы,
но каждый человек, входя в неё по грудь,
и плотью и душой голодную накормит.
а надо, так и жизнь вручит когда-нибудь.
с одним она щедра, с другим совсем иначе:
поманит и велит наматывать круги.
и я в неё ходил, надеясь стать богаче.
и плакал, и горел, и выжигал других.
я пробуждал в себе Нерона и Сократа,
кричало всё во мне: и тело, и строка!

но, говорят, она бывает благодатна
прозрачна и светла, как воды родника…





© Ник Туманов

зима.
декабрь играет блюз,
и чехарда погодных сводок
перекрестила минус в плюс.
а коль с ума сошла погода,
налей в бокалы по края
живое, солнечное…
знаешь,
я не скажу тебе: моя.
к чему нам нежность показная?
я не скажу тебе…

читай
по облакам, по листопадам
сухие ливни прошлых тайн.
читай,
но праздновать не надо.
восторг июльского тепла,
цветенье мартовских проталин,
всё, что судьба недодала,
мы этой ночью наверстали.





© Ник Туманов

определив, что жизнь – игра,
а чувства нежные – морока,
не отдавай своё вчера
нелёгкой памяти до срока.
на человека ты похож
по слову кодекса простого:
пока руками правит дрожь
касаний тысячевольтовых
ты жив! ты нежен! ты любим
в сетях земного притяженья.

а к сроку воспаришь над ним
на расстояние сажени,
и станешь легче лепестка,
взмывая с каждым мигом выше,
когда пойдёшь по облакам,
искать любимых и любивших…





© Ник Туманов

у осени правило: сбросив листву,
уйти по морозцу в холодное завтра.
а ты рассуждаешь: покуда живу,
никто не прогонит с подмостков театра.
из женщин, в чьи жизни входил ты на час,
припомнишь не многих, кивая при встрече.
касаясь неловко чьего-то плеча,
ты знаешь: и эту побаловать нечем.
ни друга, ни брата, ни сына, ни сил,
по жизни не первый и даже не сотый.

скажи мне, чего ж ты у бога просил,
когда прибегал к нему юным босотой?





© Ник Туманов

просыпаешься…
жив и, благо
не попал под расклад хирурга.
а в руках у тебя – Чикаго
в чинном статусе Петербурга.
у тебя за спиною осень,
невезуха и непогода.
и никто у тебя не спросит
где носило тебя полгода.
то ли пуля тебе свистела
смертный марш, то ли штык курочил,
никому до тебя нет дела.
впрочем, как и тебе до прочих.

просыпаешься…
пахнет домом,
пирогами, весенним дымом.
в этом мире, тебе знакомом,
ни войны, ни мостов до Крыма.
только мама и только утро,
что само по себе – награда,
а в глазах у неё – Калькутта,
с терпким привкусом Ленинграда.





© Ник Туманов

всё мимо, брат, всё мимо февралей.
по кругу не случается, как в детстве.
пружина развернулась вдоль аллей,
вдоль манкого девичьего кокетства.
и нам с тобой всё чаще по прямой,
с которой не свернуть, не оглянуться.
знать, нынче день не твой и день не мой.
немой, от нестерпимой грусти куцый.
и память сердца тоньше волоска,
и на repeat нажать всё меньше шансов.
вчера, казалось, юность у виска
насвистывала жаркие романсы,
а нынче чёрный ангел за плечом
меняет, как хирург перчатки, нимбы...

да нет, я не жалею ни о чём.
случись прожить по новой – повторил бы!






© Ник Туманов

у тебя зима
у него любовь
у него – июль
хулиганистый ветер попутчик ему и брат
этот ласковый мальчик придумал мечту твою
он тебя получил, став нужнее других стократ
изменив твою суть, он прошёл по тебе как плеть
он застрял в тебе, походя, крайним своим ребром
он тебя приручил, он тебя приучил болеть
отливаясь в глазах его чувственным серебром
сколько слов он придумал в горячке рассветных ласк
ты брала их горстями, вплетая в подстрочник строф
ты жила без оглядки, как будто в последний час
для друзей и родных инстаграм твой сигналил офф
а теперь у окна ты листаешь ночной хардкор
для тебя даже нежность объятий чужих – тюрьма
этот ласковый мальчик ушёл из тебя, как вор
у него любовь
у него июль
у тебя – зима





© Ник Туманов

пусть кому-то он кажется снобом сухим,
для тебя уже тысячи прожитых лун
этот ангел, читающий ночью стихи,
притягательно нежен.
томительно юн.
ты хотела бы жадно, забыв обо всём,
пить слова из его иссыхающих уст.
только он ни тебя, ни себя не спасёт.
не держи его, слышишь?
он болен.
он пуст.
он не понят никем.
он никем не прощён.
от него до тебя сотни лет по прямой.
сколько слёз тебе выплакать в письмах ещё?
он чужой.
он – чужой!
не зови его: «мой».
сколько искренних чувств разменять на стихи
ты сумеешь
пока не споткнёшься о ложь?
слов не надо!
молчи!
бессердечно сухих
для него не найдёшь,
а другие не трожь!


ночь ростками восхода уходит в рассвет.
тот, кого ты зовёшь, засыпая, мon ange,
ни рукой, ни душою с тобой не в родстве.
он всего лишь одна из господних пропаж.
и когда он ослепнет, собьётся с пути,
не ходи в его сны зажигать маяки –
оторви его с кровью.
прости.
отпусти
в одинокое поле последней строки.





© Ник Туманов

Говоришь мне: «Моя тоска».
Говоришь: «Приходящий мой,
не хочу тебя отпускать,
стань не домом мне, так тюрьмой».
Поцелуями пишешь: «Бог
лучшей дать бы не смог жены…»

Бог бы дал мне, когда бы мог
жизнь с подветренной стороны.
Дал бы боль мне свою и страх
некрещёным жить на кресте.
А пока на семи ветрах
стелет бес для меня постель.

Ты смеёшься: «Я к январю
приживаю, а ты ко мне…»
Ты мне шепчешь: «Пускай сгорю!
Это счастье – любить в огне».

Не рискуй!
Наша ночь – игра.
Кто поймёт, тот, считай, спасён.
Я ж сбегу от тебя с утра.
Просто сяду в такси, и всё!
Может, позже сойду с ума,
стану рваться к тебе назад
и, в чужие входя дома,
одиночеством жечь глаза,
привыкая, что я не муж
той, которая здесь живёт.
Может позже…

А ночь из луж
пьёт бессонницы стылый мёд.








© Ник Туманов

забытый опыт глупцов не учит
черпай же воду дырявым ситом
пока
европа
твой голос звучен
твои манкурты жирны и сыты
твои эвтерпы сильней сократов
гермафродиты
герои бала
тебе б очнуться
но боже святый
в тебе родена уже так мало
зато так много дали и босха
что я в камбэки твои не верю
чужое время текучей воска
плывёт в глазницы твоих империй
ты высеваешь не семя
камни
на ёмком поле бездушных матриц
я не пророчу
да и куда мне
я только зритель в твоём театре
но если чувства даны мне свыше
пусть не шекспир я
и не овидий
имея уши умею слышать
глаза имея я смею видеть
огнём ожёгшись не дуй на воду
взглянуть в былое не будет лишним
ведь там
в крестовых своих походах
ты зарождала костры даиша

теперь
пока ты на мягких лапах
вещаешь миру dum spiro spero
восток приходит итожить запад
и голод смерти не знает меры






© Ник Туманов

милый ангел, не верь кликушам, пусть заходится вороньё!
просто тихо открой мне душу, я свою отпущу в неё.
понимаешь, тебя ругают не за нашу с тобою связь, а за то, что во мне другая, им не равная прижилась.
да, иная.
ты – дочь Синая.
я себя в эту ночь утех не преступником распинаю на горящем твоём кресте,
а святым, и бесстыдно жадным, обнажённым до красоты!..
и сливаются шоколадный с бледно-розовым тел кресты.
не пугайся своих эмоций.
я давно уже не боюсь.
это нежность, в которой бьётся параллельных желаний пульс.
ты иная.
я это знаю – у тебя на спине тату, где не Господа распинают, а господнюю чистоту.
пусть осудит церковник строгий криком:
«происки сатаны!»,
я целую господни ноги на иконе твоей спины.


© Ник Туманов

пугали нас: грядёт зима,
какой ещё в веках не знали,
по крыши занесёт дома,
замёрзнут тепломагистрали,
застынут в недрах нефть и газ,
заменят деньги поллитровкой,
пойдёт рассчёт на вес, на глаз
водой, картохой и морковкой.

что гидромет наш – мутный враль,
понятно всем без экспертизы.
гляди, как ветреник февраль
апрельским балует стриптизом,
как незатейливо проста,
свободна, будто между прочим,
сквозь тайну белого листа
вдруг проступает зелень строчек!
как всем посулам вопреки,
законов веры не нарушив,
пожатье дружеской руки
отогревает наши души…




© Ник Туманов

мой глупый пёс, сорвавшийся с резьбы,
мой чёрный бес, бегущий краем поля на звонкий зов охотничьей трубы,
без паспорта, без клички, без пароля,
нанюхавшись морозной анаши, дитя непроходного нарратива,
выводишь как сусанин из глуши по лишь тебе понятным перспективам.
беги, беги, описывай кусты, облаивай проезжих и прохожих.
давно бы я пропал, когда б не ты с твоей невыносимо пёсьей рожей.
я нежности испил. и нынче сыт. и в том моя к тебе любовь порукой.
тебе же всё неймётся, паразит! всё кружишь над любой залётной сукой.
природа! задери её медведь! завидую! живи, собак! клинчуйся.
преступно - если можешь, не иметь. имей легко, пока лимит на чувства.
когда ж душа потянет в январи, пугая кошек звонами трамвая,
из прошлого подарков не бери.
у вечности рассрочек не бывает.




© Ник Туманов

друг мой зимний, брат по крови, с новым годом, с новым миром!
что нам завтра приготовит, протерев вчера до дырок?
может, даст по силам ношу, завещав висеть на рее.
чтобы чувствовали тоньше, чтобы видели острее.
кто-то числит нас в героях. кто-то как подонков судит.
мы не то и не второе. мы с тобой, дружище – люди.
с нас давно содрали кожу, поминая бога всуе,
и теперь мы так похожи – тонким стилусом рисуем
нервных линий рваный абрис, глаз любимых поволоку.

напиши мне.
выжги адрес
на груди.
а индекс – сбоку.




© Ник Туманов

бывает – в горло вцепится тоска и душит, душит смертно и жестоко.
и маленькая девочка с востока как пуля пролетает у виска.
кричишь ей: стой! куда ты? я живой! мне так твоё тепло необходимо…
она проходит сквозь. и мимо, мимо, одаривая раной ножевой.
и как её прожить, лелея сны, в которых всё она – вода и пламя,
и небо, зацелованное нами, и солнце нами выпитой весны,
и звонкая пастушечья свирель, сплетающая звуки, чувства, ноты,
и первые разлучные длинноты прощальных обещаний на заре.
так струны лгут доверчивому грифу. так время закольцовывает мкад.
так нежность раздаётся напрокат по самому безбожному тарифу.
и памятью тактильной перегружен, с горячих пальцев изливая ложь,
ты как своё чужое отдаёшь, ещё не понимая, что не нужен.
и маленькая девочка с востока как пуля пролетает у виска.
и к ночи в горло вцепится тоска, и душит, душит смертно и жестоко…




© Ник Туманов

Все правила по жизни зная твёрдо, хоть мама просит: «Милка, не спеши!», ты смотришь на неё светло и гордо, вдыхая терпкий запах анаши. Скрывая кто они, твои кумиры, ты всё же не желаешь понимать, что Бэлла из семнадцатой квартиры не леди Блонд, а уличная бляdь. Она, конечно, баба неплохая, но столько прожила чужих забот, что к вечеру колени опухают, и от диет вступает боль в живот, и прыщ неистребим за правым ухом. К тому же Бэлла только псевдоним, зловредные подъездные старухи, к ней обращаясь, говорят ей: "Нин".

А впрочем, для тебя иное важно, ты знать не зная, чувствуешь нутром – твой принц не на кораблике бумажном примчит. Ты будешь где-то во втором десятке, им обласканных ассолек. Но ты себе твердишь: «не в этом суть!» Тебе его любить до смерти, что ли? Да нет. Помог бы только выйти в путь. И ты идёшь как рыба в жадный город, раскинувший проспектов невода. И хоть закат втечёт в тебя не скоро, а мудрость, так и вовсе никогда, ты чувствуешь себя почти старухой. Глаза оправив в модные очки, сиротство ощутив своё по духу, заглядываешь в окна, как в зрачки. И, разбивая время на мгновенья, ты любишь опустевшие дома, сходя по гулким клавишам ступеней, как сходят одинокие с ума.

У бара, где тусуются нимфетки, кокетливо отставив локоток, ты просишь прикурить у малолетки, прикинутой по моде на восток. И, выпив пару чашек капуччино, на большее, увы, финансов нет, ты с первым же попавшимся мужчиной садишься в дорогой кабриолет. И пусть в тебе он не увидел даму, а лишь игрушку на часок-другой, ты всё-таки мечтаешь выйти замуж. И тело выгибается дугой от нежности, проснувшейся в мужчине, что, в общем-то, несвойственно ему. И в этой непонятной чертовщине он телу доверяет. Не уму. Ему сегодня было одиноко. Жена в Париже. Дети в шапито. А ты уже исходишь сладким соком на коже заграничного авто.

Чуть позже, взяв положенные двести и, клюнув мужика, как птичка, в лоб, подумаешь о нём из женской мести, что он дерьмо дешёвое и жлоб, за то, что не подвёз тебя обратно. Теперь вот, мотыляйся на такси. А в нём жара. И сам таксист отвратный. С таким, да в койку? Боже упаси! Вот разве что за триста, даже больше… Да нет, ему и сотни не собрать. В пути он будет врать, как ездил в Польшу. Чужому, отчего бы не соврать? У бара выйдя, кинешь на торпеду, запрошенных таксистом пятьдесят. Ты вовремя приехала, к обеду, с готовностью одной сожрать гуся. Но съела только маленький салатик, две чашки кофе, сырный бутерброд, и тихо прошептала: «Милка, хватит!»

Пятнадцать Милке.
Дома младший братик.
У мамы рак.
Она вот-вот умрёт.





© Ник Туманов

ну, здравствуй, дарлинг!
не время охать. весна не выдаст - зима не съест.
у нас с тобой всё и так неплохо, а завтра будет совсем зэ бэст!
мы выйдем в полночь из оболочки, чужим прощая свои грехи.
допишем строчки. расставим точки. и к чёрту рифмы, слова, стихи!
есть с жирным маслом краюха хлеба и виза пулковская легка.
летим туда, где над морем небо бело от птичьего молока!
где до последнего сантиметра земля щедра на любовный пыл.
поставим парус. сольёмся с ветром. собьёмся с курса. сойдём с тропы.
морали правых пошлём налево. вином запретов упьёмся в дым.

ты будешь, (если захочешь), евой.
а я последним твоим святым.




© Ник Туманов

вернёшься с подветренной.
спросишь светло: сa va?
и ливень утихнет.
и город уйдёт в пике.
и я растеряю придуманные слова,
не знавшие жизни, не сказанные никем.
прижмёшься.
коснёшься небритой давно щеки.
почувствую: та же!
роднее не будет.
наверняка!
и вырвутся воды замёрзшей моей реки,
когда отзовётся пожаром моя щека.
и вечер за окнами выключит фонари.
и небо уляжется спать на постелях крыш.
и сердце чирикнет слепым воробьём внутри,
когда я отвечу банальным: salut, малыш!..

под утро, сварливо вздыхая: опять зима,
опять я старайся, носки да шарфы вяжи,
- наш город ноябрьский спрячет свои дома,
в туманах заботливо кутая этажи.




© Ник Туманов

ну, здравствуй, здравствуй, мой вчерашний день!
тебя построчно вызубрив на память,
в любви по пояс, по уши в воде,
бродить и бредить новыми стихами.
такая осень – берегом реки
сойдя на нет от еженощных пыток,
свернуть на юг, где новый арлекин
молчит с мальвиной солнечно и сыто.
и где-то там, раздав своё бали
по белым клеткам шахом или матом,
курить кальян, из джезвы кофе лить,
фарфор тончайший полня ароматом.
и пожелать... и пожалеть о том,
что в ресторанах вены и толедо
не подают, как прежде, суп с котом,
и что потом не знают душеведы.
тебе пора, вчера. мечи уху,
да запивай перцовку мутным красным.

не отвечай.
пишу, как на духу.
а что там завтра – утром будет ясно.




© Ник Туманов

пиши о счастье, мой джидай,
пока в глазах святая влага,
но никогда не рассуждай,
что жизнь – наследственное благо.
её не даст ни царь, ни бог,
ни гений времени и места.
она – случайность. тихий вздох.
ожог от взгляда, слова, жеста.
её не выкупит любой,
ни человек, ни зверь, ни птица,
хотя из года в год любовь
платить страстями не скупится.
когда ж свирепствуют ножи
и жалкий трус пыхтит на *ляди
сквозь боль и смерть пробьётся жизнь
назло! во имя! жизни ради!




© Ник Туманов

Только б выдержать это. Выдержать. Пережить.
Кто-то играет в салки, кто-то войной грешит. Умный за спины прячется. Честный идёт в народ. Пьяный, очнувшись поутру, свой поминает род. Гордый гуляет по миру с совестью налегке. Чистый родится ангелом, чтобы уйти никем. Время потеет кровью, горит стернёй, крестит слепое воинство пятернёй. Носит за пазухой камень, точит о камень нож. К ночи в глазницы мёртвые орден кладёт, как грош. Миру ли мир, как водится или к чертям в полон?..

Синь надо мной прозрачная. Призрачный Авалон. Капает солнце в чернильницу, тяжкое, будто медь. Лишь бы вернуться засветло. Лишь бы понять успеть. Ведь для кого-то небо - последний короткий путь. Я не прошу себе счастья, Господи, с теми, кто в горе будь. Перебинтуй им души. Спрячь от греха ножи.
Дай им всё это выдержать. Выдержать. Пережить.




© Ник Туманов

Октябрь – моя молитва. Прощальная песня. Знаешь,
когда тишиной укрыта, горчит во мне боль иная,
чужая ночам июльским, где юных надежд раздолье
в соитии жарких пульсов, я радуюсь этой боли
с отчаяньем мазохиста.

Но утро приходит снова
и в небе светло и чисто,
и празднично васильково.

А всё же, а всё же, всё же, однажды замкнёт в предсердье
и осень рванёт под кожу тяжёлой морозной твердью.
Устав тишине молиться, я выйду из листопада
по шороху жёлтых листьев, укрывших аллеи сада.
И кто-то чужой, безликий, напишет: «Несчастный случай –
сорвался на самом пике…».

И там, у версты разлучной,
привычно, в порядке бреда,
припудрив туманом носик,
докурит костёр последний
моя молодая осень.





© Ник Туманов

болею, блин!
измял в тоске кровать –
по ртути Цельсий прёт маршрутом в небо.
от ящика меня не оторвать –
там кто за сутки только богом не был!
лежу, десятки дум исхмурив лбом,
гляжу, как пиплу мутному в угоду,
бездушно дожимает чахлик Бом
обрезанную Ротшильдом свободу.
а вёрткий, как беззубый уж, гудрон
всем несогласным обещает драку.
ну, что тут скажешь?
гад со всех сторон!
не назовут приличный дом бараком.

всё б порасти давно могло быльём,
но ящик мой совсем не из таковских:
всех по местам расставит Соловьёв,
раздаст по серьгам сёстрам Сатановский.
мы все, кто вверх, кто вширь, а всё ж растём.
пройдёт моя болезнь – зараза в сути
и будет всё, конечно же, путём!
мне лично обещал сегодня Путин.




© Ник Туманов

мой старый дом, он ждал меня пока тепло его души не остывало. но, брошенное время с чердака стекало по ступеням в пасть подвала. отслаивалась память от стены и прорастали плесени волокна. и бегали с рогаткой пацаны стрелять по облакам, плывущим в окнах. надежда на чиновничьих весах была не тяжелей пера синицы. а дом всё жил. он верил в чудеса. он в зеркалах разбитых прятал лица. он ждал меня, храня мою весну на лестничных пролётах и перилах.

и я упал в такую тишину, которая меня же повторила. и вот он я – мальчишка лет пяти и мамины глаза – бездонный омут. и спрятанное солнышко в горсти. и папа наконец-то снова дома. и колются как ёжики усы. и тянутся от окон к стенам тени. и тикают старинные часы, разменивая годы на мгновенья...

но всё короче ходких стрелок путь. «ты помнишь? помнишь?..» - ветер в трубах стонет, придушенно скрипят: «забудь! забудь!..» - пустые двери голосом бессонниц. и детство повторить не суждено. всё прожито от слова до пылинки. мои дороги стоптаны давно, как старые мальчишечьи ботинки. в моём несовершенном ремесле я доверять привык просторам терций. прости, мой дом, я рано повзрослел, чужим домам раздаривая сердце.

и он простил, вздохнул, втянул бока с заплатами дверного дерматина и ласково погладил по щекам дрожащими руками паутины...





© Ник Туманов

мой маленький принц, мой крылатый хранитель роз, что каждую рифму насытил весенним ядом, ты острыми иглами прямо под кожу врос и стал моим эго, решив задержаться рядом. болело ли сердце, горел ли огонь в руке, кружился ли ты в хороводе осенних листьев, всё падало словом, всё множилось в черновике, всё полнилось кровью ещё не рождённых истин.
но мы повзрослели и вечность сошла на нет. а наше сиамство, увы, не родство по крови и, марс обозначив важнейшей из всех планет, ты сам по себе начинаешься в новом слове. ты чувствуешь ветер. ты знаешь – твои враги не точат ножей, но уже оправляют фраки. так что же тебе остаётся? беги. беги! твоя философия выше банальной драки. весна на твоём мятежном календаре и поровну встреч-разлук обещает сонник. и знаешь, не так уж и важно мне, чей апрель берёзовым соком исходит в твои ладони. всё будет как надо и тысячи льстивых лиц тебя отразят, и ты примешь от них присягу.

когда же тебя коронуют, мой беглый принц, я лягу последней строкой на твою бумагу…





© Ник Туманов

Всё реже манят дактиль и хорей.
Всё чаще жизнь обветривает губы, когда в уют своих гиперборей влекут меня безумные суккубы. Души моей пустые невода давно не знали солнечного света. В глазах моих, в словах моих – вода. И всё-таки гнетёт меня не это. Он говорит: «уверуй – будешь свят». Он говорит: «приди и будешь вечен». Но, если я своей виной распят, то, значит, и платить за веру нечем. На всё, что мне отпущено – табу. И нет давным-давно былой отваги. И надо ли писать свою судьбу на выцветшей от времени бумаге?
О, господи, прости мне этот грех: самим собой неправедно оболган, обманывая каждого и всех, я жил в чужих обличьях слишком долго. И бремя одиночества – итог. Хоть весь я, как и прежде, нараспашку...
На кухне чайным духом кипяток исходит через тонкий носик в чашку.
Закрой глаза.
Не думай обо мне.
Читай мои стихи по зову крови.
Меня здесь нет.
Меня здесь больше нет.
Я только звук в тобой спасённом слове...


© Ник Туманов