..и теперь не своими ритмами, а чужими,
бестолковым голосом, скомканной марсельезой:
"Почему я ломаюсь при легком твоём нажиме,
почему от любого звука на стены лезу?
Ты шуршишь листом - поджилки мои трясутся,
намекаешь тихо - Иерихон в руинах.
Что же будет когда, устав от твоих напутствий,
одолею страх и поле твоё покину?
И кого пошлешь, чтоб крылья мои связали?
(привыкала к ним - чего же ты раньше мешкал?)
И кого ещё умоешь, мой бог, слезами,
чтоб вернуть контроль над маленькой дерзкой пешкой?"


© Петелина Мария

***

Фортепьяно, лишённое белых клавиш,
Наполняет воздух китайской песней.
Всё настолько стало прозрачным, Нэнси -
Ничего не спрячешь и не исправишь...
И друзей-врагов, что тебя забыли
Не вернёшь, силком надавив на жалость.

Стало всё светлее.
А значит старость.
Это просто жизнь под налётом пыли.

***

Старость пахнет хной и варёным луком,
Требухой, навозом и пшённой кашей.
Этот запах, Нэнси, ведёт к разлукам
По кривым дорогам парадным маршем.
По кривым проулкам, среди проточин,
Меж которых шлялась всегда не с теми,

А теперь стоишь, убивая время
На одной из самых глухих обочин.

***

Время, Нэнси, тоже впадает в ступор
Как студент, при виде твоей одежды,
Опадающей плавно на спинку стула.
И, как он, бывает довольно грубо.
И бывает нежно, как он был нежен.

***

Это клин, чистилище, Чайнатаун
После этих мест не бывает «после»
Если вдруг оказался случайно там он
То пиши, пропало. Пиши, не бойся!
Всё одно теперь не придет, не въедет
В твой парадный зал на хромой кобыле...

Что тебе до жизни под слоем пыли?
Веселись, покуда осталось бренди.

***

Это слёзы. Слёзы, мой ангел Нэнси,
Потому, что запахи стали резки,
Потому, что ритмы любимых песен
И забыть нельзя, и напеть уж не с кем.
Потому, что клин. И мороз по коже,
Потому, что Патрик убил Греннуя.

Это всё, мой ангел, тебя волнует.

Мне на всё плевать.
Но я плачу тоже.


***

То ли год за два, то ли жизнь – ни к чёрту.
То ли просто местный паршивый климат.
Всё в порядке, Нэнси. Мои просчёты
Оказались просто полоской дыма,
В заводской тюрьме, где на новом стенде
Для рабов, уже набросали фразу:

«Веселись, покуда осталось бренди.
Ни о чём не думай.

Смирись и празднуй!»


© Adonatti

***

В тихом бреду постанывает «Савой»,
«Прочь уходите горечь и тошнота»,
«Мне не бывает страшно, когда с тобой»,
«Мне никогда ведь с тобою не страшно, да?».
Там, где земля и небо сплели альков,
Где за портьерой звёзд колыбель пуста,
Белое облако траурных мотыльков
Маленький клипер качает на волнах сна.
Где-то в далекой были звенит свирель,
Осень считает перья своих цыплят.
А у тебя под килем идет макрель,
И в патефоне сказки читает Плятт.

***

Воля моя - жила бы за Енисеем,
В бункере хвойном, в тепле и достатке полном.
Дал бы тебе в любовники Моисея,
Перед которым вода раздвигает волны.
Чтобы опять лишилась и сна, и речи,
Чтобы в снегах топила его скрижали.
И через год не нашел бы нечистый кречет
Плоскости, на которой вы не лежали.

***

А она всё Омэн ему, всё Амэн.
А она всё смыслом его, всё сутью.
И когда лежит с обнаженной грудью,
Разорвав ночнушки нарядный саван,
То и здесь всё «рыцарь» ему, всё «герцог»,
То и здесь всё песни ему, все стансы.
И когда он спит, пробивает панцирь,
И с любовью смотрит, как бьётся сердце.
Как дрожит огонь, отражаясь в бронзе,
Гематиты плавя и гематомы.
И она всё Амэн ему, всё Омэн.
А в ответ одно.

[с добрым утром, Солнце].

***

Воздух - пустой кисель – лишь добавь кустарник
С ягодами, тумана немного брызни,
Перемешай всё с паром соседней псарни,
И наслаждайся, чувствуя, что у жизни
Нет продолжения. Спит пучеглазый Аргус.
Дерево веры, засохнув, пустило корни.
То ли – того и гляди – повторится август.
То ли – того и гляди – не наступит вторник.


© Adonatti

Видишь, она наряжается, господи,
видишь как ранит больное об острое?
Не нарастает мозольное, костное
и натирает броня.
Видишь как маски меняются? "Сделай мне
венецианскую, прочную, смелую,
в блеске, с глазами - слепыми пробелами,
чтоб никогда не менять,
чтобы меня не достали кинжалово
те, плоскодушные, с пальцами-жалами,
вглядами-иглами... боже, пожалуйста..."
Слышишь её? Помоги.
Путь ей откроется занавес бархатный,
пусть звездопады пройдут её парками,
радуги пусть триумфальными арками,
след не узнают враги,
сделай весну ей и тех кто останется
с ней, неспокойной, до осени стариться,
пусть она будет лучиной и странницей,
слушай её и зови,
но не давай ей ни блеска, ни золота.
Будет баута до сердца расколота.
В нём же пока ещё живо и молодо...
слышишь? Немножко любви.


© Петелина Мария

Ты прав во всём, архитипичный критик.
Пишу херово, пакостно живу.
И падают, и падают в траву,
которой боль засеяна на Крите
не желтые и даже не листы,
а так себе - наброски лабиринта.
И, в самом деле, с кем мы говорим-то,
когда с собою больше не на ты?
"Как Вам живется, там, в своём нигде,
корявости, поспешности и мате?
Хотели отражений? Принимайте".
И вот, когда стоишь совсем раздет,
из зазеркалья глянет пустота,
пороется в поношеной коробке,
и ты, такой поживший и неробкий,
рученками интимные места
пытаешься прикрыть... Окстись, не стоит.
Не потому ли ты сегодня наг,
что прежде побоялся сделать шаг
и встретиться глазами сам с собою?


© Петелина Мария

Ты помнишь, как ты пришел сюда
пугаясь собственной тени
и как я прочел по твоим следам
цепочку твоих рождений?
Как я позвал тебя - к плоти плоть
не пристает надежней,
как ты сказал "меня вёл Господь"
а я подтвердил "возможно"?

Как я заставлял тебя до утра
сомненья в подкову гнуть,
как я предлагал тебе сотни правд,
а ты выбирал одну,
как сталь закалялась, как взгляд твердел,
слова становились делом,
и как узнавал ты, что твой предел -
лишь то, что сочтешь пределом?

Теперь же, когда ты и горд, и смел,
и с силою обручен,
ведаешь цену и слов, и дел -
подставь мне свое плечо.
И я положу на него не меч,
а горечь земных утрат,
мгновенья, которых - не устеречь,
не вымолить снова, брат.
И я расскажу тебе: сила - прах.
Не стоит она души.
А то, что споют тебе на пирах -
поток ядовитой лжи.

Достоин жизни нижайший смерд
и жалости - каждый третий.
А то, что сегодня ты горд и смел -
так это развеет ветер.
И сила беспомощна, если ей
колени крепит гордыня.
А если она тебе скажет "бей!",
то сердце твоё остынет.
Она, превращая весь мир в золу,
кипит в тебе тёмной лавой.
И я научу, уходя во мглу,
смирять её
перед слабым.


© Петелина Мария

Как он красиво лупит-то, этот дождь,
когда по нему не ходишь, а - из-за окон.
Листья краснеют - пощечины капель. Множь
свои и чужие горести. Розы кокон
напоминает главное: жизнь хрупка.
Шейка в колючках ещё зелена, но сверху
скрючило холодом. Трагики-облака
тени бросают, словно снимают мерку.
Хочешь-не хочешь, а будет костюмчик сшит.
Ляжешь в него умытый, немой, тверёзый.
...Кто понимает осень, тот не спешит
тратить её как все - на тоску и слёзы.


© Петелина Мария

Поэзия - гибкий, колеблемый ветром ствол,
Который однажды замрет в переплетах твердых.
Слово бессмысленно, если оно мертво.
Назвался поэтом - учись воскрешать из мертвых.


© Кот Басё

Я составляю список своих подобий,
живых надгробий,
видимых искажений,
каждого провожу по календарю:
«Не желай моего пути, я уже горю,
я проживаю секунды под напряженьем,
ты запомни то, что я тебе говорю».

Мои тени невменяемы, к сожаленью.
Я себе, пожалуй, отблески сотворю.


© Кот Басё

Я хотела сказать… А впрочем, я слишком много
говорю невпопад, особенно по утрам...
У тебя тут, смотри, дорога. Твоя дорога.
Этот кофе, определенно, не может врать.
Я хотела сказать… довольно. Я всем довольна,
не гадаю, что будет, и берегу слова.

И спасибо, что мне так больно. Когда мне больно,
я особенно остро чувствую, что жива.


© Кот Басё

За рулём чуствую себя богиней... Я еду, а парень молится)))

незатейливый и колючий-дождик лупит синкопами в крышу
то ли сервер почтовый глючит-то ли просто никто не пишет

пробежишься купить сигареты –зачерпнешь все окрестные лужи
то ли кончилось здешнее лето-то ли просто голос простужен

то ли холодно – прячусь в маршрутке сложноцветной промокшей кошкой
то ли кофе был крепкий жутко-то ли просто нервно немножко

партизански не дрогнет мобильный - то ли села опять батарейка
то ли просто на Вас, мой милый-след помады чужого оттенка

в ожидании соединения я по буквам диктую строчки:
Харитон, Ульяна, Евгения,Виктор, Ольга... и точки... точки...




(c) Марина Лебедева

Замкнуто в колесо пространство из воздуха.Помнишь колдунью, что от воды растаяла?
Ведьмой, ты знаешь, Элли, быть очень просто,если душа обидами обрастает.

Если кидают камни и режут волосы,доброе сердце вмиг обрастет коростой.
И завизжит старушечьим, мерзким голосом.Ведьмой, ты знаешь, Элли, быть очень просто.

Ржавый октябрь. Стылый, замерзший Бостон.Нервно скрипят качели в порывах ветра.
Ведьмой, ты знаешь, Элли, быть очень просто,если тоска и злоба засели где-то.

Время качает прошлое в колыбели.Маятник бьется в стенки больного мозга.
Если зима - снег под ногами стелет,ведьмой, ты знаешь, Элли, быть очень просто.

Если душа, в сумерках, у помоста,нищенкой бродит, криком срывая голос.
Ведьмой, ты знаешь, Элли, быть очень просто,меж нереально черных и белых полос.

Между чужих улиц, домов и комнат,так тяжело, грудью вдыхать воздух.
Если тепло руки еще помнят,
Ведьмой, ты знаешь, Элли, быть очень просто.





(c) Лелит

Море бредит. До лета оно простуженно.На проспектах дождем раздает пощечины.
Этой осенью вечер еще услужливей, чем пропитая шлюха в тени обочины:
-"Вот, - мол, - небо, асфальт,и окно над городом. Полетаем,детка? Давай, чего уж нам,
Я сегодня, детка, беру недорого - жизнь копейки, если теряешь главное."
Я стою пустая и невесомая.И держаться больше не получается.
Вот окно.Вот город.А вот тоска моя. И она подо мной, как скамья, качается.


© Кесслер Оксана

Разучилась ждать, догонять, рисовать на стенах,
улыбаться небу, зонты забывать в трамваях,
громко петь, ночевать на крышах, дышать вселенной,
забывать о том, что двуногие не летают.
Поняла, что за ночью обычно приходит утро,
а паркет вмещает пятнадцать солнечных зайцев.
И «трусливый» давно заменила на «старый и мудрый».
А еще научилась не спорить... И не влюбляться..




(с) Джу

Немного терпения и умения  и фаршированная рыба украсит Ваш стол

А если это блюдо покажется Вам все-таки сложным - посмотрите интересный видео рецепт 

перцев, фаршированных форелью.

 

Что-то парусник наш застрял
между домом и синей далью...
Я тебя, капитан, прощаю,
ты не видел подводных скал.

Может, кто-то затмил мой свет,
или ветер не так прозрачен,
но люблю тебя, это значит,
что опять повторяю – нет -
моему непростому «я»,
моему дорогому «мне бы»,
ведь в любви моей столько неба,
сколько может вместить земля.


© Анжела Луженкова

Отпускаю тебя, мой не друг, мой не враг,
Ты же чуешь, сегодня запахло палёным,
И какой-то – никто, не со мной обручённый,
Говорит тебе – будь беспощаден и нагл.

Отрываю себя от моих «всё с тобой»
От моих «для тебя», я себя отрываю.
Ты – не мой, не простивший и гордый герой,
Сядь, расслабься и выпей горячего чаю.

Посидим на дорожку, такие дела…
Ничего, что без блюд, ничего, что без блюдца?
Пусть ты судишь, что я, закусив удила,
Понесла вдруг по кругу, чтоб снова вернуться.

Отпускаю тебя, ты мне, просто, не в масть,
Не за то, что ты, краденным, дышишь и судишь,
Отпускаю, и всё. Ну, мне, как-то, плевать,
Знаешь, лень говорить. Бисер мечется – людям.




© Анжела Луженкова

Все самолёты дома… так сразу и навсегда.
Окна аэропорта не выдержат ожиданья.
Лица за каждым гейтом в заснеженных городах
в пасмурном заоконье запутались, отражаясь…

Пить до рассвета кофе… как будто бы про запас,
Где-то потом проснуться, в твоём повседневном – morning…
Мы же решили, вроде, …но кто-то решил за нас.
Там ничего не значит значительность наших хроник.

Буду гадать по лицам… Так кто же значИмей всех?
Ради кого же крылья уверенно отменили?
И для кого, огромно, срывается с неба снег?
Это для дамы в стельку /там вряд ли возможен вылет/.

Может, хранит нас Ангел от чьих-то чужих расплат…
Кофе – моя расплата в заснеженном неполёте
Жить самолётам дома двенадцать часов подряд.
Чья, извините, воля любовь раздаёт по квотам?

Ласточки на приколе, как будто бы неба нет…
Звёзды давно потухли, не выдержав ожиданья.
Кто-то рисует смайлик на самом большом окне,
пусть улыбнётся Небу, как будто бы - уважает.


© Анжела Луженкова

Там, в основательных дождях,
сегодня птицы улетали.
Мы исполняли на рояле
Осенний вальс «я буду ждать».
А выходило – «не дождусь»,
и получалось так противно,
что на окне фальшивил иней,
рисуя индивелый куст.
И ноты заменить нельзя,
сказал же Бог - играй, что дали,
Но, только лучше, чем вначале,
чтоб было видно – жил не зря.
*
На том краю, в другой весне,
в твоём обветренном апреле
дождись, я вырулить успею,
хоть пропасть заровнялась - в снег.
Почти над пропастью, почти
во ржи, почти возьму за руку…
И умирает пусть от скуки
всё то, что встало на пути.
*
И где-то, среди ярких дней,
узнай меня. Я стану старше.
Всё будет будто бы вчерашним,
но каждой ноточкой во мне,
растает индивелый куст
и разлетятся звездопады…
Я партитура та, что надо,
Тобой, заигранная пусть.


© Анжела Луженкова

Сто раз тебя будет нести с одного глотка,
швырять на колени с нелепым:
- я так скучаю...
Сто раз.
На сто первый
любовь подаётся к чаю
и, в общем, не крепче
топлёного
молока.


© Индульгенция

Нет, я не знаю, откуда вылез ты, мой нелепо во мне живущий. Ветра какие над миром выли? Из пекла ада? Из райской кущи? В системе знаков чужих и чисел ты понимаешь совсем немного. Ещё вчера ты ходить учился. А вот сегодня готов в дорогу. Ты не пророк. Ты дитя порока. Последний выживший могиканин. Тебе печально и одиноко, вот только пропасть упрямо манит. И ты гуляешь себе по краю, и смотришь вниз и, конечно, видишь, как там булыжники собирают те, что давно говорят на идиш. И месят глину. И строят город, в который время прийти мессии. И он придёт, но ещё не скоро. Он станет новым жрецом России. И будет звать за собой убогих. Тому, кто первым решится верить мессия кротко омоет ноги, чтоб не жалел о своих потерях. И кто-то плюнет без демагогий. Другой заплачет, и крикнет: «Что вы! Ведь мы мечтали о новом Боге. Глаза откройте, смотрите – Новый!» А дальше будет всё очень просто: когда скучают по вере люди, то каждый третий – уже апостол. И каждый первый когда-то будет. И встанет солнце однажды рано, не изменяя себе – с востока. И поклонятся России страны от Тянь-Ань-Мыня до Ориноко.


© Ник Туманов

Всех твоих рыжих с глазами бесстыжими, с камнем души неживой на шее, тонущих слёзно и вечно - на дно. Всех обесцвеченных и беспечных, цветочные рты, карамельные плечи, чувства мальвинные – за облака. Лживых левреток, твоих брюнеток, с лайковой кожей, с сердцами мидий, с глазами чаек – я всех кончаю. Буду одна о тебе молить, стану одна по тебе скучать. Рвать, с исступлением полуночника, кожу змеи твоего позвоночника, пить алкоголь из твоей крови, дышать рваным кашлем в конце любви. Спать между синих крыльев морфиды, на ладони Сциллы, под ладонью Харибды. Спать и сновидеть одно лишь имя, гибнуть безвестно за полк твой, Игорь.


© Настя Романькова