каждый раз одно и то же:
подожди меня здесь,
посиди в коридоре,
там будет скучно.

как она себя утешала:
это он её бережёт, охраняет,
это он ежевечерне боится
за её покой, здоровье и жизнь.

как она однажды устала.

не хочу, говорит, здесь ждать,
не хочу сидеть в коридоре,
пусть, говорит, беспокойно,
пусть скучно.

пусть я пойду, пусть столкнусь
лицом к лицу с твоей любовницей,
пусть оболью платье красным вином,
пусть меня убьют на войне,

но я хочу пойти вместе с тобой,
я хочу идти рядом с тобой,
чтобы мы шли наравне,
чтобы любили одновременно,

а не по очереди,

а то ты всегда пропускаешь ход.





(с) Ксения Желудова

Она звучала и замолчала - такое, впрочем, бывает тоже. Ее, как лист на ветру, качало - она бледнела: улыбка, кожа, потом неровной вдруг стала поступь, когда не в ногу шагала с ровней. И мир был мал, не хватало роста, и все тревожней сдвигались брови. А между складками (две насечки) легло, затихло заметно глазу, что ей беспомощно стало нечем глотать тоску, отвечать на фразы, держать удар и лицо, смеяться, очароваться происходящим. И цепь неловкостей и простраций ей стали тягостью в настоящем. Она молчала, не став счастливей с чужой подачи "вот так жива ты".

И так бывает. Лист гложут ливни
и смотрят в окна невиноватых.




© Лина Сальникова

просто ж живётся другим -
уик-энд, силикон,
вежливый чиз, свой садовник,
помолвки и торт, тамагочи.
мы ж, рождённые с тем,
что живее живых языком,
помогаем пространству
сдвигаться до мёртвой точки -

обнуляя до оканья холода.
заедая пломбиром любую стужу.
осаждая на полном скаку поезда.
и никто нам по сути и нахрен не нужен.

(с) Елена Евгеньева

***
леса оделись в траурный кармин
и небо начинает скорбно хлюпать.
писать стихи, растапливать камин,
когда нет тяги, - форменная глупость.

***
на завтрак - солнце. к ужину - луна.
рецепты счастья не новы`, но всё же.
не знаю, как на марсе, но у нас
все пропасти заканчивались рожью.

***
прогнулись туч осенних купола
и листья хворь ненастная скосила.
отдай монашке чёрный шоколад -
ей отмолить такой соблазн под силу.

***
пока зимы зерно не разрослось -
щедры на солнца спички и физалис.
трещат дрова и думается вскользь -
не всё напрасно, как сперва казалось.


© Елена Евгеньева

лучший подарок - город, который так долго снился.

Нам и думать нельзя с тобой ни о чем таком. Интеллект, этикет, дресс-код, боевой заряд. Мы владеем одним таинственным языком, на котором даже люди не говорят. Узнаем повадки, чуем слова нутром, отмечаем все, чем можно наполнить речь. Мы храним здесь имя, племя, число и род, даже время получается уберечь. Это редкое искусство течет песком, под которым текст надежнее, чем гранит. Нам и думать нельзя с тобой ни о чем таком.

Только правила не действуют вне границ.


© Кот Басё Светлана Лаврентьева

Странное дело. Почему-то каждый знает, что лучше для другого. Но никто не знает, что лучше для него самого.


(с)

Тысячи птиц летят на огонь
Тысячи слепнут тысячи бьются
Тысячами погибают птицы
Тысячи трупиков остаются

И смотритель не может всё это стерпеть
Не может смотреть как гибнут его любимцы
Да пропади оно пропадом!
Он говорит
И гасит маяк
И маяк не горит

А в море корабль налетает на риф
Корабль плывущий из тропических стран
Корабль везущий тысячи птиц
Тысячи птиц из тропических стран
Тысячи тонущих птиц.



(с) Жак Превер - пер. М.Яснова

Город моря не знал и был безнадежно зол, вместо шлюх портовых испытывал старых дев. У морского дьявола был здесь иной резон - вышло так, что в море ему не осталось дел. Говорили в тавернах, что сушей наказан черт, что ни парус, ни компас ему не вернут пути. Говорили, что море стоит за его плечом, оттого ему выхода к морю и не найти. Дэйви Джонс любил женщину, только её одну, но она была ветром - попробуй её поймай. И тогда он решил людей отправлять ко дну, свою смерть, как сердце, из каждого вынимать. Дэйви Джонс любил женщину, женщина вышла в шторм. Он считал шаги: пучина, доска, прицел. Много лет прошло, и он позабыл, за что. Но из бездны к нему все тянется эта цепь. Иногда под вечер стихает привычный гул, опускаются ставни, на город ложится сон, и становится легче, и тень, что стоит в углу, превращается в свежий бриз и морскую соль. Дэйви Джонс выходит, поет о своих морях, замечает в каждой случайной ее черты.

Убивает он, ни слова не говоря.

Только смерть не избавляет от пустоты.



© Кот Басё Светлана Лаврентьева

Мой городок игрушечный сожгли,
И в прошлое мне больше нет лазейки.
А. Ахматова



Я родилась в игрушечном раю.

Порой он, правда, притворялся адом.

Там в голову беспечную мою

назойливо ввинтилось слово «надо»,

такое инородное. Реки

изгибы в балке прятались без счёта,

казались высоки и далеки

цветные двухэтажные хрущёвки.

Я родилась поддерживать очаг

и Золушкой копаться в мелочах,

учиться чечевицу от гороха

хотя бы понаслышке отличать.

И да минует случай страховой

лоскутный свет – и ласковый, и ладный,

где с миром был надёжный уговор

у детства – в каждой клеточке тетрадной.

Рука слегка в чернилах – это я

теряюсь от сложнейшего вопроса –

какого цвета спинка воробья?

И бантики в горошек держат косы.

Тут раньше было дерево. Оно

пило корнями, возносилось в небо,

листвой светилось и цвело весной,

в ликующей головке быль и небыль

сплетая в пряди, дождевой водой

промытые, змеилось сквозь тетрадки.

Теперь тут только крыши чередой

и дымоходы в шахматном порядке.

Мы гаснем долго, искрами во тьме –

вдруг занявшись и описав кривую,

немыслимую, сложную – взамен

луча, стрелы, мы проживаем всуе

и неумело… Но горим пока.

Как только отпущу своё начало –

я стану тенью в роговых очках,

как все, кто больше свет не излучает.





(с) Ольга Андреева

Все проходит, наверно, когда-то пройдём и мы -
мне впервые так страшно чего-то не уберечь.

Я пишу тебе из какой-то своей тюрьмы, и могучие стены ломают на эхо речь.
Я теряю тебя в твоём прошлом, что не молчит, что приходит держать общим списком любимых тем.
Мне все кажется, ты заберёшь у меня ключи и оставишь однажды писать тебе в темноте.
Кроме стен у меня ничего для опоры нет. Всей-то радости - смех твой звенящий и сила ждать.

Ты ведь правда так улыбаешься только мне?..

Обещай мне, что мы не закончимся никогда.



© Лина Сальникова

Пусть время, как свихнувшийся монах
рассветом незапятнанные тайны
всё так же прячет, словно смех – в горах...
Нет, не смешно.
По-прежнему фатальны
ночные безоглядные шаги.
Убить ли вас, любить ли вас, враги –
всех тех, кто держит за руки и плечи
и не пускает?..
Каин?..
Не взлететь.
Фантомны боли за спиной.
И легче
остаться, чтобы, тренируя смерть,
загадывать – от выдоха до вдоха –
вдохнуть ли?..
Аvе...
Авель?..
Не взлететь.
Уходим... ходим... им...
Что им – эпоха?..
Не оглянуться...
Не забыть.
Не сметь!..
Не сметь искать, как прежде – в зеркалах,
ту девочку, ушедшую за снегом
в июльский день...
Но почему – побегом
был назван этот первобытный страх
не сбыться за границей амальгамы?..
Блефует ночь, проигрывая гаммы
для получивших к листопаду сводку
с полей сражений –
бой за тишину
мы проиграли.
Врали?..
Ну же…
Ну!..
Ну, вспоминай же: ночь, качая лодку,
шептала – бой не может быть окончен,
пока с самим собой ты – заодно,
грех верить звёздам –
просто свора гончих
бездомных псов,
а млечный путь – короткий,
хотя, довольно крепкий – поводок,
как память тех, кто, не нащупав дно,
пытается взлететь до срока,
до...
До первых непридуманных проталин
мне нужно пять минут наедине
с той девочкой, в зеркальной тишине
потерянной жестоко и случайно,
и я ей расскажу...
Скажу ей?..
Не...




© Пузыревская Лада Геннадьевна

Скоро осень, милый, вино и мёд,
голубые крылья морских небес.

Кто хотел ответа - его поймёт. Кто боялся слышать - остался без.
Скоро море и небо, как два крыла - полосой разделяются синь и синь.
Я хотела тебя, я тебя ждала - о каком мне счастье ещё просить?
Время тихо скрипит между пальцев ног, намокает соленой прохладой ночь.
Скоро осень, песчаное дно, окно - и рассвет, за которым все решено.
Где ты тихо целуешь глаза и лоб, я ложусь на плечо, обнуляя счёт...

... видишь, море становится на крыло?
Скоро осень, любимый. Кто слышит - ждёт.




© Лина Сальникова

Не пора ли заговорить? Опадают листья, отпевает ветер оставшихся в летних водах. А у тех, кто выжил, нынче повадки лисьи, эти дни покорились, отчаянно удались им, каждый праведный каторжник вырвался на свободу. Беглый взгляд не прячется больше в тени извечной, все просторней становится осени ойкумена. Это летом казалось, что больше спасаться нечем. Время лечит себя, как зверь изможденный, лечит. И однажды полностью вылечит непременно. Не пора ли заговорить, не пора ли громче? Прижиматься к земле бесславно и нерезонно. К черту все междуречья в излучинах междустрочий.
Дай нам новые воды, вечный небесный кормчий.

Наши лодки изголодались по горизонту.


© Кот Басё Светлана Лаврентьева

Пишу тебе из будущей зимы –
теперь уж год, как ты не слышишь ветра.
Твои рассветы глубже на два метра,
надеюсь, не темней (?..), молчит об этом
усталый некто из зеркальной тьмы –
похоже, что не знает... Брат мой, где ты?..

А здесь – всё то же, стынет время «ч»
в пустынных парках, снегом не спасённых,
и сталкеры теперь уже вне – зоны
и вне – игры, и город полусонный
укачивает звёзды на плече,
а звёзды – холодны. И непреклонны.

Трамвайных рельсов меньше с каждым днём,
пути – короче, время – безмятежней,
в том смысле что, меняя гнев на нежность,
запуталось и претендует реже
на точный ход незагнанным конём.
И днём с огнём ты не найдёшь подснежник

в окрестных недорубленных лесах, а жаль,
хотя давно – никто не ищет...
Плодятся тени, заполняя ниши –
не амбразуры. Каждый первый – лишний,
и с каждым снегом тише голоса
ушедших без причины – тише, тише...

Блаженны те, кто твёрдо верит – нас-то
минует посвист зыбкой тишины...
Некрепко спят, объевшись белены,
адепты веры в полумеры, тьмы
шаги всё тише… Под окном тюрьмы
хрустят осколки звёздного балласта.

Шаги – всё ближе...
Нет надёжней наста,
чем ветром опрокинутые сны.






(с) Лада Пузыревская

Быть может, времена уже не те… Условия диктует век спешащий… Но сердце так грустит о доброте… Немодной… Искренней… И настоящей…


(с)

Приручи меня, словно кошку.
Я не дикая, я – ручная.
Со мной будет немного сложно,
Но я знаю дорогу до рая.

Если с сердцем ко мне открытым -
Не предам и я буду рядом.
Я готова прощать обиды,
Но простить не смогу обмана.

Иногда я бываю сильной.
Или просто пытаюсь казаться...
А мне хочется быть любимой
И в любви своей растворяться.

Я кажусь притягательной многим,
Но мне нужен один, родной -
Кто тоску мою в сердце разгонит
И от бед закроет спиной.

Я в душе - пушистая кошка
От любви и ласки мурчащая.
Мой характер сложный немножко.
Но я верная, я - настоящая.


© Мария Куткар

говорят,
эта ведьма приходит во мраке
и когтистой рукой забирается в душу.
только выключишь свет, ее голос повсюду.
ты не можешь уснуть или выйти наружу.
ты зашел в ее дом, так садись у камина,
обогрейся в ладонях ноябрьской ночи.
самовар уж дымится промозглым туманом,
расскажи обо всем, что забыться не хочет,
обглодало, как кость,
растерзало, убило,
но никак не уйдет,
не оставит за дверцей.
расскажи о любви,
что испила все соки,
превратила в пустыню цветущее сердце.
расскажи о мечтах,
что остались мечтами,
лишь осели во взглядах бездушным укором.
эта ведьма молчит,
подает тебе чашку,
где тоска через край обезумевшим морем.
эта ведьма - твое порождение мыслей, и взращенная так,
как дитя в колыбели -
помнит то,
что зимой и весной нашептали,
помнит то,
что умчавшимся летом напели.
а бывает другая,
в объятиях близких,
в разноцветных носках
и дымящихся чашках,
эта бабушка-осень целует нас в щеку
и кладет под подушку
волшебную сказку.





(с) Deacon

Только мы и знаем, что происходит здесь - под покровом ночи, под масками городов. Мы одним прицельным словом сбиваем спесь с тех, кто в этом тексте еще наломает дров. Только мы и знаем, как провести черту языком, пером, рукой, раскрывая плоть. Будет наша воля - я тебя обрету, серебро, хрусталь, расплавленное стекло. Ты умеешь быть и музыкой, и цветком, превращаться в жаркий ветер и нежный сон. Я привыкла в играх ставить себя на кон, только в нашем переплете не в этом соль. Соль в глубинах, в долгих взглядах, в морской воде, соль лежит на дне - нырнуть, запрещая вдох. Только мы и знаем, что побеждает день - молодые вина, музыка, лунный дом. Мир наполнен самозванцами, каждый плут уверяет нас, что слышал благую весть.

Отпусти их с миром: книги себе не лгут. Только с равными слова обретают вес.


© Кот Басё Светлана Лаврентьева

Бокалы, яблоки, вечный штопор, какое дело, который час. Открытый космос: задернуть шторы, войти друг в друга и замолчать. От звука вздрогнуть и сбиться с ритма, поймать дыхание, лечь на курс. Мы так чертовски неповторимы, что совпадаем строка в строку. И рвется хлопок, и время мнется, ловцы серебряных звонких пуль - кто будет первым, перевернется и примет на руки Млечный Путь? Вот-вот закончатся персеиды, и август вычерпает луна, начнётся осень, сентябрь, сидр, стихи, истории, имена.

Я буду где-то вне зоны сонно ходить по дому, играть в слова и остро чувствовать невесомость, когда захочется целовать.


© Кот Басё Светлана Лаврентьева

Здравствуй, Бог. Я его не видела сотню с чем-то тягучих дней.
Я успела сменить загар на белёсую кожу.
Как он, Господи? (Ты же выше, Тебе видней),
к тому же, я обещала больше его не тревожить.
Пока я здесь из первых рядов, как инвалид,
наслаждаюсь неведеньем, словно изящными танцовщицами,
Спросит ли кто-то, что у него болит?
Будет ли кто-то дышать ему между ключицами?
В то время, как я убеждаю себя, что вот-вот воскресну-
И доверяюсь судьбе, как повозке пьяного ямщика,
Падает ли кто-нибудь, словно в бездну,
в шероховатость на его небритых щеках?
Если вы Там решите грешок на него повесить,
(мало ли, может план по поимке не выполнен в сроки)
Вспомни, что он подарил мне лето две тысячи десять.
Сними с него все повинности и оброки.
Отведи от его столицы снега и метели.
Ты же знаешь, он не из тех, кому всё на блюдце.
Господи, главное - это чтобы его жалели,
а уж полюбить охочие наберутся.






(с) Марьяна Высоцкая

Следующая остановка осень, пожалуйста, не забывайте свои летние воспоминания...

(c)

Депрессия не признак слабости — это признак того, что ты пытался быть сильным слишком долго...



(с)