Не спать с тобой по ночам – это рок и рай. Первый делаешь громче – играй, играй. Второй постигаешь, как до сих пор не смел. Таинство рук твоих, твой животворный смех. Не спать с тобой по ночам – очищать эфир от всех, кто с мечом приходил воевать за мир. Месяц над полем ратным багров и тих. Я сижу на краю кровати у ног твоих.

Не спать с тобой по ночам - это сущий ад. Думать, кто в этом замешан, кто виноват, Между нами река, в реке глубока вода.

Кто разделил километрами города?


© Кот Басё

Кошки не ходят строем,у кошек нет документов.
Им не нужна прописка и даже билеты в кино.
Они сидят без работы или служат в числе агентов
Высших цивилизаций,но чаще им все равно.

Кошки не голосуют,рекламе они не верят,
Лукьяненко и Донцова для них не авторитет.
Кошки – это не люди,но кошки – это не звери,
Они - разумные монстры с весьма далеких планет.

Кошки масс не боятся и мыслят вполне свободно,
С корпоративной культурой кошкам не по пути.
Кошки всегда одеты,как кошки,а не как модно.
Навесьте ярлык на кошку – и кошка вам не простит.

Кошки не верят в бога,а если верят–то тайно,
И не в такого бога,в которого верим мы.
Все,что мы знаем о кошках,узнать удалось случайно,
Их мифы упоминают про ядерный свет зимы.

Но есть и у кошек слабость:им нравится чай в стакане-
Не пить чтоб,а любоваться,-заваренный крепко чай.
Они стучат телеграммы о стороже-ветеране,
Работающем на стройке: «Рекомендован в рай».




(с) Наталья Михайлова

…А просто я прочту тебе стихи,
заглядывая с мягкостью кошачьей
в твои чуть опьянённые зрачки,
где Прошлое становится прозрачным…

Немало однодневок и богинь
входило в эти омуты, играя…
роняли черепки чужих святынь
и лгали о любви в минуты рая…

С истёртыми осколками в горсти,
глядишь в меня… задумчив и неспешен,
и память осторожно совместит
витраж из прошлых взглядов и усмешек…

Как много неоконченных имён
сжимают настороженные губы…
глядишь в меня, как в зеркало времён -
обзорная экскурсия по судьбам…

Не жду переплетения стихий
и вспышек упоения во взгляде,
а просто я прочту тебе стихи,
вводя ладонь в серебряные пряди…

Неюный волк, успевший стать седым,
- ты в ласках, как в охоте, осторожен…
Признаешься и в страсти, но вторым,
добавив осмотрительно «я тоже…»


© Свет Мой

Пахнет осенью август мечтательный
И на небе из звёзд урожай…
Я приеду к тебе обязательно,
Ты ведь мне говорил: «Приезжай»…

И от волн на подушке каштановых,
Будет штиль у тебя на душе…
Мы с тобой будем счастливы заново,
А несчастий хватило уже…

Ты рукой соберёшь мои волосы
И сожмёшь постепенно в кулак…
А по стенам то тени, то полосы
Будут двигаться плавно и в такт…

Разольётся по телу незримая,
Ощутимая нежность-река…
Я люблю и к тому же – любимая…
Мне завидуют, наверняка…

Я от страсти к тебе – неприличная,
Но святой становлюсь от любви…
Это чувство к тебе безграничное…
Я приеду… Ты только зови…

Ты, как август, серьёзный, мечтательный…
А в глазах – молчаливая грусть…
Я приеду к тебе обязательно,
Только, можно, назад не вернусь?


© Ирина Самарина-Лабиринт

Это такая тьма, которая не превратится в Свет,
Это такая боль, которую не суждено испить,
Я говорю с тобой, но тебя здесь как прежде нет,
И я люблю тебя, просто не зная кого любить.

Это такая жизнь, что только плакать и целовать,
Это такая смерть, что ни избегнуть, ни замолить.
Меня накроет осознание, как печать, -
Раз не забыла сегодня, мне никогда уже не забыть.

И эта горькость слов, придуманных не для нас,
И эта сладость губ, застывший на вдохе крик,
Что я люблю тебя - первый, последний раз,
Лишь оттого, что я дико
счастлива
в этот миг.


© Хрустальная Марго

Пить тебя безостановочно и до дна
черного сердца, не в силах остановиться.

Мое наваждение сладкое и вина, свобода моя упрека не видеть в лицах.
Сегодня на облачном атласе белый день, слепящий настолько, что сам у себя украден.
А я умираю без тени твоей, и здесь меня в сотый раз уже дьявольски лихорадит
без пальцев твоих, мне положенных на живот, без права вбирать тебя жадно и до частицы.
Настолько, что не останется ничего, кроме движения - медленно, участиться -
спиною почти не чувствуя простыни. Меряя время волной приглушенных стонов.
Я так хочу тебя, только вокруг - они, белые, слишком чужие. И город тонет
в свете. Если гореть - не на их огне,
слишком святом для объятого этим адом,
мучимого тем, что ты каждый раз во мне,
но никогда не бываешь со мною рядом.

Пить тебя, петь, невозможно тебя хотеть, так умирать, повторяя движенье пальцев,
чтобы потом в обезумевшей темноте
черного сердца все время с тобой рождаться.



© Лина Сальникова

Не зная устали и жалоб,
Мы время меряем трудом.
Но слишком многое, пожалуй,
Мы оставляем на потом.
... Прочтем... Насмотримся... Догоним...
Наговоримся... Воздадим...
Мелькают встречные вагоны.
И вот –
Полжизни позади.
А за незримым поворотом
Зимы белеют купола.
Иные думы и заботы.
Иные срочные дела.
Но даже если б пожелали,
Мы не нашли б в лесу густом
Травинок тех, что мы не рвали,
Их оставляя на потом...




(с) Людмила Татьяничева

Это теперь мой разрушенный пантеон
Мёртвых богов, изрезавших сердце льдин.
Дом мой на острове, остров на дне морском,
В доме моём ни убранства нет, ни картин.

В доме моём обесточенная графа,
Где вместо имени прочерк, а ниже - Ты.
Все одиночества в мире умножь на два
И осознай каково мне в моей глуши.

В доме моём эхо прошлых твоих шагов,
Пыль, что слетела когда-то с твоих подошв,
В воздухе вязком тонут обрывки слов -
Так глубоко никогда ты их не найдёшь.

Это теперь мой святой, необжитый храм,
Скол обмелевшего моря, столетний снег.
Я без тебя не умею сходить с ума,
Мой "милый ангел"... (зачеркнуто) человек.


© Хрустальная Марго

там где (в)скрылся медный всадник
за ораторской трибуной
отцветает палисадник

назаборные три буквы
горделиво полыхают
вызывая нежный трепет
у встающих с петухами
почесать ботву на репе

там по лицам голубика
по стаканам бормотуха
раз Москва не долюбила
можно крыть её братуха
просветлением хворая
лишь бы за руку ловили

пионеров по сараям
принимают в домовые
чтоб совсем не разориться
без закуски и преамбул

портят девок трактористы
портят девок сериалы

бесконечная тропинка
пропадает за плетнями
православная глубинка
оперенья не меняет
матерясь и матерея
что бы там ни затевали

мир тебе моя деревня
Бог с тобой
но за тебя ли


© Sterva

А я жить хочу.
Верить, надеяться.
Любить хочу.
Хотя и не верится.

Дышать хочу.
Что б лёгкие - инеем.
Фамилию хочу.
Твою. С моим именем.

Играть хочу.
Как ребёнок. Весь день.
Улыбку хочу.
Искреннюю. Не ту тень.

Дружить хочу.
Так, чтобы не понарошку.
Счастья хочу.
И мурлыку - рыжую кошку.

Книжек хочу.
Несметно чтоб полок.
Конфет хочу.
Их - три кучи коробок

Слышать хочу.
Голос. Твой.
Идти хочу.
Вместе. Домой.

Я жить хочу.
Бывает? У меня - да.
Я тебя хочу.
Рядом. И навсегда.








© Надьярная Ольга Андреевна

Километры... Километры...
Перепутья... Расстоянья...
Наша жизнь - в порыве ветра,
В искре дня, в твоем дыханье...

Словно жизнь - как неизбежность,
Мы в ней как бы мимоходом.
Будто вечны только нежность
Да знакомый дух свободы...

Словно смерть - всего лишь слово,
Просто шаг навстречу ветру.
Грань тонка, а в жизни новой -
Километры... Километры...




© Твой Пепел

моя оранжевая шлюха
моя любовь старорежимная
плывут твои осины в шлюпках
дождям лениво дирижируя

ты продаёшься за обноски
стихов где рифмы заколочены
и трёшься ласково об ноги
весьма сомнительных молодчиков

давай придумаем примету
что мы когда-нибудь поженимся
под громкие аплодисменты
под яркие самосожженьица

ты заберёшь мою фамилию
и спрячешь бережно за пазухой
а после я тебя помилую
гостям по праздникам показывать


© Sterva

как он печатает: "женщина я скучал," - пренебрегающий знаками препинанья, резкий, способный устроить во льдах цунами, чтобы натравливать айсберги на причал, если на оном не вывешу белый флаг.
как безвозмездно вмещают его глаголы от горизонта ползущие ледоколы писем, которыми море пьянеет в хлам.
как он печатает: "женщина это трэш всё что с тобою связано обращает в новую веру где север и крики чаек перебинтуй мне паузу нет отрежь хватит меня разгадывать я же вот пьян предсказуем безумен почти что сломан," - да, у обычных женщин на этом слове бабочки опускаются на живот (или какие метафоры ща в чести, чтобы витиевато и беспонтово выразить истину "самка уже готова" и до аудитории донести?). ну а со мной сложнее - могу заржать, вежливо хмыкнуть и прочее в этом стиле.
жалко мальчишку. сказать бы ему "прости" и данную тему больше не продолжать.

но не получится, как ни тяни кота, сколько, не зная броду, ни суйся в реку.
сука во мне выключается крайне редко, дрянь же не выключается никогда.


© Sterva

И такая наступит осень - не угадать,
кто в ней выиграл, при этом ни разу не победив.

И в глазах ее колко-небесного цвета льда ты прочтешь себя так, что застынут слова в груди.
Мы живее, чем ты навсегда про себя решил. И теплее, чем те, кто безвременно одинок.
У меня к тебе, знаешь, такая любовь и ширь, что земля уплывает невидимо из-под ног.
В нас, хранящих у сердца ее затяжной синдром, принимающих эликсир ее по глотку,
осень нервно болит, словно лезвие под ребром, пробегает, как импульс, по каждому позвонку.

Я вдыхаю поглубже твой голос, и он дрожит. Различаю в нем осень - так медью звенят слова.
У меня к тебе - не прожитая толком жизнь: поспешить, разбежаться, до одури целовать.

Эта осень - причина и ключ от любых причин. Взгляд в глаза, неотрывный, в которых на самом дне
я читаю все то, что внутри себя ты молчишь, но что будет всегда предназначено только мне.

Эта осень наступит желанием уступать, просто сдаться на милость порывистых нежных рук.
Я дышу, согревая ладони, и вьется пар.

Подойди.
Дай обнять тебя.
И да замкнется круг.



© Лина Сальникова

Я не люблю кофе без кофеина, пиво без алкоголя, фильмы без сценариев и книги без сюжетов.
Сухое молоко и жидкое мыло, воздушные поцелуи и виртуальный секс. Это все "типа" и "как бы".
Это все равно, что внештатный сотрудник, внематочная беременность, заочное обучение и загробная жизнь.
Мне нравится здесь и сейчас. Чтобы все было ясно и понятно: орел или решка, король или пешка.
Я хочу, чтобы: кофе бодрил, пиво веселило, книги и фильмы будоражили.
Считаю, что лучше громко смеяться или загадочно молчать, чем тихо ругаться или говорить невпопад.
Долой суррогаты, консерванты, имплантанты и пищевые добавки! Да здравствует все настоящее!
Кто пробовал, тот знает!


© Елена Рог

И, теряя ее, он знал, что всему конец,
становился, как сталь, тяжел, напряжен, как нерв,
уставая считать, сколько в прошлое канет дней,
где он держит ее и касается влажных губ.

И, теряя, он знал: у нее там наступит ночь,
у него же теперь круглосуточно здесь темно,
словно он опустился и лег на такое дно,
где в молчании ледяном только мысли - жгут.

Он себя закалял одиночеством, коньяком;
никого не хотел и не видел себя ни в ком.
Те, что были с ним рядом и с кем он давно знаком,
выдыхали: "Тут соболезнуй, не соболезнуй..."

Он привык быть один - он же был до нее один,
черт же дернул сказать ей однажды "ну что ж, входи",
а теперь узнавать ее - в каждой, и там, в груди,
ощущать, как вонзаются сотни тончайших лезвий.

Нет, он знал, что пройдет. Отболит и начнет мельчать,
просто нужно прожить всю ее, каждый день и час.
Отпустить и - чего там еще? - он и так прощал.
А потом просто выдохнуть, выпрямив позвоночник.

И когда он добрел до постели и лег в постель,
он смеялся, хмельной, потому что всегда был тем,
кто легко забывал всех, кого он забыть хотел,

и вот только ее почему-то забыть - не хочет.



© Лина Сальникова

Счастье постоянным не бывает:
в каждом счастье кроется беда…
всяк живущий на планете знает,
что жару сменяют холода!
Там, где деньги – не бывает Бога…
там, где власть, там тоже Бога нет…
Бога не отыщешь за порогом:
Бог – в тебе, коль в сердце твоём Свет!

Если помощь оказать не можешь,
то хотя бы зла не сотвори…
не других – себя суди построже…
больше слушай, меньше говори!
Я тебя, мой внук, приму любого…
покажу дорогу к роднику:
только, честью дорожа и словом, –
не теряй поводья на скаку!


© Артур Наумов

Не бойтесь закатов -
за ними рассвет:
что было когда-то -
оставило след!
Что дОлжно, то будет -
иному не быть...
средь нЕлюдей - Люди:
им выжить и жить!

У каждой "случайности" -
скрытая цель:
нет края бескрайности -
звёзд карусель!
Тщись правдой ударить,
чем ложью жалеть:
прошло - не исправить,
как осени медь!

Упали закаты...
сгорели года...
латают заплаты,
кто шёл в Никуда...
Что дОлжно, то будет -
иному не быть...
средь нЕлюдей - Люди:
им выжить и жить!


© Артур Наумов

кружево неба вплетается в здешний ад,
бог ставит на быстрый таймер смешное лето,
жизнь продолжает линию контратак.
из нелюбивших меня очень просто
сложить планету.

не слюнявлю подушку ночью,
а фильтры днём.
ветер, рыдающий в лёгких, устал и стих.
последние чувства разбавил сердечный сок.
теперь поди поищи вот таких пустых.

недавно в веснушках смеялся двоим апрель
и не было предпосылок к больнице с электрошоком
а теперь я просто сижу и смотрю на дверь,
через которую
он
ушёл.


© Неон Ас

Избегая верить в подобных мне, потому что их априори нет, грустный август вешался на ремне, извивался, мучился, не кончался, как Иуда с пригоршней серебра – неразменной осени младший брат. И вода, что раньше была добра, становилась яростней час от часа, изливая душу бродячим псам, успевая в ангелы записать доходяг без дома и без лица, наполняя грохотом водостоки. А потом плоды её пожинать приходила дикая тишина и была, казалось, поражена, и метала молнии на востоке.

Загрустишь – придумай себе пожар. Для жестокой девочки при пажах это дело плёвое – умножать школоту на сдержанных и брутальных, умножать на крыши цветы в постель, собирая образ из тех и тех, обещав награду – себя хотеть, колесо Фортуны изобретая.

Монолог героя – скорее, дань. Шепоток по дальним бежит рядам. Что услышу – в точности передам той себе, которая лжёт со сцены [леди Бог для мальчиков и мужчин – не присвоить, значит не изучить].

А стихи запишутся в палачи, оттого и станут почти бесценны.

Если осень впору, пора носить – листопад, прохладу, густую синь по утрам, которые для такси – невозможно ранние, молодые. Впереди – рождение сентября. Вот и ясли инеем серебрят, проверяют звезды: горят? горят! и читают Библию на латыни.


© Sterva

Сидеть и романтики дожидаться не стоит ни времени, ни труда.

Мне нравится истинное джедайство, шонбинство и прочая ерунда – стремление жить, ощущая резкость любого из кадров, в которых снят. Когда вдохновенье имеет резус, его не положено объяснять. Приходит внезапно, меняет свечи [особая практика колдовства]. Моё вдохновение бьёт и лечит, поэтому осенью нарасхват. Оно всё острее к концу сезона, к последнему вылету журавлей и мёрзнущим астрам. С него срисован сентябрь, неприкаянный дуралей [опять озадачен и озабочен – да как это можно, такое сметь! – что падшее золото вдоль обочин седые дожди превращают в медь].

Свобода и поводы к ней стремиться всегда начинаются с гаража. Такой разновидностью экстремизма, естественно, хочется заражать. Мне нравится выехать с Ковалевской, а дальше по Дмитровке через мкад. Туда, где пустое уходит лесом, и больше не стоит его искать. Я чувствую трассу, она живая, она провоцирует и дерзит, но искренне большего не желаю, чем скорость обменивать на бензин.

Красивые женщины носят Shoei. Попутного ветра и полный бак – их женское счастье, оно большое, поскольку синоним его – судьба.


© Sterva

Мне бы так хотелось чувствовать с тобой снег
на звезды смотреть, молоко пить, проливая на млечный путь
мне бы так хотелось с тобой смеяться и гладить ладошками облака
мне бы так хотелось увильнуть от всего-того, что дает лишь тоску и грусть
они думали, что вернули, но я не вернусь
помнишь, как в том рассказе "когда же отпустит"
хотелось бы, чтоб никогда
лунные окошки твоего дома - мое устье


© Июльская Кошка

Эти письма требуют дать огня. Дождь терпел веками — не изменял. А любовь положено причинять, потому что нежность больнее силы. Договор подписан. Повергнут в шок. Без него — ни плохо, ни хорошо. Хочешь, провоцируй его ножом? Посмотри, какой он теперь красивый.

То дома, то пристани, то мосты... Он боялся верить в таких, как ты. У него — предчувствие запятых, или, в крайнем случае — многоточий. Без твоих вопросов — ему не жить. Расскажи, пожалуйста, расскажи, как тебя любили твои пажи. Как тебя хотели, а ты не очень.

Аритмия страсти. Святой закон. Чтобы тосковать — намекни — о ком? Твой читатель, кажется, с ним знаком: от таких как он леденеет кожа. Он красив как демон, в его крови столько боли, нежности и любви, что пора себя от него привить, потому что ты без него не сможешь.

Зазеркалье — повод сойти с ума. «Он не бог», прошепчешь, — «придворный маг». Ты его из строк солгала сама, чтобы было в ком растворить чернила. То тоска, то скука — один итог: за тебя его не убьет никто. Потому, пусть будет придворный бог. Раз уж ты таким его сочинила.

Происходит разное, посмотри: будет всё. Однажды не хватит рифм и огонь извергнется изнутри, чтобы дать возможность пожать плечами. Будет площадь, осень и купола. И судьба разбита напополам. Это — он и ты его позвала.

А ненужных мы еще не встречали.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Если вы есть – будьте первыми,
Первыми, кем бы вы ни были.
Из песен – лучшими песнями,
Из книг – настоящими книгами.
Первыми будте и только!
Пенными, как моря.
Лучше второго художника
Первый маляр.
Спросят вас оробело:
“Кто же тогда останется,
Если все будут первыми,
Кто пойдет в замыкающих?”
А вы трусливых не слушайте,
Вы их сдуйте как пену,
Если вы есть – будьте лучшими,
Если вы есть – будьте первыми!
Если вы есть – попробуйте
Гореч зеленых побегов,
Примериваясь, потрогайте
Великую ношу первых.
Как самое неизбежное
Взвалите ее на плечи.
Если вы есть – будьте первыми,
Первым труднее и легче!




(с) Роберт Рождественский

Извечен желтизны и сини —
земли и неба договор…
А я живу на Украине
с рождения и до сих пор.

От материнского начала
светила мне ее заря,
и нас война лишь разлучала
да северные лагеря.

В ее хлебах и кукурузке
мальчишкой, прячась ото всех,
я стих выплакивал по-русски,
не полагаясь на успех.

В свой дух вобрав ее природу,
ее простор, ее покой,
я о себе не думал сроду,
национальности какой,

но чуял в сумерках и молньях,
в переполохе воробьев
у двух народов разномовных
одну печаль, одну любовь.

У тех и тех — одни святыни,
один Христос, одна душа, —
и я живу на Украине,
двойным причастием дыша…

Иной из сытых и одетых,
дав самостийности обет,
меж тем давно спровадил деток
в чужую даль от здешних бед.

Приедет на день, сучий сыне,
и разглагольствует о ней…
А я живу на Украине,
на милой родине моей.

Я, как иные патриоты,
петляя в мыслях наобум,
не доводил ее до рвоты
речами льстивыми с трибун.

Я, как другие, не старался
любить ее издалека,
не жив ни часа без Тараса,
Сковороды, Кармелюка.

Но сердцу памятно и свято,
как на последние рубли
до Лавры Киевской когда-то
крестьяне русские брели.

И я тоски не пересилю,
сказать по правде, я боюсь
за Украину и Россию,
что разорвали свой союз.

Откуда свету быть при тучах?
Рассудок меркнет от обид,
но верю, что в летах грядущих
нас Бог навек соединит…

Над очеретом, над калиной
сияет сладостная высь,
в которой мы с Костенко Линой,
как брат с сестрою, обнялись.

Я не для дальних, не для близких
сложил заветную тетрадь,
и мне без песен украинских
не быть, не жить, не умирать.

Когда ударю сердцем обземь,
а это будет на заре,
я попрошу сыграть на кобзе
последнего из кобзарей.

И днем с огнем во мне гордыни
национальной не найдешь,
но я живу на Украине,
да и зароете в нее ж.

Дал Бог на ней укорениться,
все беды с родиной деля.
У русского и украинца
одна судьба, одна земля.
1992





(с) Борис Чичибабин

Кончусь, останусь жив ли, —
чем зарастет провал?
В Игоревом Путивле
выгорела трава.

Школьные коридоры —
тихие, не звенят…
Красные помидоры
кушайте без меня.

Как я дожил до прозы
с горькою головой?
Вечером на допросы
водит меня конвой.

Лестницы, коридоры,
хитрые письмена…
Красные помидоры
кушайте без меня.




(с) Борис Чичибабин

Тот, кто летал,
лежит на спине
на простыне
в тишине.

Это если смотреть с земли.
Если с неба -- лежит на дне.

Смотрит со дна
и видит огни,
шепчет "спаси сохрани".
Тот, кто летал, понимает, что,
кажется, это за ним.

Тот, кто летал,
был весел и смел,
всё раздал, что имел,
взял, что посмел,
был любим и глуп,
черен от гнева,
от боли бел.

Тот, кто стоял за его плечом,
просто однажды стал ни при чём,
может устал,
заболел,
забыл.
Тот, кто летал, обречен

выть
от фантомной боли в крыле,
тщетно пытаться отмыть стекло
и изрыгать только хрип и треск,
кашлять
обрывками слов.

Тот, кто летал -- на остром свету.
Взмыл и набрал высоту.
На этажерке.
Чадящий хлам.
Думал, что будет ТУ.

Вот он садится на пустоту,
спрыгивает в пустоту,
курит
и гладит
чужой самолёт:
всё, остаёмся тут.

Вот он идёт,
и идёт легко,
тянется след неровной строкой,
пусто -- ни мальчика, ни змеи.
Свет облака молоко.
Край.
А за ним -- тишина без дна.
В бездне четыре смешных слона.
Надо же, думает,
вот те на.

Как ты?
шепчет жена.
Кажется, легче, летал во сне.
Мёрзну.
Иди ко мне.




(с) Дана Сидерос

Смотри, говорю,
роем ямку, в неё — обёртку или фольгу,
сверху перо, монету, мелкое что-то.
Или бусинку — все шкатулки ими забиты,
или камушек подбери здесь, на берегу.
Накрываешь стеклом, присыпаешь его песком,
чтобы выглядело, как будто его здесь нет.
Получился секрет, поняла?
Наш с тобой секрет.
Помни, где он зарыт,
но не делись ни с кем.

Хмурится.
Водит пальцем по грязной коленке.
"Не понимаю, папа, зачем всё это?"
Вечно с ней вот так.
И попробуй не дать ответа.
Вспоминаю что-то, говорю:
понимаешь, Ленка,
фантики умирают, когда их снимают с конфет
мы должны их похоронить.
Если сделать всё, как положено, то они
превращаются в мотыльков и летят на свет.

Она кивает, идет собирать ракушки и камни.
Её устроил ответ.




(с) Дана Сидерос

Мы сольемся в единое время, один февраль,
вечный призрачный встречный и та, что теплее ламп.
Я тянусь к тебе. Ты никогда мне ни в чем не врал -
это я себя берегла
от простой неизбежной правды, что ты ничей.
Мне так долго хотелось считать тебя тут своим.
Кто отдал себя первым, уходит теперь ни с чем,
потому что его не просили сдавать бои,
одиночества, явки, всегда оставаясь тут.
Ничего не просили, надеясь, что сам поймет.

И теперь мы - два голоса, слитые в пустоту.
И теперь мы внутри невозможного из времен.

Потому что равны. Мне достаточно, что ты жив.
Мне достаточно, что над нами - один февраль.

Я молюсь за свободу, которой ты дорожишь,
обходясь в нашем странном единстве одной из правд.



© Лина Сальникова

Свои мечты в сырой подвал зарою,
на pur l'amour надежды хороня...
У гастронома встретила героя.
А может принца, только без коня.

Стоял, прижав к столбу свою сутулость.
Стекала кровь из шрамов боевых.
Внезапно сердце сильно встрепенулось -
любовь меня ударила под дых.

Он рассказал, что пострадавший в драке,
что ничего не помнит голова.
И защитил меня от злой собаки
породы жуткой - чихуахуа.

Сказал, что с детства обделён любовью
(мой честерфилд задумчиво куря),
Что сам - отменно крепкого здоровья,
и в предках были три богатыря...

Пылая страстью в гости пригласила,
пришила с брюк оторванный карман.
Чтоб поддержать его мужскую силу -
до часу ночи стряпала лагман

и остальные афродизиаки
(одна три года! Чтоб - наверняка) -
блины, котлеты, муссы, кулебяки
(пока в дому не кончилась мука)

Он, напитавшись, лёг под одеяло.
Шепнул, икая: "Я тебя люблю"
(ногами так изысканно воняло,
как камамбером или дором блю)...

Пропали даром пирожки с малиной.
И скормлены зазря мясные щи.
Не получилось песни либидиной.
Либиды нет, хоть с лупою ищи...

Молчит неделю женская природа
(сейчас ей точно лучше помолчать)
Пропал запас продуктов на полгода,
и ложки мельхиоровые, ммммать!
***

пересчитав зубами все ступени
и о дверной косяк расквасив нос,
ушёл, бедняга, прямо на коленях
(но ложки, сволочь, всё-таки унёс)


© Елена Лерак Маркелова