...повторяю мантрой все твои сто имен. Каждое вылетает осипшим свистом. Вроде бы дышится легче. И снится сон, по сюжету которого, будучи реалистом, ты на рассвете собрался - такси, пиджак, перепутанный локон на лбу горячем. Я про себя молилась - подай мне знак, ну окажись, пожалуйста, настоящим, вылепленным из забытых ухмылок, фраз, жестов, переговоров, пере-улыбок, гладить бы против шерсти - но твой окрас редок, и тут нельзя допускать ошибок.
я повторяю мантрой - нельзя назад, каждый обратный шаг отнимает силы, невыносимо двигаться наугад вдоль этих стен. А помнишь, ведь я просила - не окажись случайным, останься тут, в этой весне с еле слышным оттенком грусти...
мы заключили себя в эти пять минут.
и вот теперь гадаем - ну кто отпустит? Кто разожмет ладонь, отречется, встав утром уже другим, став черствей и строже?
я отпускаю медленно твой рукав.
ты еле слышно шепчешь - прости ей, Боже.


© Даша Сонина

просто есть эти люди, с которыми так тепло, как с другими не будет, пожалуй, и никогда. я не виделась с ними, но тысячами узлов мы повязаны; страны и города очень разные, только нам дела нет. я глотаю коробками мятные леденцы, эти люди мне дарят краски, уют и свет, от общения с ними во мне всё поют скворцы.
просто есть эти люди, они - как неясный сон. говорить с ними ночью дороже любых наград. можно даже не думать, мы всё равно в унисон, и иметь столь родных был бы каждый на свете рад.
просто есть эти люди... мне проще о них молчать и холодные пальцы упрямо сжимать в кулак. только не говоря, начинаю по ним скучать...
я люблю их.
сказать лишь не знаю, как.


© Лаура Грей

Так прощают Бога и дошколят, виновато пожимая плечами... впрочем, если хочешь короче, будет тебе короче.
Так прощают тех, по кому горят.

Прилетай где-то за полночь, помолчим, утыкаясь друг другу в ключицы, плечи, так взаимно и сладко себя калеча, превращаясь в обыденный серый дым. Предсказуемость наказуема, не молчи, говори, говори, говори и слушай, расскажи мне о том, как терял ключи, как терялся в Москве, терял веру в лучшее. Я запомню тебя - имена, мосты (ненавижу мосты), бесконечный август, как делила планету на ты - не ты. Как делилась сама на слепую радость...

Так прощают тех, для кого нет слов или все слова бесконечно немы, утыкаясь лбами в глухие стены, не жалея легких и кулаков. Так прощают - молча и навсегда, принимая на веру глухие стоны, принимая данностью, что когда все закончится, не вспомним, что были вообще знакомы.


© Даша Сонина

мне будет, что вспомнить - запятые, расставленные кое как в полудюжине мурашечных писем; густые волосы, зачесанные назад; глаза, как расплавленный шоколад. Парочку фраз, почивших в сломанном телефоне. Незабываемую ночь в забитом людьми вагоне поезда Санкт-Петербург - Москва (ты прерывистым шепотом выдыхал на ухо мне - жива? А я смеялась, ты зажимал мне рот)...

бабочки в животе умирают и щекочут крыльями пищевод.

мне будет, о чем молчать в шуме летних дней. Я сканирую всех людей на наличие твоих глаз. Каждый чертов раз ошибочен - сердце пропускает удар. Я совершенно уверена, что у тебя есть особый дар, позволяющий оставлять за собой ослепительный свет.

ялюблютебя.
это был мой последний привет.


© Даша Сонина

вот я пришла. Перроны дарят случайно забытый май. Яркие недостроенные ассоциации. Ближе не нужно, там темнота и край - а не сорвешься, так и проедешь станцию, так и пропустишь самое то плечо, на которое можно безропотно опереться.

если думаю о тебе - мне становится мучительно горячо
у самого сердца.


© Даша Сонина

пой мне, Солнце, тут же кругом тоска, беспробудные будни действуют мне на нервы, как в замедленной съемке - прищур, кивок, оскал. соответствую - днем вот играю стерву, к вечеру плавлюсь, стекая к твоим ногам /воображаемым, правда. беру и помню/,
помню по-шрамово, истово, по слогам.
и прячу лицо пылающее в ладони.
пой же мне, Солнце. стала бы я просить, имя твое ласкать, распевать, бояться - латать через боль связующую нас нить, любить тебя в горе, в море, в потоке танца? стала бы я - лихорадит. прости. не в счет. - из небытия возвращаться /бери на память/.
вечность назад - этот дом, поцелуев мед. вспышка. губами в плечи. большое пламя.

спой же мне, Солнце.
замаялась, дом, дела, август пришел, а я вспомнила и застыла.
я же нас выносила, выждала, родила, за порог проводила, как мать провожает сына...

...но нет ничего - прищур, кивок, оскал, кофе остыл, веревка в ладони вьется.
плесни еще грусти и нежности в мой бокал.
пой же мне.
пой мне,
Солнце.


© Даша Сонина

мой октябрь из белых изнанок соткан
кровь плывет на усталой отважной лодке
через сито и поры промеж клапанов и перегородок
из.
как замерзшие птицы ищут пустой карниз
так и я прилетаю к тебе искать приют
ты мой берег, причал, мой осенний плед и грунт
что вовек не предаст.
как вода из грубого камня рождает гальку
так мой снег покрывает воздушным тальком
мое прошлое, мой перелом предсердий
ты прочнее всякой железной тверди
здесь.
и тепло как кровавый глинтвейн в ладони
твои руки мягче чем челка пони
в моем фильме разобраны главные роли
и это покой.покой.
когда снег как колючая белая шерсть
накрывает все то, что под нами есть
я считаю восемь...четыре...шесть
и засыпаю.


© Ника Олич

оставишь всё как есть, свернешь страницу. кофе, заменитель сахара…
миссия не выполнима , девочка, тут пустоты - за год не разгрести .
в телефоне : «абонент находится вне зоны действия сети и тебе не пара»
где тот, кто тебя растянул поперёк городов, от пароля к аське и до кости.
это всё рок-н-ролл, танцуй, напиши так слезливо, что вздуются вены.
подели сердце надвое, стой под дождём, отрезай от себя по катрену
аккуратно на завтрак, обед и ужин. делай музыку громче, а душу Уже,
чтоб не втиснуться. смотришь как растерялась до нитки в кармане,
как мигрень водит циркулем в голове…всё же есть лимит . ты растрачена….
- привет. у меня от тебя будет стих. или сын. не иначе.


© Ника Олич

Я дышу словно зверь прерывисто, тяжко, себя загнав
Прямо в клетку, в самый несчастный угол
И густая ночь отваром прибрежных трав
Обжигает мои потрескавшиеся губы.

Сердце бьется, отбывая последний срок
Среди ребер моих пожизненным заключенным,
Но, как странно, что не рушится потолок,
Не врывается вьюга в матовость спящих комнат.

Я любила тебя по-дьявольски, вопреки,
Я любила тебя безмолвно, неотвратимо.
И любовь теперь эта рвет меня на куски,
Становясь временами просто невыносимой.

Бог такой любви никому не посмел желать
Ни Адаму, ни Еве, ни ангелам и ни смертным.
Как больную чумой, меня бросили умирать,
И, блуждая в ночи, на вопросы искать ответы.

От кого приходил, отчего ты тогда молчал,
Говорил "люблю тебя", словно кривясь от боли,
И рука твоя, горячая как свеча,
Иногда сжимала пальцы помимо воли.

Не умея дышать без тебя, я застряла здесь
Между жизнью и смертью на чертовом пограничье.
Ночи сводят с ума, а утро приходит в шесть.
Но для встречи с тобой,
я готова прожить
хоть тысячи.


© Хрустальная Марго

Мы с тобой состоим из сплошных углов,
натыкающийся - твердел.
От тебя невозможно добиться слов,
от меня не дождешься дел.
Ведь меня нельзя раскрошить до слов,
у тебя на дела - табу.
Мы такие птица и птицелов,
что видали нас лишь в гробу,
и ходили за нами, теряя зло,
а встречали по зыбким снам,
и без всяких отмычек - привычный взлом -
только небо давалось нам,
и давилось нами, и так текло,
что и бог за потоп краснел.
Мы такие птица и птицелов,
что не видимся и во сне,
и кого мы ловим, кому поём -
разберутся уже без нас...
только если мы на земле вдвоём,
то опять - весна.




© Бином

А в книгах судеб таких не пишут:
почти прозрачных, открытых настежь,
несущих радость в себе мальчишек, с кем жизнь, разобранная на части,
вдруг становилась предельно ясной. Нашел себя - удивился, вспомнив.
И вот из глупостей и напраслин все стало складываться и полнить.
Все стало выверенным и важным - шаги, автобус и чай в стакане,
спешащий почерк в письме бумажном, квартира с вечными сквозняками.
Все вдруг очнулось и задышало. Сошлись часы, города и числа.
Как будто мальчик задумал шалость все починить и наполнить смыслом.

Касаться губ его, жечь страницы - смотреть, как угольно тает кромка.
И помнить, как это - жить и сниться. Быть многословной, нескладной, громкой,
но так естественно, по-простому, так подкупающе подростково,
как будто утро вошло простором, отогревая прохладу комнат.
Смотреть в глаза, становиться тише и греть так сильно, что не остудят.

А в книгах судеб... Пускай не пишут.

Я напишу нашу книгу судеб.



© Лина Сальникова

Дорогой мой, под этой осенью не вмещается
нежность - в общий регламент, любой поцелуй - в момент.
Телефонные разговоры не возвращаются -
цепь коротких гудков каждый раз означает смерть.

Дорогой мой, мы коротим, рассыпаясь искрами.
Перерезаны горла держащих нас проводов.
Только пара минут на молчание - если выкрали.
Только шанс приласкать меня словом, когда готов.

Дорогой мой, сегодня я выйду одна на улицу.
Если что-то меня в тебе просит - иди на риск.

Ни в какой из вселенных мы больше не поцелуемся.
Только там, в глубине, эта нежность ещё горит.



© Лина Сальникова

Простуженный голос, утренний зябкий воздух -
паром смеешься, озябшие прячешь пальцы.

Осень всегда происходит в нас очень поздно, чтобы в ней получилось не рвать дистанций.
Осень всегда начинается с предысторий, сжимает запястия узкими рукавами.
Каждый из эпизодов прожит и спорен, каждый прощенный в ней больше не оживает.

Что в тебе от меня насовсем осталось? Знаешь ли ты ответ или знать не хочешь?
Осенью нам себя для себя так мало, что это не лечит сомнений и одиночеств.
Что тебе нужно, когда ты идешь, усталый, прятать слова ко мне - за показным молчаньем?

Осень легко может сделать, чтоб нас не стало.
Если ты хочешь так - просто не отвечай мне.



© Лина Сальникова

Сердце не бьется, но это давно и привычно
словно навеки попало в стальные тиски
а в остальном этим вечером все как обычно –
дождь, воробьи и не_твои смски

зима запоздала, и валенки не продаются
мокнут на рынке. и в моде опять парики
в шумном буфете колхозницы дуют на блюдца
жизни не жалко – шепчут вокзальные ходики

у кассы – гора чемоданов и девушка с арфой
что-то читает - внимательно, нежно и медленно
косы смешные торчат из банданы и шарфа –
хочешь, мы как-нибудь в пятницу сходим на Генделя?

кольца, заколки, кошелки, зонты, зажигалки
кошки, овчарки, китайцы, каталки калек
дождь босиком по перрону ни шатко ни валко
а завтра – я знаю – нечаянно выпадет снег
жизни не жалко...




© Пьяный Ливень

Я не ищу с тобой войны
по праву сильного - так странно? -
но все поэты - игроки,
а это самый лучший щит.
Иллюзий ворох в полцены:
я знаю, что еще желанна,
а, что любима не была,
и раньше знала, не взыщи.
Я не ищу иных побед,
пока себя не победила:
а в этой схватке я паду,
таков единственный исход.
Я все, что знала о тебе
так глубоко похоронила -
сама, пожалуй не найду
и вряд ли кто чужой найдет...
Я не ищу тебя в других,
таких, как мы, не сводят дважды,
в делах войны скупая жизнь
не ошибается подряд -
не ей выписывать круги,
скользя корабликом бумажным
из тех страниц отборной лжи,
что неохотно - но, горят.


© Ксения Кольт

Новорожденный мир заблудился в густой траве.
Мог бы в трех соснах, да их еще не нарисовали:
есть иван-чай,
две бабочки, с крыльями из эмали -
светлой, полупрозрачной, кобальтовой эмали,
губкой впитавшей полуденный жаркий свет.
Миру-младенцу сейчас бы туманного молока,
теплые руки создателя, новую погремушку,
сны о долинах, предгорьях, рисованных деревушках,
чае горячем в таких неприлично красивых кружках,
чтобы и в руки их боязно взять, пока
чай не остынет. Обычный зеленый чай,
в чайнике-шаре заваренный заспанным демиургом,
теплым, со мною не сбывшимся, майским утром,
в новорожденном мире, по-детски смешном и мудром,
льнущем лесной голубянкой к твоим плечам.


© Ксения Кольт

Ты знаешь, подруга, мужчинам не просто.
И можешь кидать в меня кучу камней.
Ты принца рисуешь высокого роста...
Чтоб молод, богат был и всех веселей.
"Мужчина - он должен ...", а дальше по списку,
За нас написали уже в соц сетях:
Букеты из роз с романтичной запиской,
iPhone , кстати, новый вот вышел на днях...
От них в 25 ждут огромных успехов!
Машины , квартиры и где - нибудь дом.
И вовсе не важно какие помехи,
Cвоим ли он нажил все это трудом.
Ты знаешь, подруга, мужчинам не просто.
Им плакать нельзя, говорить про печаль.
В них много - "нельзя", что нам девушкам - можно.
Нет... я в восхищении, мне их не жаль.
Они даже терпят больных истеричек,
Что шарят в карманах, смотря телефон.
Мужчины прощают так много привычек.
А многим - совсем отвратительный тон.
Я знаю мужчин, по - серьезному верных,
Но им почему - то совсем не везло.
Влюбляются в глупых, коварных, нелепых.
А всё потому, что таких - большинство.
Поэтому им не хотелось жениться,
Пусть дело уже и идет к тридцати.
Телами успели уже насладиться,
Но что -то "за гранью" никак не найти...
Ты знаешь, подруга, мужчинам не просто,
А умным - еще и труднее в сто крат!
Им мало лица, красоты или роста.
Они, как и ты - идеальных хотят.
Есть притча о старом - престаром мужчине,
Ему девяносто, а он не женат…
«Вы что, не нашли идеал?»
- перед смертью спросили,
«Нашел идеал, но так долго искал…»
«... и что же она? Отказала вам просто?» ,
«Увы, отказала, была занята….
….она все искала мужчину…высокого роста,
чтоб молод, богат был… Ну, в общем, мечта…»

© Екатерина Довлатова

Я ежечасно твержу о том, что никого не люблю - и всё же, ты согреваешь улыбкой дом, ты заставляешь бежать по коже - толпу мурашек, ты говоришь всегда о том, что сбивает с толку, и сам то лечишь, а то болишь прочно засевшим в груди осколком...
Я не умею скрывать того, что я однажды любила сильно, мы как красивые дети гор, герои страстного кинофильма, и после этого всё - вода, и после этого всё - пустое... Я смотрю в небо - а он звезда, я смотрю в пропасть - а он стал морем. И отболевшим пустым нутром пишу о том, о чем страшно думать - ты согреваешь улыбкой дом, а я сметаю обломки судеб, а я, истлевшая, все хочу зажечь искру в чьем-то светлом сердце, но с моей травмой смешно к врачу, с ней нужно намертво запереться и никого к себе не пускать, пусть дом пропахнет тоской и дымом, пускай остынет моя кровать, пока он женится, хочет сына, столько стерпела о нем тетрадь, но тебе слушать - недопустимо.

Я ежечасно твержу о том, что никого не люблю, но все же - питаюсь слепо твоим теплом и ненавижу себя до дрожи. Прочти, забудь меня и уйди, о лед сплошной невозможно греться. Крутя осколок в моей груди, не забывай, что я целюсь в сердце.


© Хрустальная Марго

...Просто осенью эта тоска сильней
И, как водится, без причин.
Лис выходит из леса на свет огней.
- Я хочу, чтоб ты меня приручил.

Рыжим пламенем, тёплым огнём, песком,
Вихрем листьев над осевой...
Неспокойная осень гнетёт тоской,
Заметая пути домой.

Над заброшенной трассой плывёт туман,
Сыплет мелкий, как бисер, дождь.
Ровно тысячу лет, как сошёл с ума
Дальних троп бесприютный вождь.

И теперь он мотается по городам,
Постоянно нося с собой
Дым прошедших времён да пустой стакан,
Не совсем дорожа судьбой.

...Свет от фар режет тьму, бьётся, рвётся прочь,
След печатает грязный трак.
Старый белый Фредлайнер летит сквозь ночь,
За собой рассыпая мрак.

И не помня уже ни имён, ни лиц
Тех, оставшихся далеко,
Посерьёзневший с возрастом Маленький принц
Греет тёплой своей рукой
Руль,
Включает сияющий дальний свет
И сильнее жмёт на педаль...

Лис ступает на тёплый асфальт, вослед
Ветер листья уносит вдаль,
В чьи-то сны,
В напоённые солнцем сны,
Превращая их флёр в кошмар.

И у лиса в глазах пляшут две луны -
Отражения встречных фар.

...За надеждой грядёт всякой веры крах.
В мире сотня таких лисиц.
А в глазах повзрослевшего принца - прах
Всех покинутых психбольниц.

Он невидяще смотрит вперёд, туда,
Где кончается свет огней,
На черту, за которой лишь пустота -
И уже ничего за ней;

Там туман, моросящий дождливый бриз,
Отказавшие тормоза,
И навстречу выходит печальный лис,
Тщетно верящий в чудеса.

...В перелеске за памятной Чусовой,
Что дорогой насквозь прошит,
Пахнет мокрым асфальтом, дождём, травой,
Резким запахом стёртых шин.

И тягач, у обочины замерев,
Словно дикий огромный зверь,
Хрипло дышит в простуженном сентябре.

Дальнобой отворяет дверь
Рыжей девочке.

Крошевом янтаря
Тихий голос её звенит:
- Доброй ночи. Мне холодно тут стоять.
Подвези меня до Тывы...

...Утро снова приносит с собой покой.
За окошком - такой простор...
Русло старой дороги легло петлёй
У подножия острых гор.

За мостом над Катунью зажглась заря,
Навсегда прогоняя тьму.
Отражаясь в росинках, огни горят,
В листьях, пляшущих на ветру.

Фура мчит, на боку у неё наклейка.
Буквы вымочил серый дождь.
Почерк там неразборчивый, очень мелкий,
Но захочешь - ты разберёшь.

Там слова, всем известные в этом мире,
Правда их на губах горчит:
"Мы в ответе за тех, кого мы приручили,
И за тех, кто нас приручит".


(с) Хельта

Запомни мой номер на экстренный случай,
Я в жизни так редко за кем-то жалею.
Ты очень хороший, а может и лучший...
Но я теперь больше людьми не болею.

Удвоилась гордость, утроилась сила,
Здесь бьют все с размаху и без тренировки.
Я много давала, я мало просила,
Чем люди любимей...тем жестче уроки...

Зато появилась размеренность взглядов,
И там, где провал, оживает план "Б".
Мне стало понятно, что должен быть рядом,-
Незрячий... кто лучшее видит в тебе.

Запомни мой номер на ЭКСТРЕННЫЙ, ВАЖНЫЙ,
Так мало есть тех, за кем я скучаю.
И если раздастся звонок твой однажды :
Я трубку возьму...я возьму...
...Обещаю ...






© Ира Долинная

Ты ждешь его, и он к тебе придёт. Дождаться — это счастье не для каждой, но он — весёлый, солнечный, отважный (а ты — сплошные холод, снег и лёд), и остальное всё уже неважно.

Ты ждёшь его, и он уже собрал в рюкзак мечты, надежды и пожитки. В его улыбке плавятся снежинки, а ты — один большой девятый вал, и выжить можно, но — с какой попытки?

Какой тропой (и есть ли та тропа?), где всех на свете небо васильковей, идёт к тебе — и путь его неровен, а ты стоишь, жестока и слепа. Хозяйка ветра, жадная до крови.

Ты вся — метель, ревущая в лицо, и колкий снег, забравшийся под ворот. Но он придёт — красив, безумен, молод, силён и смел, как десять удальцов, уже вот-вот, рукой подать как скоро.

…Готово всё. Тревожной тишиной заполнен мир, оставшийся в долине. Путь может быть каким угодно длинным, но всё равно ведёт к тебе одной — единственной (желаннейшей!) вершине.

Недолго ждать. Уже почти вот-вот. За шагом — шаг. Бессмысленно с судьбою вести борьбу. Волчицей буря воет.

Ты ждёшь его. И он к тебе придёт.
И навсегда останется с тобою.


© Дарёна Хэйл

Ну, здравствуй, дикий зверь. Шагай через порог.
Я не боюсь тебя – чего теперь бояться?
Ты смотришь исподлобья, суров и одинок:
Захочешь приласкать – останешься без пальца.

Ну, здравствуй, дикий зверь. Ломали и таких,
И злее заставляли циркачить на арене.
Но мне неинтересно пинать тебя под дых,
Ловить, сажать на цепь и спорить, кто сильнее.

Не скалься, не рычи. Я вижу: ты ослаб.
Захочешь укусить… Оставь, себе дороже.
И – здравствуй, дикий зверь. Я так тебя ждала.
Капканов больше нет – и ловчей ямы тоже.

Нет клеток или пуль. Теперь и навсегда.
Шагай через порог – и скалиться не думай.
Куда б ты ни бежал, твой путь привёл сюда.
Мой дикий, дикий зверь. Усталый и угрюмый.

Здесь тихо и тепло. Ни бурям, ни снегам
Пробраться в этот дом, поверь мне, не по силам.
Мой дикий, дикий зверь. Ложись к моим ногам.
Я правда не боюсь. Чего бояться, милый?

Тебя? Ну, не смеши. Не скалься, не рычи.
Здесь некого кусать. Запрыгивай давай-ка.
Сыграем, дикий зверь, в игру про «приручить».
Любому дикарю нужна своя хозяйка.


© Дарёна Хэйл

Наступает тёмное время года:
Тяжело, решительно, без оглядки.
Ты стоишь немой, постаревший, голый,
И тобою кто-то играет в прятки:
Прячет в горку мусора под кроватью
В пожилой однушке в глухом районе,
В гардероб среди полинялых платьев,
Между яблок в ящике на балконе –
Мол, дружок, лежи, покрывайся пылью,
Сизой скукой-плесенью, словно крышкой,
Все давным-давно о тебе забыли,
Ты – незваный гость, миллионный лишний.
Забивает ноздри прогорклый воздух,
К стёклам липнет слякотный мутный вечер,
Потолок в дурацких зелёных звёздах
Медным грузом давит тебе на плечи.

Вдалеке чирикнет ночной автобус,
С четырёх колёс перепрыгнув бровку.
Можно выбрать в ящике новый глобус:
Джонаголд, скрижапель, ранет, грушовку,
Начертить на нём города и страны,
В берега кисельные втиснуть реки,
Поселить народец с акцентом странным
И смешным названием «человеки»,
Подмешать в историю боль и небыль,
Сочинить религию по шаблону
И держать дощатое злое небо
Над своим придуманным Авалоном.


© Светлана Ширанкова

Он приходит и говорит: «Забывай меня,
Никаких перспектив, никакого тебе огня,
Ничего тут не переделать, не поменять».
Забывай, говорит, на забыть у тебя — два дня.

«У тебя впереди всё. Встретишь других ещё».
Я в ответ улыбаюсь и молча веду плечом.
Он садится на край дивана. Мне горячо
И немного, наверно, страшно. Я вот о чём:

Всё внутри заливает нежностью, как вином,
И какое тут «забывай», если — вот оно,
Накрывает с разбега душной морской волной
И кладёт на лопатки. Здравствуй, родное дно.

Можно всё что угодно думать и даже знать —
Ничего здесь не переделать, не поменять.
...Он мрачнеет и убирает за ухо прядь.
Забывай, говорит. Забывай, говорит опять.

«Я — никто, одинокий всадник, ночной фантом,
Я шагаю всё время в гору — и всё на том,
Ты же зря меня, ох как зря запустила в дом,
Пожалеешь ещё не раз». Пересохшим ртом

Говорит мне все эти глупости, говорит,
И не смотрит, поравнодушнее сделав вид,
А во мне обрывается что-то и так кровит...
Он приходит ко мне во сне. Целый город спит.

Он приходит ко мне во снах. Постоянно, вот.
И вообще — не соврать бы в числах — уже идёт
Девятнадцатый (или даже двадцатый) год,
Как он умер. А целый мир до сих пор живёт.

Как росла на лугах трава, так растёт, растёт...
Я не знала его другим. Только так, и всё.
Ничего тут не поменяешь, не утрясёшь.
Лотерея. Рулетка. Выигравших — не спасёшь.

Бесполезно его любить. «Ну, сама скажи,
Это — то же, что голым горлом да на ножи».
Забывай, говорит. Улыбайся, гуляй, дыши.

...Как забудешь,
когда он лучше всех тех, кто жив?


© Дарёна Хэйл

Завтра проснёшься и будет болеть зима
чем-то холодным и каменным под ребром.

Ты разучился сходить от любви с ума.
И ничего в тебе более не остро.
Оторопь в дне твоем, сердце твоё - острог,
звоном ключей захлебнулась в нем тишина.
Завтра проснёшься - и будет болеть ребро,
в котором осталась несозданная она.
Дна не ищи в этом призрачном октябре,
бред вытирая озябшей ладонью с губ.

Гулкое время замерло на ребре -
пока циферблат не разбился, все стрелки лгут.



© Лина Сальникова

Ты потом поймёшь, как бываешь глух,
как неправ в этой слепоте.

Вот и утро, октябрь, поёт петух. Здравствуй, пленник молчащих стен.
Хорошо тебе там, со своей тоской время молча в иглу вдевать
и лелеять свой пресный, пустой покой и в событиях, и в словах?

У меня что ни день - звон клинков и бой, что ни час - снится вещий сон.
Хорошо тебе там, жить с самим собой, не глядеть на своё лицо?
Хорошо в этой скуке замшелых дней, не меняющихся картин
делать вид, что не помнится обо мне?

Значит, вырви и отпусти.



© Лина Сальникова

С крыльями очень сложно —
Грязь соберут везде.
Отбеливать осторожно,
В мягкой стирать воде,

Перья пушить и чистить
[Пышность — особый стиль],
Беличьей нежной кистью
Уничтожая пыль.

Белое не обманешь —
Свежесть альпийских гор:
В воду добавить "Ваниш",
В "Ваниш" долить "Ленор".

Сырость им невозможна —
В теплом сушить углу...

С крыльями очень сложно.

Приобрету

Метлу.


© Лисёнкова

Эта истина, как две копейки, проста –
Обижаться грешно и негоже.
Между нами – всего лишь уснувший квартал
И твое «мы увидимся позже»…

Позже, милая, позже. И вновь бла-бла-бла…
Вроде где-то болит, но не слишком.
Ты не рядом. А буквы не дарят тепла,
Хоть признаний - на целую книжку.

Надоело строчить смс в соцсетях
[Триста двадцать восьмая страница].

Я раскрашу оранжевым этот сентябрь,

А тебе…

Обещаю присниться!




(с) Лисенкова

Не люблю уходить
И ходить на воле.
Не люблю ничего объяснять.
Тем более
Не люблю
Ни белых
Ни желтых
Роз. Но

Иногда
Лучше никогда,
Чем поздно.


© Арчет

У нас с тобой обязательно будет Лето.
Настоящее лето, теплое, как рука.
Знаю, что счастье - сиреневые билеты.
Все силуэты уходят на берег Леты,
эти снега - превращаются в облака.

У нас обязательно будет большое Море.
Такое большое, - только оно кругом.

Будет много историй. Они в миноре,
мажоре, соре, сорри, задоре, вздоре,
разговоре, с волнами, чайками и песком.

И Северное сияние. И рассветы.
И радуга - среди загорелой тьмы.

Знаешь, я просто верю.
Я верю в это.
Верю не как в примету, - а словно Свету.

Верю, что верю.

И верю, что будем Мы.


© Арчет