А на часах - без четверти темно
А на часах - наполовину восемь
И смотрит в потемневшее окно
Моя девчонка - питерская осень

И в парк зовёт дурная,
Чур меня...
Дообниматься и доцеловаться
Под вечер

Вот ведь...
Не хватило дня...

Мне триста лет
А ей всегда шестнадцать

*****
Пинать листву - затея из затей
Мы доросли до этого, похоже

Ты поумнела...

Вот из новостей -
И всё...

А дальше - это слишком сложно...


(с) Андрей Пшенко

Когда октябрь, за дверь - ни шагу, итак ботинки напились луж.
Опять с зонтом поругался ветер, сцепились в драке без всяких нужд.
Сломались спицы, и зонт наказан, в прихожей хныча, стоит в углу.
Остывший ужин накрыт тарелкой, из всех - лишь вилка зовет к столу.

Сидишь с простудой, глотаешь кофе, уже не вечер, еще не ночь.
Газеты шепчут о чем-то мрачном, одно и тоже любя толочь.
Квадратный ящик, одетый в галстук, напялит маску "я-лучший друг"
И будет что-то болтать на ухо, не ради темы, а так, чтоб звук.

В постели - холод укусит кожу, насыплет в простынь тоску и дрожь.
Гадаешь, где загуляло утро, его не встретив, вконец заснешь.
Но перед тем, как спасешься снами, ты крутишь фильмы своей судьбы,
Где отказался, ушёл пораньше, сказал не сразу, авось, кабы...

Наверно, дождь залетел под ребра, и сердце хнычет, почти дуршлаг.
Один в постели, на перемотке сознанье вертит всё тот же акт:
Ты ловишь руку, не отпускаешь, сказал, что любишь, всегда любил.
Целуешь губы. Но это в титрах. Экран погашен. Ты отпустил.







(с) Deacon

Зачем-то он хлебнул с утра вина. Октябрь. Подорожали бизнес-ланчи… А менеджеры среднего звена глядят в окно на пьяного команча. Команч! Весь офис смотрит: что за чёрт? И цвет его лица похож на медный, и голову давно ему печёт… Команч влюблён, и это так заметно.

Он ждёт, он улыбается хитро, он пьёт из чашки пластиковой кофе. Такого не пустили бы в метро. Он в перьях! У него орлиный профиль.

Казалось бы, не лето, не сезон вот так сидеть босым на остановке… Раскрыв над головой прозрачный зонт, к нему идёт циркачка по верёвке с испуганно закушенной губой.
Команч встаёт, раскидывая руки. Конечно, эти двое – мы с тобой, уставшие внезапно от разлуки, конечно, это просто ты и я, хоть мы и не планировали встречу…

Октябрь. Дождём залитая скамья. И ветер всё пронзительней и резче.




© Ника Невыразимова

Так, выходишь на улицу, молишься молча: "Дай мне, Господи, этого - что непоко'рен.
У меня, знаешь, к этому - целая почта, целый склад неозвученных нежных историй.
Я их всех перемеряла - те же перчатки. /Обескрыленный мною становится скучен/.
Только этот в меня априори впечатан, и, конечно, поэтому так мне и нужен.
У него, знаешь, - крепость, закал алкогольный к моим рифмам, пьянящим всех прочих крылатых.
Только этот остался и сух, и спокоен... Знаешь, в жизни любой наступает расплатой
тот, кто выше тебя, закаленней и жестче. Кем уж если болеешь, - диагноз серьезен.
Как его приручить, посоветуй мне, Отче"

- Октябрин, две таблетки. И выписывать Осень.



© Лина Сальникова

Всё несказанно здорово, черт возьми.
Даже бывает скучно по вечерам.
Твой разогретый ужин готов к восьми,
я не совсем готова, но тоже там.
Всё несказанно весело, боже мой!
Как же чертовски весело просто жить:
каждый из нас солнце, закат, прибой,
каждый из нас горы готов вместить.
Всё несказанно радостно, тьфу-тьфу-тьфу.
(самое время стукнуть и поплевать…)
Мне бы сейчас кончить свою строфу,
да и к тебе броситься. И обнять…
Только опять вечер гоняет пыль,
да и ещё недовесна чуть-чуть.
Ты на работе, ужин почти остыл,
я же сижу – силюсь недоуснуть.
То ли метель, то ли скулит нутро,
завтра друзья, да и вставать к восьми…
Я иду спать, ужин идет в ведро,
а в остальном – здорово, черт возьми.







© Штуша-Кутуша

я – тот, кто остался тобой недострелен. но всё-таки выжил. и всё-таки вышел на голос.
Ник Туманов





В-четвёртых [и ты переспросишь: "В-четвёртых?"], рождённые морем его не страшатся.
Напрасно тоскуют скалистые фьорды, лелея надежду последнего шанса –
Увидеть, как парус идёт горизонтом. Рождённые морем не ведают суши,
Навечно оставив её в эпизодах.

А в-третьих, теперь уже морю – присуще
Держать на плаву корабли и баркасы, штормить и сдаваться в рыбацкие сети.
Рождённые морем не знают отказа, вскормлённые солью любимые дети.
Им ветер обещан, и выбор позволен меж морем и небом, меж синью и синью.
Вот так же в стихах: где встречаются двое – перо и строка, там отныне бессильны
Любые границы таланта и веры, любые законы, запреты, зароки.

Смотри-ка, лишённая принятой меры, влюблённая осень стоит на пороге,
Что есть во-вторых.
Обнажаются сути стреляющих в воздух и ранящих словом.

Как много нас, мальчик, на этом рисунке. Как сильно он Богом забыт/зацелован.
Как сложно решиться и просто раскрасить летящие птицами к югу пробелы,
Чтоб все, кто узнал себя в нашем рассказе, вернулись живыми.
Вот это – во-первых.


© Sterva

И мир не сдвинется с мертвой строчки,
ведь строчка - мертвая. Знаешь, впрочем,
не очень хочется многоточий
взамен таких вот погибших строк.

Ведь умирает лишь то, что живо.
А, значит, если вести с нажимом,
то можно слышать, как в буквах-жилах
когда-то пела о жизни кровь.

Вокруг такое, наверно, братство
из тех, кто жил, только жил - напрасно.
А нам с тобой - просочиться красным
в сухой Октябрь отведено.

Чтоб поминать /непременно - лихом/,
что предварило финальный выдох.
Ведь каждый /каждый!/ собой напихан
аж от гортани по это дно.

Так почему бы не петь о прошлом,
конечно, умершем, но хорошем,
хотя бы чтобы строкой, как брошью,
пришпилить памятно этот мир

к воротнику, к потайным карманам.
/Строка, конечно, - не Бог, не манна/,
но раз болело - была и рана,

а раны делают нас людьми.


© Лина Сальникова

...чтобы страсть кровила /привкус крови не дает забыть, что ты жива/...
Лина Сальникова



В октябриной стае [до того, как снег хотел растаять, но терпел]
Наступило время лютоволка - время возвращений в Винтерфелл.
Впрочем, это присказка, девчонка. Или - если правильней - пролог.
Игры "обрекавший-обречённый" в битве не престолов, но полов
Сами по себе закономерны, помогая думать и взрослеть,
В них не предусмотрены замены совести, оставшейся на треть
От былой. Однажды разлинован, кто из нас стихами не кровил.
Вечное исполнилось не ново: девочка, мужчина, черновик
И строка, рождённая помочь им - за простым отсутствием врача.
Каждому по-своему, по-волчьи, нравилось срываться и дичать
В минус бесконечность переписки, друг у друга впитывая злость,
Чтобы не вернуться по-английски, чтобы счастье вышло и спаслось.
И оно талантливо спасалось, до утра прокурено взатяг,
В поездах с Казанского вокзала, знающих ответы на октябрь.






© Sterva

как это случается в жизни нередко,
мы всё понимаем, но можем не много.
мужчина и женщина. граф и нимфетка –
равноудалённые спутники бога.

но мой собеседник, конечно же, нечто!
с таких начинались рэмбо и конфуций.
он прав, заявляя, что время конечно.
что строчки на кончиках пальцев сотрутся.
что солнце однажды взойдёт не с востока.
что, в общем и целом не так уж и важно
куда и откуда течёт ориноко.
важней, что не тонет кораблик бумажный…


© Ник Туманов

Я умею хранить, послушай. Умею хранить тебя.
Это - как в строках выделить нужную литеру,
к месту и к дате. Греться в любимом свитере.
И никогда не хотеть ничего менять.

Я умею тебя запомнить, простого, сложного.
Это - знать тот закон, по которому все здесь сложено.
Ощутить: драматизм, нелепость, потери - прожиты
и уходят, чтоб ты вместился внутри меня.

Обнимать тебя - это значит считать в промилле, как
ты теплеешь. Хранить сообщения на мобильнике.
Ничего не ответить, когда у тебя спросили: "как -
тяжело?" и какая болезненней из утрат.

Потому, что ты точно знаешь, какая. Внутренне.
Я храню тебя нежным_ночным и забавно_утренним.
Я умею хранить, понимаешь? - Побудь минуту и...
Никогда мне не говори, что тебе пора.


© Лина Сальникова

Говорите со мной. О себе. Обо мне.
О разумном. О добром. О вечном.
О терактах на острове Пасхи. О сне.
О проблемах шотландских овечек.
И пускай - ни о чём. И пускай - болтовня.
Лишь бы паузы долго не висли.
Отвлекайте меня, не бросайте меня
На съедение собственным мыслям.
Прикоснитесь коленом, локтём и плечом,
Пусть тепло просочится сквозь свитер.
И пускай не спросила я вас ни о чём,
Всё равно, всё равно - говорите.
О пингвинах, о страусах, о голубях,
О дождях, о зонтах и о лужах...
Я не просто - ушами, я - через себя
Буду слушать вас, слушать и слушать.
Говорите со мной о больших городах.
Говорите подолгу и часто...
Тишину можно вынести только тогда,
Когда ты или мёртв, или счастлив.







(с) Татьяна Весёлкина

Отодвинув мечты и устав от идей,
Жду зимы как другие не ждут.
Помнишь, ты обещал, что не будет дождей?
А они всё идут и идут…

Удивлённо смотрю из квартирных окон-
Я во сне или всё ж наяву?
Помнишь, ты говорил, что вся жизнь - это сон?
Я проснулась, и странно, живу…

А назавтра опять мне играть свою роль,
И смеяться опять невпопад.
Помнишь, ты говорил, что любовь - это боль?!
Ты ошибся, любовь - это ад…





(с) Ахматова Анна

Мне надо в общем совсем немного:
Твоих прижатых к моим коленей,
Упрямых взглядов в полоборота,
Упрямых губ, и гонять по вене адреналин,
Как наркотик чистый.
Когда ты смотришь вот так бесстыдно,
Когда оказываешься так близко,
Что враз с губами дыханье стынет...
Мне надо вобщем совсем случайных
Твоих сближений с моим рассудком.
Вот так пугаться твоих внезапных мне не_ответов,
Вторые сутки так наркоманить на телефоне,
Стирать и снова писать: "привет, а... "
Стоять в футболочке на балконе,
Курить бессчетную сигарету и ухмыляться твоим молчаньям,
Твоим садистским ко мне придиркам,
Твоим приездам_как_наказанью,
Твоим отъездам - как под копирку.
Мне надо вобщем совсем немного:
Твой кофе утром - и соль, и горько,
И сигарету губами трогать,
На желтом блюдце лимона долька...
Ты мой наркотик, мой анестетик,
Мой чертов "пан_и_пропал_на_веки".
А я - сенсорик и кинестетик - ищу лекарств от любви в аптеке:
Чуть чуть того, и чуть чуть другого, но просветление невозможно
Пока ты мне не подаришь снова
Тебя - внутривенно,
Тебя - подкожно.
еще - тебя....







© Рыжая Смешная Стриженая

"Тоска по пониманию, - вдруг подумал Перец. - Вот чем я болен - тоской по пониманию".

А. и Б. Стругацкие, «Улитка на склоне»

---------

Она бодрится зелёным чаем – не кальвадосом, увы, не ромом.
Она скучает – давно, отчаянно. Она боится зимы огромной.
Ну, что? Рядите её, судите. Она улитка. Она на склоне.
Она читает путеводитель – путеводитель по Барселоне,

считает улицы, учит даты… Она читает без всякой цели.
Её мужчина сказал когда-то: мол, ты похожа на Парк Гуэля.
Она всё помнит, что он ни скажет… Нет, не Кристина она, не Вики.
Она на склоне. Возможно, даже она улитка на Монжуике.

Она так много уже узнала! Она заходит в район Раваля,
где бродят фрики и маргиналы, пока их всех не арестовали.
Она там где-нибудь ест паэлью. А после купит пломбир имбирный.
Она похожа на Парк Гуэля, не зря ей это сказал любимый.

Свистит ей вслед каталонский ветер.
Листает жадно она страницы.
Она поедет туда, поедет.
Нескоро. Некуда торопиться.




© Ника Невыразимова

Что мне делать, ответь? У часов аритмия - запинаются стрелки, скрипят шестерёнки... Октябрин, две таблетки, от боли - пойми, я не сильная. Голос по-прежнему звонкий, руки - тёплые, только глаза выгорают от пожарищ рябиновых, солнца и ветра. Что же делать, скажи мне? Скитаться по краю подмосковных бордюров? Ботинки и гетры, и на плечи накидка в шотландскую клетку, без зонта в эту морось, чтоб после - ангина. И от боли опять октябрин, две таблетки(всё равно не поможет), и в чае малина, и всё правильно вроде... Всё вроде бы верно - не болит голова и давление в норме, до апреля пройдёт.
И вообще, это нервное...
Я люблю тебя, слышишь?..
В хронической форме.


© Ксения Кольт

мы начинаемся в ком-то свыше, чьё положение в корне шатко.
если достанется время, слышишь, трать его, радуясь, без остатка.

терра-инкогнита в наших душах недосягаема, незнакома: ты – обожаешь шабли и суши. я – лишь рифмуя впадаю в кому. я выдуваю свои пассаты в звонкие ноты твоих апрелей, чтобы согреться всегда могла ты там, где другие давно сгорели. ты не умеешь ругаться матом. ты говоришь: аллилуйя, милый! я умираю в тебе стократно, сделав твой статус своей могилой. но, воскресая, в огонь бросаю все пустяки, что заботой грузят. ты же по углям идёшь босая в детство рождённых мечтой иллюзий. святость твоя не в свеченье нимба. не в продолженье тебя в иконе – в нежной податливости изгибов тела в молитвах моих ладоней. в крике счастливом на ложе ночи тесных отелей мали и бирмы.

что ж, проповедуй меня построчно, на площадях декламируй мир мой.
пой, улыбайся ветрам и снегу. не доверяй ни плащам, ни зонтам. альфу мою принимай омегой. небо выравнивай горизонтом. чувствуя кожей, горячей плотью неукротимость моих рассветов, жги своё время на верхней ноте в песне, что мной для тебя не спета.
и на последней из остановок, там, где любые надежды тленны, космос взорвётся твоей сверхновой, жизнь зачиная в иной вселенной.






© Ник Туманов

У изголовья – луны будильник. Питеру стукнет на днях полтинник. Память, заросшую паутиной, Питер не бередит. Он не мальчишка, он очень взрослый. Это привычно, стабильно, просто. Но иногда наступает осень - рыжая, словно... Динь!

Питер не может сдержать улыбки: в солнечном лучике пляшут рыбки, бабочки, птички, цветы и зыбкий крохотный силуэт. Питер не спит, но, быть может, бредит? Будит сопящую рядом Венди: милая, кажется, крыша едет? Ты её видишь? Нет?

Венди, конечно, прекрасно видит, чем развлекается милый Питер. Венди давно не сулят открытий сказки и прочий хлам. Что ж, эта Динь – недомерок-призрак, пусть Питер тешит свои капризы, не с секретаршей же, рыжей клизмой, тискаться по углам...

Динь не считает пространство-время, ей лишь увидеть его скорей бы, Питер в ладонях её согреет, скажет – спляши, малыш! Динь засмеётся, конечно, спляшет, ей в этом мире немножко страшно, здесь облака, как кисель вчерашний, капают с серых крыш.

Венди погладит рубашки мужу, сделает завтрак, обед и ужин, Венди умеет плясать не хуже, просто ей недосуг. На горизонте зари полоска. Динь в шутовских маскарадных блёстках, а не в пылинках алмазно-звёздных. Взгляд её прям и сух.







(с) Наталья Партолина

Мне сегодня снилось – Вы писали.
Вечером. В большом каминном зале.
Ласточки над замком зависали,
Не боясь нахмурившихся туч.
Вы перо в чернильницу макали,
Украшали буквы вензельками
И, как это принято веками,
Ставили печатку на сургуч.
Вы теперь мне пишите так редко:
Сгинула почтовая каретка,
Почтальон в малиновой беретке
Не берёт на радостях на чай.

Я проснулась и открыла ящик -
Там лежал конвертик настоящий.
В папке не разобранных входящих.
С меткой «ни за что не отвечать».






© Сола Монова

-...Хочешь убить меня или...?
- Или, и много раз.
- Знаешь, меня любили,
Любят меня сейчас,
Но ты как особый случай...
- Айсберг?
- Ледокол.
Ты будешь меня мучить?
- Буду. До облаков.
- Правда? А, может, не надо?
- Надо.
- Я закричу...
Жаль, ты сейчас не рядом...
- Знаешь, и я хочу...
- Но я же такая стерва!..
- Именно потому...
- Всё, мне пора... Ты первый...
- ...Нежно к себе прижму...
- У нас уже ночь. До встречи.
- ...Розами застелю...
- Скорее пришел бы вечер...
- Целую тебя...лю...


© Валентайна

Ты доставался мне слишком просто. Слишком красиво. Почти мгновенно.
Наше умышленное уродство, дьяволом пущенное по венам,
невыносимо – финал озвучен. Я доиграла, а ты не начал.
Каждой любви выпадает случай – сделать вот так, и никак иначе.

Я доставалась тебе ночами. Скользкими трассами. Виражами.
Звуки тоски, что во мне звучали, целую вечность тебя держали.
Я доставалась. Ты был замечен в самой жестокой драматургии
нашей нелепой фатальной встречи. Ты изувечен, как все другие.

Ты изувечен. Ты мой до гроба. Титры, грозящие эпикризом,
пишут историю – это проба роли, в которой ты будешь признан
Мастером бреда, певцом абсурда, гением черного постоянства.
Я начинаю свой путь отсюда. Ты продолжаешь меня бояться.

Ты не кончаешься. Сны возвратны. Сны – превосходная степень счастья.
Компас, ведущий тебя обратно, вновь заставляет меня начаться
с этой последней, погибшей, пошлой. С этой попытки – пустить по кругу.
Ты достаешься мне. Слишком прошлый, чтобы поверить теперь друг другу.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Я смотрю на Тебя, не веря своим глазам.
Одиночество рушится. Снимки меняют четкость.
Я – твой личный поэт. Ты – мой опустевший зал,
Мои сны и кулисы. И время сейчас течет, как

Как в замедленном фильме. Второй поцелуй решил.
Руки каются собственным рифмам. Они – живые,
Эти шрамы вдоль талии. До глубины души.
Мои губы теряются, переходя на «Вы», и

Я смотрю на Тебя. Смотрю на Тебя затем,
Чтобы чувствовать взглядом, как волю теряет сила:
Это правильно. - То, что Ты без меня пустел.
В изобилии тел. Это всё, о чем я просила.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Не жалей голубей, улетающих вверх и за
горизонт этих крыш и надежно запутанных улиц…
Засыпаю покрепче, чтоб вспомнить твои глаза,
и как будто я снова вернулась. И мы вернулись.
Просто август пришел, перепутав себя с ноябрем,
залило, захандрило, заснуло, как это бывает…
Не хватает тепла и всего, что бывает вдвоем.
Только самое страшное – то, что тебя не хватает…

Эта подлая штука опять нас с тобой разведет:
разбросает по разным углам, заметет и засушит.
Всё надежно запомнит, запишет и выставит счет,
и, как старый обшарпанный стол, исцарапает душу…
Эту подлую штуку не каждый сумеет понять…
Только тот, кто однажды летал – только тот понимает.
Просто крылья расправь и поверь, что умеешь летать.
Так бывает с людьми...
Только жаль, что недолго бывает.


© Штуша-Кутуша

"Все это чушь: в себе сомненье..."
Н.Коржавин



...играй по нотам - выкуришь печаль...
подкова - на пижаме - эполетом...
растёт в горшке облезлом моло-чай,
английский Five O'Clock по всем приметам...
вставанье с левых ног - дурной пример,
худое слово - мелкого росточка...
у нас сегодня щи, любезный сэр,
а Вы тут, как дурак, без лапоточка...
но есть подарок - шашечка с такси,
которое примчится спозаранку...
...наденешь жизнь, как хочешь - так носи,
хоть задом наперёд, хоть наизнанку...


© Татьяна Пешкова

***

Извини за стиль и за мой покосый,
как забор в селе захолустном, почерк.
Я бы мог ответить на все вопросы,
только ты едва ли теперь захочешь
что-то слушать. Запах сырой извёстки
Отдает дешёвой зубною пастой.

Мы опять застряли на перекрестке
не дорог, но судеб разбитых…

Здравствуй

***

Этот город соткан из поликлиник,
магазинов, прачечных, метростроев,
и когда в разорванном птичьем клине
узнаешь рисунок своих обоев,
то проходишь мимо без интереса,
будто держишь путь из уборной в кухню.

Если небо рухнет на эту местность,
Будет лучше всем…

Но оно не рухнет.

***

Иногда, устав от мирских нелепиц,
От житейской фальши и ширпотреба,
Обращаешь взор на ночное небо,
где висят пустые ковши медведиц,
освещая то ли ворота рая,
то ли звёздный путь [что, конечно, дальше].

Мы сплели созвездья из млечной каши,
И они горят.

Ничего не зная.

***

За окном картинка ночного града -
Натюрморт в оттенках немытой свёклы.
Фонари роняют на автостраду
Чуть почаще - свет, чуть пореже - стекла.
Извини. Я просто опять скучаю.
Как хороший клоун от глупой шутки.

Вечер был отравлен зелёным чаем.
День - испорчен утром.

Ещё в маршрутке.

***

Наши паспорта не имеют штампов,
Чтобы их стереть. Послужные списки
Потерялись в урнах чужих почтамтов,
Под завалом писем, судебных исков,
рукописных схваток, в которых голос
не имеет веса по сути дела…

Я - спасибо - снова и пьян и холост.
Ты – спасибо – сделала, что сумела.


© Adonatti

Хорошая спит и не видит меня во сне.
Плохая считает мужчин от нуля до трёх.
Веселая топит в подушках полночный смех.
Любимая пропускает удар и вдох.
И в каждой своё свечение, свой накал.
И в каждой своё не помню, своё люблю.
И сердце одной – безногий пустой бокал.
И сердце другой – латинская буква U.
И время идёт кругами [врасплох и вспять].
И ночь наступает [только себе на хвост].

Зрачки так черны, чтобы ты не смогла понять
Как много на этой сетчатке погасших звёзд.


© Adonatti

В общем, хватит, пожалуй, любите, пожалуйста, ближних.
Тех, кто варит вам кофе, кто утром сопит у плеча.
Я устала. Мне хочется старых зачитанных книжек,
Шоколада, и чая, и, чтобы негромко стучал
По зашторенным окнам холодный, настойчивый дождик,
Чтобы кошка мурлыкала, боком прижавшись ко мне,
Чтобы не был мне нужен – ни тот, кто любого дороже,
Ни, тем более, тот, кому я всех дороже вдвойне…
А наутро – пусть будут
Замёрзшие
лужи.
И - снег.

А за окнами – осень, как нАзло – вполне золотая,
И весёлое солнце, и неба прозрачная синь
И беспечная память такие картинки листает,
Что, спасибо ещё - мне хватает ума не просить.
Никого ни о чём. Никогда… А бояться и верить
Я отвыкла, наверное, тысячу жизней назад…
И давно не считаю – ошибки, подарки, потери…
Только помню зачем-то, хоть помнить, конечно, нельзя –
Правда, лучше б не помнить,

Ваш синий
Смеющийся
Взгляд.

Но что было – то было. Что будет – когда-нибудь – будет.
И – в какой-нибудь день – не напрасно же сны горячи -
На крутом повороте слепых человеческих судеб
Мы, конечно, столкнёмся без всяких разумных причин.
И тогда - вот тогда… …А пока - мне не хочется спорить,
И не стоит напрасно в закрытые двери стучать,
Мне бы чая, дождя, шоколада и книжных историй.
Вам – безмерного звонкого счастья.
Всегда и сейчас.

…И, пожалуйста, близких -
Любите –
Им плохо
Без Вас.






(с) Юлия Вергилева

Глоток меня…
Глоток…
Ещё глоток….
Я бьюсь в тебе. Пульсирую. Взрываюсь.
Я – Жажда.
Я – Желанье.
Я – Поток…
На взгляд, на вкус, на ощупь – знаю, нравлюсь.

Глоток меня. Я отражён в глазах.
Твой томный взор – мой омут наслажденья.
Запутал пальцы в мягких волосах.
Прижал тебя к себе в миг откровенья.

Горячих губ пленительный обхват…
Животной страсти несколько мгновений…
Глотками – я в тебе,
Мой Рай…
Мой Ад…
За гранью сумасшедших ощущений….







(c) Холодный Берег

А день начАлся, дождем умылся, слегка угрюмый, но всё же день. Зевает небо в потертых джинсах - вставать в пять тридцать, конечно, лень. Под ноги лужи свалились сверху, разбились в брызги, умчались прочь.Под шарф простуда забилась ветром, в метро пристала, как липкий скотч.

Асфальт накрылся охапкой листьев, следит за небом, почти шпион, размер гадает чужих ботинок, считает, сколько уронит клён. Бежишь по кругу обычной жизни: квартира-офис-квартира-ночь, волчком кружишься, как эти листья, но чтобы кверху добраться мочь.

Типичный день, по спирали - осень, опять скребётся тоска в груди. Зачем-то тянет уйти с работы, сорваться с места, себя найти. Фломастер серый, зажатый в пальцах, раскрасил душу в седой квадрат. Так хочешь сказку, как сахар к чаю, что на подносе приносит март.

Захнычет плеер одно и то же, так мало песен, чтоб точно в цель. Один мотив - суета прохожих,в холодный дождь оставлять постель. Шуршат газеты плохим известьем, в одной кастрюле - и быль, и ложь. Программа сверху: беги, раз бьется, а сказку завтра свою найдешь.

Твой день начался бесцветной кляксой, раскраской детской в одних чертах. Черта - будильник, черта - рубашка, черта - ботинки и твой размах. Срывай лохмотья, рисуй корону, дорогу к звездам, свою любовь. Цветов так много, на всех хватает, зачем за серый хвататься вновь?

Берись за алый, люби, чтоб насмерть, берись за жёлтый - осенний блюз. А если черный, то только в кофе и нужный в картах по цвету туз. Куда стремиться, какой дорогой, в каких ботинках, в который час? Так много в мире цветов для сказок, давай же, принц, отдавай приказ.







(с) Deacon

Я есть я. Ты не в силах меня изменить,
Переделать, подстроить, погнуть... Извини,
Я есть я. Что поделать – такая, как есть.
Ты смеешься: «Откуда такая?» Бог весть…

Из безденежья, стрессов, бессонных ночей?
Из предательств, измен и других мелочей?
Из страны, где привычное дело – гроза?
Только это не «из», а скорее - «из-за»…

Ты есть ты. И спасибо тебе, что ты есть.
Мне прощаешь упрямство, истерики, спесь.
Да, со мной нелегко. Но и я, дорогой,
Позволяю тебе оставаться собой.





(с) Маша Гринева

как хочется чуда...! обычного чуда!
с ладошками теплыми, с запахом хлеба,
и чтобы вот так вот - и из ниоткуда
взяло и с свалилось на голову с неба!

мурлыкало в уши дурацкое что-то,
дурацкое, но невозможно смешное!
и чтобы среда, понедельник, суббота –
без разницы! чудо – оно ведь такое!

ворчащее, сонное, с привкусом дыни,
с чертятами в карих сияющих солнцах –
целует ладони мои между линий -
и что это в пятках предательски бьется!?

и, в общем, все можно – и в церковь, и с крыши,
и, в общем, неважно – февраль и простуда,
ведь он по утрам нежно в шею мне дышит...
как хочется чуда! обычного чуда...






(c) Валерия Переверзева