Это так хрупко, так райски непостижимо -
раннее утро, окно, цветущая жимолость...
Носом уткнуться в шею твою, где жилка
бьётся под тёплой кожей,
так сладко, что
хочется тронуть
кончиком языка...
Держит лишь то,
что ты ангельски спишь
пока.


© Индульгенция

Ты все выучишь. Будешь знать так же твердо, как то, что осенью на балконе остынет чай раза в два быстрее, чем летом, что дурака не оспорить, сколько ни бейся, ни поучай. Что начать все заново - это во благо ложь, потому как прошлое - груз на твоих плечах...

Ты все выучишь, но не завтра и не сейчас.

Острый луч преломил крыло, и на зов луча

непременно иди и верь, что тебе везло.



© Лина Сальникова

...ты обещал не делать выбор за двоих,
но все решил - в угоду совести ли, страху -
какая разница? Расстрельную рубаху
Душа набрасывает на последний стих.
"Ты обещал" - звучит смешно, но это так -
ты обещал, что не отдашь в чужие руки,
что мы все выдержим, раз выжили в разлуке,
но говоришь теперь: - Устал, не обессудь...
И я молчу на выбор, сделанный не мной.
Какая разница - виновны или правы?
На мушке времени, в предчувствии расправы,
Стою бескрылой, обреченной и земной,
безвдохновенной, горем траченной извне,
увечным ангелом разрушенного рая.

И если даже ты поймешь - я умираю -
не
обещай,
что
будешь
помнить
обо мне.


© Индульгенция

Одиночество – это когда те,
кого ты любишь,
счастливы без тебя.
/автор автору неизвестен/



Утром проснуться без боли,
не потому, что на ночь опять таблетки,
просто без боли, ввинчивающей в постель,
долго смотреть на город с низенькой табуретки,
и не листать каналы в поисках новостей,
позволить себе писанину - без размера и ритма,
даже почти без рифм,
так, лёгенький ассонанс,
и тот наполовину забит согласными.
Видимо, плавится "я" внутри,
истекает в нас, жидким оловом. Ярко-красными
флагами, грохотом всех вокзалов и площадей, шумными трассами...
А в голове, хоть убей, никаких идей - что же там дальше,
и есть ли оно вообще,
это дальше. Куда уж...
Всё нами пройдено, прожито, сожжено; и, не так давно,
с твоей подачи во мне поселились "но".
Не переиначить...


© Индульгенция

обнимай меня, нежная
я у тебя в неволе
этот вечер певуч – в нём моление чутких скрипок
мы – заложники счастья, привычные к сладкой боли
выдыхаем надежду, а веру вдыхаем с хрипом
что-то есть неземное в дарованном нам союзе
мы теряем в рассудке, умение слышать, весе
струны нервов разбужены жаждой совместных музык
в деках тел обессиленных – муки последних песен
мы своё узнаём по стигматам страстей на теле
только чувственность злая не выпустит нас из комы
начинаясь с любви, мы с любовью уйти хотели
но, не ласканы богом и дьяволом не искомы
мы играем анданте, на пальцах сдирая кожу
выгорая друг в друге открытой кровавой раной
если ты оборвёшь свои ноты и я устану

обнимай меня, нежная
дай дозвучать
ты можешь



© Ник Туманов

Оглянись - по лику Пречистой Девы
расцветает вереск и льётся мёд.
Понимаешь, глупый, любовь не делят -
потому что она никому не жмёт.
Не выносят в сумках её из храма,
не подносят избранным, полно врать.
Ты ревнуешь Бога как будто маму
по привычке к брату ревнует брат.
Только если мы не рабы, а дети,
если Слово - крепко, любовь - права,
Он любому, как и тебе, ответит,
из какой бы бездны его ни звал.
И Ему не важно - стонали, пели,
Колорадо, Нааман, Енисей...
Каин, Каин... Бог ведь любовь не делит.
У него хватает её на всех.


© Петелина Мария

Кому-то петь. Кому-то жить с умом. А мы, когда увидим, мы поймём, как нежен мир, как чуток друг и брат, как он ни в чём дурном не виноват. А коль и виноват, так что ж, пустяк! Ведь кто-то напоёт на четвертак и скажет: «так и было». Было так?..
Да разве ж мы об этом? Не о том! У каждого свой голос – камертон. Рабы не мы, мой брат! Мы – не рабы! И музыке звучать! И слову – быть!





© Ник Туманов

Когда мы встретимся – на небе придёт весна, и это, конечно, будет похоже на:
Молчание мудрое, глубокое как вода, а впрочем, давай не станем сейчас об этом.
Давай о том, как пахнет корицей и к ногам по-щенячьи ластятся ноябри,
а нам с тобой не случится поговорить, когда наступят месяцы перед летом,
но снова я не о том всё… давай-ка о знакомой дороге скрипящей под каблуком,
об улицах наших, тонущих под пальто, про то, что наш город стал выдохшимся и строгим,
о том, что в его артериях яд и лёд, а он себе задыхается, но живёт, вот только своих как будто не узнаёт,
а всем ,кто ушел - не покажет назад дороги - стоит себе, опирается о гранит и даже вдогонку ни слова не говорит,
как будто в нём ничего уже не болит/ а значит его еще на столетье хватит/ ,
и места в его карманах для всех полно – ходи на поминки, тоску запивай вином, а после бросай в его ненасытный рот послания не вернувшимся старшим братьям…


© Кесслер Оксана

У волшебниц всегда случайности
превращаются в сказки смелые,
где драконы живут с принцессами
и где нет отпусков у фей…
И, рассеяв в ветра печальности,
Восклицают: "Я это сделала!.."
И флиртуют вовсю с повесами
или с лешими без затей…
А потом в облаках качаются,
позабыв основные правила
поведенья "в гостях" и, в принципе,
откровенно плюют на них…
Вечно, глупые, так влюбляются
пе-ре-пи-сы-ва-я всё набело,
что в бессонницах грезят принцами,
сочиняя рассветный стих…
К ним, в ладоши легонько хлопая,
в гости Музы приходят разные:
непогоды, метели снежные
или музыка летних снов…
Быть волшебницей очень хлопотно –
чтоб из будней придумать праздники
и найти в декабре подснежники,
и Ему подарить без слов…
Оттого-то всегда волшебное
под улыбками прячут грустными…
Жаль, их добрые побуждения
забывают когда-нибудь…
Но, опять наварив целебное
для кого-то из грёз варение,
они очень хотят быть нужными,
отправляясь за сказкой в путь.........


(с) Лара Мишанова

В густом вечернем транспортном потоке он движется домой в своей машине в Москве, в Самаре, во Владивостоке – не важно где, не станет трасса шире, ведущая домой… Она всё уже, и хочется свернуть на повороте, хотя нельзя, конечно: стынет ужин. А если нет, на стол скорей накройте. Иначе он свернёт, мужчина этот, поскольку всё ему осточертело и хочется не осени, а лета, и хочется ко мне душой и телом.

А я живу за правым поворотом, и даже руль всё время вправо тянет. Мужчина возвращается с работы. Он Робинзон. Один. Островитянин. Кричат клаксоны злыми голосами. Он вспоминает всю меня – по кадру. Он заблудился в чаще. Он Сусанин. Он не на ту заехал эстакаду – не в те края – в Шанхай, Париж, Панаму? Он пятницу глотает, как отраву. Он едет мимо знака «только прямо» и думает, как он свернёт направо.




© Ника Невыразимова

...и целовать тебя, до губ сводимых в любви, из паники,
что ты уйдешь, вобрав слова мои: в кожу - соль,
когда голодные женщины, истовые, испанские,
еще быстрее станут двигаться в своде солнц;
ты растворишься в толпе, как скукоженный, круглый, маленький
с платана вниз, в листву, упавший седой орех, -
и я опять превращусь в одержимого математика,
чтобы искать тебя в вычислении теорем;
не иссякать, не пускать тебя, тосковать, как праведник,
по этой вере в твои ладони к моим плечам
и целовать тебя. целовать тебя - это правильно,
когда слова внутри изменяют мне и горчат.



© Лина Сальникова

Дело совсем не в осени, мой хороший..
Нервно немеют пальцы и тоньше кожа.
Ты, как ребенок, прячешь в карман ладоши..
Господи, Боже..

Гордо расправишь плечи - ну,что же, здравствуй!
Голос, тебя дробящий - всего лишь голос?
В каждой её морщинке хранится тайна..
Господи, Боже..

Молча ныряешь в синюю заводь взгляда,
Омут хранит сокровища подороже.
Там моряка утянут на дно русалки..
Господи, Боже..

Выплывешь позже, и в этом твоё спасенье.
Тихий и жалкий, но став несомненно строже.
В каждую вену она проникает тенью..
Господи, Боже..

Хрупкость запястий, застывшая нежность в лицах..
Дело совсем не в осени, мой хороший.
Просто она уткнется в твою ключицу,
самым счастливым вздохом - спасибо, Боже..





© Пусть Буду

Утро такое тихое, что лучи, преодолев пространство оконной рамы,
будто рождают звук. На столе ключи, свет преломляя, как струны перебирая,
кажется, зазвенят, приручив тепло, комнату наполняя игривым светом...

Я подбираю внутри себя сотни слов,
чтобы когда ты проснешься, сказать об этом.

Утро такое тихое, что когда я пробираюсь на цыпочках делать кофе,
ты еще спишь. Свет льется по проводам, словно художник, город рисует в профиль.
Город - медовые соты на солнце, где
свет, распускаясь внутри, на ладонях держит
утро, для нас создающее новый день.
Тихий настолько, что слышно, как дышит нежность.



© Лина Сальникова

Непричесанное Утро к умывальнику нагнулось,
Избегая отраженья в старых серых зеркалах...
Непричесанное Утро еще толком не проснулось
И обрывки снов забытых затуманились в глазах...

Непричесанное Утро разозлилось, рассерчало,
Опрокинув жгучий кофе на неношеные джинсы...
Непричесанное Утро заспешило, побежало
На ходу цепляя к ушкам позолоченные клипсы...

Из подъезда сквозь октябрь, под насупленные тучи,
Непричесанное Утро застучало каблучками...
Забулдыга мокрый ветер, и промозглый, и тягучий
Забирается под плащик леденящими руками...

Улыбнувшийся прохожий чуть смутит. Поднявши ворот,
Непричесанное Утро глазки опускает в лужи,
Злясь на встречную улыбку и вообще на этот город,
Вдруг, почти на ровном месте, оступнётся неуклюже...

На ближайшем перекрестке наши линии расходятся...
Непричесанное Утро растворится под дождем...
Я хочу, чтобы сегодня о ней кто-то… позаботился…
Чтоб, взорвавшись перламутром, Утро стало Светлым Днем…



© Musorshik

В королевстве под номером семь, в тридевятой парадной
Размышляла принцесса, бродя по просторам сети,
Что такое любовь; про себя напевая нескладно,
Поминутно смотря на часы, чтоб успеть к девяти.
А "Горыныч" у входа, чуть-чуть припорошенный вьюгой,
Помигает глазами в ответ на хозяйский призыв.
Для принцессы он стал неизменным и преданным другом -
Ну и пусть не летает - зато он и быстр, и красив!
День проходит в заботах - то сборы, то снова защита...
И по-прежнему ноет рука от скрещения шпаг.
И давно растворилась в веках неизменная свита:
Всё сама, всё самой - а иначе не выжить никак.
Чуть взгрустнется в метро - а ведь было, ведь было же время!..
Приезжали и принцы, и даже порой короли!
И спасали принцесс, и женились...(пусть даже не с теми!)
Им сонеты писали и пели в ночи о любви!
А теперь... Что теперь? Всё принцессы освоили сами.
И защиту, и войны... И даже "Горыныч" в плену.
Где же принцы? Ау! А все принцы, наверно, устали
И попрятались так, что теперь не найти никому!
А подумать немного - прошло всего лет полтораста...
Далеко вас закинул, однако, проклятый прогресс!
Где же вы? Тишина... Только взвизгнет колесами Mazda,
Унося в непроглядную полночь одну из последних принцесс...






© Анна Кулик

Что нам осталось к двадцати годам?
Исписанный блокнотик под подушкой,
Родная сердцу мягкая игрушка,
Альбом с рисунками с обложкой Нотр-Дам...
Дневник за пятый, лента с выпускного,
Тетрадь с запиской: "... а пойдём в кино?.."
Украдкой выпитое красное вино,
Глаза напротив, странные немного...
Сны о любви в эпоху пирамид,
И поцелуй наш первый... Настоящий...
А память, как безликий чёрный ящик,
Осколки радостей так бережно хранит...
Что нам осталось? Пара точных ран,
Что в дождь порой напомнят нам о прошлом,
Тоска по детству... "Нужно", "невозможно" -
Помада, шпильки... И пустой карман.
Что нам осталось к двадцати годам?
Всё то, что в эти годы было с нами.
И за простыми, в общем, именами,
Мы в память прячем два десятка драм.
Все эти люди вечно будут здесь -
Гасить лампады или ставить свечи.
И зря твердят что время - вправду лечит -
Оно лишь боль не допускает до сердец...







© Анна Кулик

Города, для которых ты становился тылом.
Города, для которых ты становился тем,
Кто внутри поджигает всё то, что давно остыло
И неоновым сном растворяется в темноте.

Где-то там, где шаги каждой мысли ведут к стихии
Пьяной страстью. Где воздух сложился в иной сюжет
До последнего вздоха. Я молча сложу стихи, и
Напишу их по краю. По краю твоих манжет.

Там другие закаты. Другие мечты и небо.
Мегаполис карает, внезапностью леденя.
Расскажи мне о городе самым случайным снегом.
Расскажи мне о городе, сбывшемся без меня.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Я бы тебя на руки взял,
я бы тебя взял и унес,
тихо смеясь на твои "нельзя",
вдыхая запах твоих волос.

И, не насытившись трепетом тел,
стуком в груди нарушая тишь,
всё просыпался бы и глядел,
плача от радости, как ты спишь.

Я бы к тебе, как к ручью, приник,
как в реку в тебя бы вгляделся я.
Я бы за двести лет не привык
к бездонной мысли, что ты моя.

Если бы не было разных "бы",
о которые мы расшибаем лбы.






© Герман Плисецкий

я дойду до Тебя исцелившейся и пустой, словно камушек у воды, ни над чем не властной, у меня ничего не осталось, и в этом счастье, чтобы нечего взять, чтоб не к чему привязаться, оказавшись внезапно проснувшейся за чертой.

не смотри, что внизу было нечем оставить след, разве думаешь о следах, погружаясь в кому, ты, привыкший дышать и чувствовать по-иному, вспоминаешь себя в двух шагах от порога Дома, где тебя уже ждут, зажигая неспешно Свет.

я так долго искала зачем-то в себе слова, забывая, что Суть постигаешь в Невыразимом. и Ты вел меня честно сквозь ночи, ветра и зимы, тяжело и отчаянно больно, но вот возьми мы чуть прямее дорогу, я вряд ли была б жива.

а теперь можно выдохнуть, свой оставляя Путь, завершая дела, очищаясь от слов и мыслей, становясь невесомой, прозрачной, простой и чистой..

я дойду до Тебя.. мне осталось совсем чуть-чуть..


© Лилу Сабрум

Настоящее счастье гнездится в простом:
В том, как он каждый вечер приходит с работы,
Как она наполняет уютом их дом,
И как вместе они каждый вечер субботы.
Как она беспокоится, ел ли в обед,
Как ему интересно, о чем она пишет,
Как она разрешает не выключить свет,
И как он соглашается сделать потише.
Как они строят планы на день и на год,
Как они иногда не мешают друг другу,
Как все в общем и целом неспешно идет
По однажды легко заведенному кругу.
Что же в этом чудесного? Это же быт!
Здесь кастрюли гремят и скрипят половицы.
Да, но именно здесь и возможно – любить
И друг друга читать – до последней страницы.






(с) Марина Кунина

Бабочка опустилась на край листа. -
Лист отрешился от дерева и танцует:
Ноябрь, разбитый на ямбы Кейко Мацуи,
нотные ямбы, - тих, умуден и стар.

Осень - Япония; медленный Сад Камней.
Где-то внутри себя я создаю рисунок
истин молчащих, не утвержденных всуе,
точных, как тот, кто может сказать, но нем.

Бабочка лист целует, и лист горит
наполненной немотою, от слов избавлен...
Кейко Мацуи, бабочка голубая
и тишина - тоже музыка, но - внутри.



© Лина Сальникова

Под мягким пледом спит вчерашний день,
И так смешно во сне бормочет что-то...
Он так устал, что даже думать лень
Что ожидает нас за новым поворотом?
И сколько их, развилок и дорог,
Ведущих к свету или в мрак кромешный?
По лабиринтам мелочных тревог
Мы бродим вновь походкою неспешной...
Бросаемся в любовь, как в океан,
И разбиваем мир на тысячи осколков.
А нами недописанный роман -
Моя тетрадь стихов на старой полке.
Снежинки вновь выводят на стекле,
Себя теряя, образы и звуки...
И снова мерзнут в снежном декабре
Бессмысленно опущенные руки...
К нам новый год неслышно входит в дом
И прячется в шкафу за старым блюдом...
И, как ни странно, в этот миг любовь со льдом -
Сильнейшее лекарство от простуды.


© Анна Кулик

Она опять выдумывает что-то… И верит в эти выдумки… с утра…И ждёт, наверно, больше всех -субботу...
Впуская одинокость в вечера, накинет шаль любимую на плечи, привычно улыбнётся зеркалам… А там, где сердце, всё равно не легче – бессонница с тоской напополам... «Вот если бы»… - и робко верит в сказку... «То я бы»… - сослагательность смешна... В палитре снов размешивает краски... А Нежности вручает… имена из васильков, из бархата, из снега... из осени и бисера дождя...
Протянет луч сверкающая Вега, шепнёт на ушко: «Сказка… про тебя»...





© Лара Мишанова

«Парусник гордо скользит по волнам.
Женщина смирно стоит на причале» –
это письмо адресовано нам.
Нет. Мы не видели, не получали…

Я не дрожу, но нуждаюсь в тепле.
Парусник выглядит слишком картинно…
Помнишь, когда-то с утра, в октябре,
мы из чужой выходили квартиры?

В трубах за стенкой гудела вода.
Лифт всё не ехал. По лестнице узкой
мы выходили, не зная, куда,
не понимая ни слова по-русски.

Делала сальто гимнасточка-жизнь.
Голые двери смотрели в затылок.
А на ступеньках дремали бомжи.
Ты рядом с ними поставил бутылку –

ту, что допить мы с тобой не смогли…
Дом пробуждался и жарил омлеты…
Мы выходили у края Земли –
прямо в октябрь, переполнены летом,

не понимая вино и еду…
Как добрались мы оттуда досюда?
Я не Ассоль. Но всегда тебя жду…
Дом просыпался и бряцал посудой.




© Ника Невыразимова

Мёрзну в объятьях снега, но прижимаюсь крепче…
Щедро делюсь полнебом, кутая зябко плечи…
Сказкой – наполовину, наполовину – былью…
Хоть на мгновенье, Милый, не позволяй быть сильной…
И разреши мне плакать, носом уткнувшись просто…
Сонно вдыхать твой запах и растерять вопросы…
"Пробовать" имя, можно?.. И повторять сначала…
Рифмами… осторожно... я уже всё сказала…
Если "пройдёт и это", значит, увы, так надо…
Ну а пока из света сотканы снегопады…



© Лара Мишанова

Сто дорог пройдено, сто миров…
А в глазах вечности нет огня.
Может, ты - лучший из всех даров?..
Может, "сны нежности" - про меня?..
Если свет "выключить" у стихов,
То какой смысл тогда их писать?..
Может, ты – худший из всех грехов?..
Может, я – где-то тебе под стать?..
На плечах осени – тяжкий груз
Сентябрей ветреных, октябрей…
Может, ты – горький рябины вкус?..
Может, я – там, где болит больней?..
Умножать вымысел на печаль –
Как делить прошлое пополам…
Может, ты снился мне по ночам?..
Сто дорог пройдено где-то там…


© Лара Мишанова

Он скажет: «Ты!» в какой-то важный миг.
Я промолчу и в душу не полезу.
Он одинок – примерно, как лесник,
не выходивший сызмала из леса.

Нам выпадает в день по три звонка.
Звонить почаще вроде нет причины.
Как будто он – смотритель маяка,
живёт на башне посреди пучины…

Как будто сел в космический корабль
и крутится весь день на центрифуге…
А я, что я? Я маленький журавль.
И мне давно пора бы быть на юге.

Как ни тверди «нельзя», как ни долдонь,
кончается всегда одним и тем же –
перелечу к нему я на ладонь,
и он меня согреет и утешит,

забыв, что должен сторожить маяк
и что почти созрел для космонавта…
Он скажет: «Ты –
моя, моя, моя!»
И это правда. Истинная правда.




© Ника Невыразимова

Весь октябрь отличается привкусом цедры,
потому что в природе господствует жёлтый.
Не печалься. Ну, хочешь, к тебе я приеду?
Может, день перестанет казаться тяжёлым.

Я приеду сказать, что ты лучший на свете.
Если надо, глотну ненавистного виски
и легко расплету рыболовные сети
тех дождей, что над городом нашим повисли.

Тени к вечеру станут и гуще, и резче.
Погуляем? Как будто пошли за грибами.
Я тебе покажу интересные вещи –
например, как земля собирает гербарий.

Рукоделие осени – в стиле пэчворка:
весь газон покрывалом лоскутным укутан.
Этот месяц горчит, как лимонная корка...
Поцелуй – затяжной, как прыжок с парашютом.




© Ника Невыразимова

Резко проснуться – душ, макияж, прикид,
кофе – себе, им сэндвичи, фреш и поридж.
Вечность не просыпалась? Ага. Пусть спит.
Если проснётся, чем ты её покормишь?
Так беззащитна, – туфли на каблуках,
выстрелы в спину взглядов с активным смыслом.
Что там писал про это святой Лука?
Кажется что-то типа – судью на мыло.
Если безгрешный, камень бросай в меня
и потрудись, пожалуйста, промахнуться.
Офис, отчёт, начальник и шопинг дня.
Что там об этом выдал мудрец Конфуций*?
Слабая женщина. Ужин – пюре, бифштекс
им, а себе два яблока, три креветки.
Только не ной, что милый, обутым, влез
на канапе у телика, по-турецки.
Плакала в зеркале в ванной по вечерам,
очень просила Бога замедлить время,
баба есть баба, все бы ей дочерна
краски сгустить, как будто ей здесь поверят.

Хрупкая женщина в белом тумане штор
где-то в ночном окне,
что ты плачешь,
что?..
===================================================================

*Один из постулатов учения – приводить названия в соответствие с сущностью вещей и явлений.


© Анжела Луженкова

Сонатой Доницетти оплетать измученные пальцы пианиста, рассеиваться в воздухе, как выстрел, и оседать на бархате листа, разгадывать звучание легко, пока рука , скользящая над телом рояля обнаженного, несмело касается поющих позвонков. Не уходить из слуха, из глубин, не покидать межреберную клетку, пока ласкает гаснущее лето заснеженные клавиши любви. Не замирать, пока внутри дрожит последний отзвук, тень прикосновенья…


Чем музыка сильней и откровенней,
тем громче жизнь.


© Кот Басё