...и целовать тебя, до губ сводимых в любви, из паники,
что ты уйдешь, вобрав слова мои: в кожу - соль,
когда голодные женщины, истовые, испанские,
еще быстрее станут двигаться в своде солнц;
ты растворишься в толпе, как скукоженный, круглый, маленький
с платана вниз, в листву, упавший седой орех, -
и я опять превращусь в одержимого математика,
чтобы искать тебя в вычислении теорем;
не иссякать, не пускать тебя, тосковать, как праведник,
по этой вере в твои ладони к моим плечам
и целовать тебя. целовать тебя - это правильно,
когда слова внутри изменяют мне и горчат.



© Лина Сальникова

Дело совсем не в осени, мой хороший..
Нервно немеют пальцы и тоньше кожа.
Ты, как ребенок, прячешь в карман ладоши..
Господи, Боже..

Гордо расправишь плечи - ну,что же, здравствуй!
Голос, тебя дробящий - всего лишь голос?
В каждой её морщинке хранится тайна..
Господи, Боже..

Молча ныряешь в синюю заводь взгляда,
Омут хранит сокровища подороже.
Там моряка утянут на дно русалки..
Господи, Боже..

Выплывешь позже, и в этом твоё спасенье.
Тихий и жалкий, но став несомненно строже.
В каждую вену она проникает тенью..
Господи, Боже..

Хрупкость запястий, застывшая нежность в лицах..
Дело совсем не в осени, мой хороший.
Просто она уткнется в твою ключицу,
самым счастливым вздохом - спасибо, Боже..





© Пусть Буду

Утро такое тихое, что лучи, преодолев пространство оконной рамы,
будто рождают звук. На столе ключи, свет преломляя, как струны перебирая,
кажется, зазвенят, приручив тепло, комнату наполняя игривым светом...

Я подбираю внутри себя сотни слов,
чтобы когда ты проснешься, сказать об этом.

Утро такое тихое, что когда я пробираюсь на цыпочках делать кофе,
ты еще спишь. Свет льется по проводам, словно художник, город рисует в профиль.
Город - медовые соты на солнце, где
свет, распускаясь внутри, на ладонях держит
утро, для нас создающее новый день.
Тихий настолько, что слышно, как дышит нежность.



© Лина Сальникова

Непричесанное Утро к умывальнику нагнулось,
Избегая отраженья в старых серых зеркалах...
Непричесанное Утро еще толком не проснулось
И обрывки снов забытых затуманились в глазах...

Непричесанное Утро разозлилось, рассерчало,
Опрокинув жгучий кофе на неношеные джинсы...
Непричесанное Утро заспешило, побежало
На ходу цепляя к ушкам позолоченные клипсы...

Из подъезда сквозь октябрь, под насупленные тучи,
Непричесанное Утро застучало каблучками...
Забулдыга мокрый ветер, и промозглый, и тягучий
Забирается под плащик леденящими руками...

Улыбнувшийся прохожий чуть смутит. Поднявши ворот,
Непричесанное Утро глазки опускает в лужи,
Злясь на встречную улыбку и вообще на этот город,
Вдруг, почти на ровном месте, оступнётся неуклюже...

На ближайшем перекрестке наши линии расходятся...
Непричесанное Утро растворится под дождем...
Я хочу, чтобы сегодня о ней кто-то… позаботился…
Чтоб, взорвавшись перламутром, Утро стало Светлым Днем…



© Musorshik

В королевстве под номером семь, в тридевятой парадной
Размышляла принцесса, бродя по просторам сети,
Что такое любовь; про себя напевая нескладно,
Поминутно смотря на часы, чтоб успеть к девяти.
А "Горыныч" у входа, чуть-чуть припорошенный вьюгой,
Помигает глазами в ответ на хозяйский призыв.
Для принцессы он стал неизменным и преданным другом -
Ну и пусть не летает - зато он и быстр, и красив!
День проходит в заботах - то сборы, то снова защита...
И по-прежнему ноет рука от скрещения шпаг.
И давно растворилась в веках неизменная свита:
Всё сама, всё самой - а иначе не выжить никак.
Чуть взгрустнется в метро - а ведь было, ведь было же время!..
Приезжали и принцы, и даже порой короли!
И спасали принцесс, и женились...(пусть даже не с теми!)
Им сонеты писали и пели в ночи о любви!
А теперь... Что теперь? Всё принцессы освоили сами.
И защиту, и войны... И даже "Горыныч" в плену.
Где же принцы? Ау! А все принцы, наверно, устали
И попрятались так, что теперь не найти никому!
А подумать немного - прошло всего лет полтораста...
Далеко вас закинул, однако, проклятый прогресс!
Где же вы? Тишина... Только взвизгнет колесами Mazda,
Унося в непроглядную полночь одну из последних принцесс...






© Анна Кулик

Что нам осталось к двадцати годам?
Исписанный блокнотик под подушкой,
Родная сердцу мягкая игрушка,
Альбом с рисунками с обложкой Нотр-Дам...
Дневник за пятый, лента с выпускного,
Тетрадь с запиской: "... а пойдём в кино?.."
Украдкой выпитое красное вино,
Глаза напротив, странные немного...
Сны о любви в эпоху пирамид,
И поцелуй наш первый... Настоящий...
А память, как безликий чёрный ящик,
Осколки радостей так бережно хранит...
Что нам осталось? Пара точных ран,
Что в дождь порой напомнят нам о прошлом,
Тоска по детству... "Нужно", "невозможно" -
Помада, шпильки... И пустой карман.
Что нам осталось к двадцати годам?
Всё то, что в эти годы было с нами.
И за простыми, в общем, именами,
Мы в память прячем два десятка драм.
Все эти люди вечно будут здесь -
Гасить лампады или ставить свечи.
И зря твердят что время - вправду лечит -
Оно лишь боль не допускает до сердец...







© Анна Кулик

Города, для которых ты становился тылом.
Города, для которых ты становился тем,
Кто внутри поджигает всё то, что давно остыло
И неоновым сном растворяется в темноте.

Где-то там, где шаги каждой мысли ведут к стихии
Пьяной страстью. Где воздух сложился в иной сюжет
До последнего вздоха. Я молча сложу стихи, и
Напишу их по краю. По краю твоих манжет.

Там другие закаты. Другие мечты и небо.
Мегаполис карает, внезапностью леденя.
Расскажи мне о городе самым случайным снегом.
Расскажи мне о городе, сбывшемся без меня.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Я бы тебя на руки взял,
я бы тебя взял и унес,
тихо смеясь на твои "нельзя",
вдыхая запах твоих волос.

И, не насытившись трепетом тел,
стуком в груди нарушая тишь,
всё просыпался бы и глядел,
плача от радости, как ты спишь.

Я бы к тебе, как к ручью, приник,
как в реку в тебя бы вгляделся я.
Я бы за двести лет не привык
к бездонной мысли, что ты моя.

Если бы не было разных "бы",
о которые мы расшибаем лбы.






© Герман Плисецкий

я дойду до Тебя исцелившейся и пустой, словно камушек у воды, ни над чем не властной, у меня ничего не осталось, и в этом счастье, чтобы нечего взять, чтоб не к чему привязаться, оказавшись внезапно проснувшейся за чертой.

не смотри, что внизу было нечем оставить след, разве думаешь о следах, погружаясь в кому, ты, привыкший дышать и чувствовать по-иному, вспоминаешь себя в двух шагах от порога Дома, где тебя уже ждут, зажигая неспешно Свет.

я так долго искала зачем-то в себе слова, забывая, что Суть постигаешь в Невыразимом. и Ты вел меня честно сквозь ночи, ветра и зимы, тяжело и отчаянно больно, но вот возьми мы чуть прямее дорогу, я вряд ли была б жива.

а теперь можно выдохнуть, свой оставляя Путь, завершая дела, очищаясь от слов и мыслей, становясь невесомой, прозрачной, простой и чистой..

я дойду до Тебя.. мне осталось совсем чуть-чуть..


© Лилу Сабрум

Настоящее счастье гнездится в простом:
В том, как он каждый вечер приходит с работы,
Как она наполняет уютом их дом,
И как вместе они каждый вечер субботы.
Как она беспокоится, ел ли в обед,
Как ему интересно, о чем она пишет,
Как она разрешает не выключить свет,
И как он соглашается сделать потише.
Как они строят планы на день и на год,
Как они иногда не мешают друг другу,
Как все в общем и целом неспешно идет
По однажды легко заведенному кругу.
Что же в этом чудесного? Это же быт!
Здесь кастрюли гремят и скрипят половицы.
Да, но именно здесь и возможно – любить
И друг друга читать – до последней страницы.






(с) Марина Кунина

Бабочка опустилась на край листа. -
Лист отрешился от дерева и танцует:
Ноябрь, разбитый на ямбы Кейко Мацуи,
нотные ямбы, - тих, умуден и стар.

Осень - Япония; медленный Сад Камней.
Где-то внутри себя я создаю рисунок
истин молчащих, не утвержденных всуе,
точных, как тот, кто может сказать, но нем.

Бабочка лист целует, и лист горит
наполненной немотою, от слов избавлен...
Кейко Мацуи, бабочка голубая
и тишина - тоже музыка, но - внутри.



© Лина Сальникова

Под мягким пледом спит вчерашний день,
И так смешно во сне бормочет что-то...
Он так устал, что даже думать лень
Что ожидает нас за новым поворотом?
И сколько их, развилок и дорог,
Ведущих к свету или в мрак кромешный?
По лабиринтам мелочных тревог
Мы бродим вновь походкою неспешной...
Бросаемся в любовь, как в океан,
И разбиваем мир на тысячи осколков.
А нами недописанный роман -
Моя тетрадь стихов на старой полке.
Снежинки вновь выводят на стекле,
Себя теряя, образы и звуки...
И снова мерзнут в снежном декабре
Бессмысленно опущенные руки...
К нам новый год неслышно входит в дом
И прячется в шкафу за старым блюдом...
И, как ни странно, в этот миг любовь со льдом -
Сильнейшее лекарство от простуды.


© Анна Кулик

Она опять выдумывает что-то… И верит в эти выдумки… с утра…И ждёт, наверно, больше всех -субботу...
Впуская одинокость в вечера, накинет шаль любимую на плечи, привычно улыбнётся зеркалам… А там, где сердце, всё равно не легче – бессонница с тоской напополам... «Вот если бы»… - и робко верит в сказку... «То я бы»… - сослагательность смешна... В палитре снов размешивает краски... А Нежности вручает… имена из васильков, из бархата, из снега... из осени и бисера дождя...
Протянет луч сверкающая Вега, шепнёт на ушко: «Сказка… про тебя»...





© Лара Мишанова

«Парусник гордо скользит по волнам.
Женщина смирно стоит на причале» –
это письмо адресовано нам.
Нет. Мы не видели, не получали…

Я не дрожу, но нуждаюсь в тепле.
Парусник выглядит слишком картинно…
Помнишь, когда-то с утра, в октябре,
мы из чужой выходили квартиры?

В трубах за стенкой гудела вода.
Лифт всё не ехал. По лестнице узкой
мы выходили, не зная, куда,
не понимая ни слова по-русски.

Делала сальто гимнасточка-жизнь.
Голые двери смотрели в затылок.
А на ступеньках дремали бомжи.
Ты рядом с ними поставил бутылку –

ту, что допить мы с тобой не смогли…
Дом пробуждался и жарил омлеты…
Мы выходили у края Земли –
прямо в октябрь, переполнены летом,

не понимая вино и еду…
Как добрались мы оттуда досюда?
Я не Ассоль. Но всегда тебя жду…
Дом просыпался и бряцал посудой.




© Ника Невыразимова

Мёрзну в объятьях снега, но прижимаюсь крепче…
Щедро делюсь полнебом, кутая зябко плечи…
Сказкой – наполовину, наполовину – былью…
Хоть на мгновенье, Милый, не позволяй быть сильной…
И разреши мне плакать, носом уткнувшись просто…
Сонно вдыхать твой запах и растерять вопросы…
"Пробовать" имя, можно?.. И повторять сначала…
Рифмами… осторожно... я уже всё сказала…
Если "пройдёт и это", значит, увы, так надо…
Ну а пока из света сотканы снегопады…



© Лара Мишанова

Сто дорог пройдено, сто миров…
А в глазах вечности нет огня.
Может, ты - лучший из всех даров?..
Может, "сны нежности" - про меня?..
Если свет "выключить" у стихов,
То какой смысл тогда их писать?..
Может, ты – худший из всех грехов?..
Может, я – где-то тебе под стать?..
На плечах осени – тяжкий груз
Сентябрей ветреных, октябрей…
Может, ты – горький рябины вкус?..
Может, я – там, где болит больней?..
Умножать вымысел на печаль –
Как делить прошлое пополам…
Может, ты снился мне по ночам?..
Сто дорог пройдено где-то там…


© Лара Мишанова

Он скажет: «Ты!» в какой-то важный миг.
Я промолчу и в душу не полезу.
Он одинок – примерно, как лесник,
не выходивший сызмала из леса.

Нам выпадает в день по три звонка.
Звонить почаще вроде нет причины.
Как будто он – смотритель маяка,
живёт на башне посреди пучины…

Как будто сел в космический корабль
и крутится весь день на центрифуге…
А я, что я? Я маленький журавль.
И мне давно пора бы быть на юге.

Как ни тверди «нельзя», как ни долдонь,
кончается всегда одним и тем же –
перелечу к нему я на ладонь,
и он меня согреет и утешит,

забыв, что должен сторожить маяк
и что почти созрел для космонавта…
Он скажет: «Ты –
моя, моя, моя!»
И это правда. Истинная правда.




© Ника Невыразимова

Весь октябрь отличается привкусом цедры,
потому что в природе господствует жёлтый.
Не печалься. Ну, хочешь, к тебе я приеду?
Может, день перестанет казаться тяжёлым.

Я приеду сказать, что ты лучший на свете.
Если надо, глотну ненавистного виски
и легко расплету рыболовные сети
тех дождей, что над городом нашим повисли.

Тени к вечеру станут и гуще, и резче.
Погуляем? Как будто пошли за грибами.
Я тебе покажу интересные вещи –
например, как земля собирает гербарий.

Рукоделие осени – в стиле пэчворка:
весь газон покрывалом лоскутным укутан.
Этот месяц горчит, как лимонная корка...
Поцелуй – затяжной, как прыжок с парашютом.




© Ника Невыразимова

Резко проснуться – душ, макияж, прикид,
кофе – себе, им сэндвичи, фреш и поридж.
Вечность не просыпалась? Ага. Пусть спит.
Если проснётся, чем ты её покормишь?
Так беззащитна, – туфли на каблуках,
выстрелы в спину взглядов с активным смыслом.
Что там писал про это святой Лука?
Кажется что-то типа – судью на мыло.
Если безгрешный, камень бросай в меня
и потрудись, пожалуйста, промахнуться.
Офис, отчёт, начальник и шопинг дня.
Что там об этом выдал мудрец Конфуций*?
Слабая женщина. Ужин – пюре, бифштекс
им, а себе два яблока, три креветки.
Только не ной, что милый, обутым, влез
на канапе у телика, по-турецки.
Плакала в зеркале в ванной по вечерам,
очень просила Бога замедлить время,
баба есть баба, все бы ей дочерна
краски сгустить, как будто ей здесь поверят.

Хрупкая женщина в белом тумане штор
где-то в ночном окне,
что ты плачешь,
что?..
===================================================================

*Один из постулатов учения – приводить названия в соответствие с сущностью вещей и явлений.


© Анжела Луженкова

Сонатой Доницетти оплетать измученные пальцы пианиста, рассеиваться в воздухе, как выстрел, и оседать на бархате листа, разгадывать звучание легко, пока рука , скользящая над телом рояля обнаженного, несмело касается поющих позвонков. Не уходить из слуха, из глубин, не покидать межреберную клетку, пока ласкает гаснущее лето заснеженные клавиши любви. Не замирать, пока внутри дрожит последний отзвук, тень прикосновенья…


Чем музыка сильней и откровенней,
тем громче жизнь.


© Кот Басё

В небе тихо кричат: «Курлы!»
Это осень. Она пришла.
Я сижу на краю скалы.
Я сижу на углу стола.

Сверху люди малым-малы.
Нам с тобой не страшна хула.
Нам с тобой не страшны углы,
потому что у нас – скала.

«Высоко, – говорят мне, – блажь!
Даже птицы здесь гнёзд не вьют!»
На скале не встаёт шалаш.
Впрочем, кто обещал уют?

Все приветливы и милы,
но зарежут средь бела дня.
Я сижу на краю скалы.
Не столкни, не столкни меня.




© Ника Невыразимова

Она пьет вино и читает Его стихи.
Кто Он такой, чтобы видеть ее насквозь?
Она пролила свои розовые духи
И пропиталась сама ароматом роз.

А в городе N третьи сутки идут дожди.
Ими омытая улица так свежа.
И столько соблазнов вокруг, только Он один
В душу запал, что ни вырвать, ни избежать.

Она подставляет лицо дождевой воде.
На светофоре мигает зеленый знак.
Ее дорогой под зонтом средь толпы людей
Встретился с Ней, обернулся, но не узнал…

Все, вроде, как прежде, но мучит один вопрос.
Все как обычно, вот только иной настрой.
Кто эта нежная женщина с запахом роз?
Та, о которой он столько писал меж строк.

В Его окружении не принято так скучать,
И потому чувства спрятаны в закрома.
Ее дорогой допивает остывший чай,
Гладит кота и читает Ее роман.




© Саша Бест

Когда мы просыпаемся с тобой в далеком городе, стоящем на холмах, и за окном темно, и только бой часов напоминает о часах, и между нами нет ни вещества, ни времени, ни неба, ни земли...
Мы спаяны, как спаяны слова веками повторяемых молитв.


© Кот Басё

Пройдёт лет десять, может быть, пятнадцать,
Я буду уж тогда совсем другой.
Но вдруг случайно на одной из станций
Судьба опять сведёт меня с тобой.

Я первая тебя тогда замечу
И улыбнусь. Как будто не болит.
Как будто не щемит в груди под вечер,
Как будто ты давно уже забыт.

Ты подойдёшь ко мне, как прежде гордый,
Друг другу скажем мы лишь пару слов.
Ты всё такой же. Но совсем холодный
Твой взгляд. И эта поднятая бровь…

- С кем ты сейчас? - Семья, работа, дети.
Всё так, как предсказала мне тогда.
- А ты? – Добилась многого на свете,
Но, как ты и предсказывал, одна.

И ничего б я больше не спросила.
Но ты, подумав, сам заговорил:
«Она не любит так, как ты любила.
Я как тебя её не полюбил».

Стою. Молчу. Разглядываю рельсы.
Ты продолжаешь: « Знаешь, я скучал.
Но только в сказках замужем принцессы.
Жена – одно. Другое – идеал».

Я улыбнусь и быстро попрощаюсь,
Желая вам совместных благ с другой.
Но, в глубине души, себе признаюсь:
«Я – идеал. Мечтавший стать женой».






(с) Екатерина Кондакова

На нас так много компромата –
стихи, свидетели и фото…
Мы виноваты, виноваты.
А ветер, по шкале Бофорта,
сегодня, видно, восьмибалльный,
листом швыряется кленовым…
И в потеплении глобальном,
конечно, тоже мы виновны:
ты говоришь, что я – как печка,
я говорю, что не буржуйка…
Но догорает, словно свечка,
в саду каштан, и это жутко.
Мы виноваты в том, что осень,
что нет иных, а те далече,
что год тяжёл и високосен,
а время ни черта не лечит.
Мы виноваты в том, что были
со мной другой, с тобой другая,
что мы сидим в автомобиле,
а где-то сани запрягает
румяный ражий Санта-Клаус,
и в том, что, так или иначе,
ты прячешь голову, как страус,
а я – с тобою рядом прячу…
Виной проверены на прочность,
давно устали от испуга,
мы – птицы, страусы песочниц!
И мы
не можем
друг без друга.




© C Ника Невыразимова

Опять октябрь. И всё не по фэн-шую.Я в осени увязла с головой…
Летит вокруг стихов про «золотую»,«багряную» и «огненную» рой.

Про «листопад», про «дождик моросящий»,«Ванильный кофе с грустью пополам»...
Оставь надежду, всяк сюда входящий,что ту же осень здесь покажут вам…

А я ее люблю, как голодранку,оборванную ветром и дождем,
За каждую царапину и ранку,что в сердце ноет с каждым октябрем,

За разговоры, скомканные резко,и каждый мной непринятый звонок.
За то, что как в колбасные обрезки,вгрызается за мусоркой щенок,

Так мы с тобой, уставшие от лета,от марева и липкой духоты,
Коктейль пьем, примиряясь, залпом этот из ночи с прелым запахом листвы.

За серые пальто пятиэтажек,за гибралтары непролазных луж,
За каждую из тысячи мурашек,и сломанный опять в квартире душ.

За мокрые замызганные кроссы,и в утреннем такси – забытый зонт.
Люблю тебя, неглянцевая осень,за то, что всё у нас наоборот…

И пусть у нас любовь не по фен-шую,и «ручейка» финального нет «слёз»
Мы в осени увязли с поцелуем,
Под брызгами от взвизгнувших колес….





(с) Скорпиошка

Иду одна …
И снег идёт один…
Он кисточкой песцово-колонковой
всех черненьких забелит до седин,
и будет мир наивно разлинован
на прописи «когда бы», «если бы».
…Но время первоклассное затёрто
до чёрных дыр, до суетной мольбы
о прежде важном, ныне третьесортном.
…Не пишется, не думается, не…
Частица «не» - слогами с-не-гопада.
В частично зимний месяц холодней
шагать одной от не-бы-ли - до ада
пустой квартиры, где никто не ждёт...





(с) Липа Липовая

План появился, как цветок, из ниоткуда
и распустился, и заполнил всё пространство…
Сидят два чудика, придумывают чудо,
шепча слова и забывая озираться.

Они друг другу – звездочёты, телепаты.
Они, конечно, посторонние де-юре,
но так близки и неумеренны де-факто,
что вот – задумали большую авантюру.

И если эта авантюра не сорвётся,
они останутся вдвоём на трое суток.
Они планируют такие сумасбродства,
что охватить их затрудняется рассудок.

Они планируют вино и шоколадки,
и бой подушками, и острую аджику.
Они, возможно, даже будут из рогатки
стрелять в окно по надоедливым снежинкам.

Они зимой легко окажутся в июле…
Сидят, обнявшись, и обманывают фатум
два человека, несчастливые де-юре,
но спорадически счастливые де-факто.




© Ника Невыразимова

Эти странные люди так верили в чудо,
Как слепые котята, как малые дети!
Ну, как будто бы родом совсем не отсюда!
Или просто в числе «самых-странных-на-свете»…

Их пугали, что кончилось, умерло лето,
Что вся жизнь может стать просто днем непогожим.
А они собирали в ладошки рассветы
И дарили их щедро суровым прохожим.

Мир крошился вокруг, и звучали мотивы
Отреченья, предательства, лжи и паденья,
Только верили в чудо и тем были живы
Эти люди, не знавшие вкуса сомненья.

Просто слушали блюз и творили безумства,
Танцевали по лужам под радугой румбу,
Разливали в бокалы ванильные чувства,
Открывали друг друга с восторгом Колумба.

Все смотрела на них… и молила я небо:
«Пусть не трогает их злых случайностей вьюга,
Пусть всегда верят в чудо упрямо и слепо
Эти странные люди – что любят друг друга!»








(с) Синельникова Юлия

Созданный морем вряд ли полюбит сушу.
Взгляд его - верный признак носящих бездну.
Держишь в ладонях соль, говоришь: "послушай..." -
и мир над водой, растворяясь в тебе, исчезнет.

Правило первое: не говорить о море -
неподготовленный дрогнет, поняв сакральность:
море есть суть вещей, жизнетворный корень,
тот, из которого, раз возникая, - стали,
есть и поныне - живут. Говорят и строят.
Море не подчинив, завладели сушей,
веруют, что - земные... Итак, Второе
правило: не говорить им о море лучше
в о в с е, ни одному: искушенных почвой
манит твоя необузданность. Их довольно,
чтобы наскучить тебе в восхищенных строчках,
ведь только борьба развлекает и дразнит волны.
Тебе, безусловно, захочется вмиг стереть их,
вобрать в себя безразличной и злой пучиной,
поэтому помни Правило_номер_третий:
Мы вечно в ответе за тех, кого приручили.
Но будут другие, чья сущность весьма уперта.
Они - валуны, равны с тобой в дикой силе.
Посторонись их - это, мой друг, - в-четвертых,
ибо ты будешь хотеть им невыносимо
ласково, самозабвенчески подчиняться
и усмирить свой нрав /Это скверный стимул,
поскольку вода верна своенравным танцам
и, непременно запомни, - неукротима/.
Ты есть стихия, дыхание водной стаи.
Знающий море, спокоен в тебе, дрейфуя.
Постигнешь все правила - выудишь эту тайну:

Правило пятое - правил не существует.



© Лина Сальникова