Я бы могла проклянуть твой род, сжечь города, не оставив ни горсти пепла.. Я бы могла, но вижу, к тебе идёт нечто иного толка, а ты всё слепо тычешь холодным носом в пустую мглу, шаришь руками по коже своих иллюзий. Веришь, что вечность стоит сейчас на кону? Если ты ошибёшься - её у тебя возьмут. Если хоть раз ошибёшься - её у тебя не будет.
Жжёшь свои корабли, заставляешь петь каждую мачту о горечи и о смерти, слово имеет вес, ибо слово - плеть, стоишь, под ногами своими не чуя тверди. Учи тебя, не учи, всё /помимо нот/ - ты знаешь получше, чем каждый из здесь сидящих. Заря жидким солнцем по венам твоим течёт, и если ты ошибёшься... ты настоящий.


© Хрустальная Марго

Не дуйся, Лап… мы всё сумеем склеить…
зря ты мордашку скуксила свою…
таких, как ты, не любят, не жалеют, -
в таких, как ты, влезают как в петлю…

И что с того, что мы скользим по краю?!
И что с того, что всё трещит по швам?!
Что мы с тобой изысканно играем, -
ты – в верность, я в того, кто пьян ей в хлам…

Болеть подолгу, говорят, опасно,
мы всем чертям назло ещё вдвоём…
нам пережить бы - этот глупый насморк,
а остальное мы переживём…


© Покровский Павел

(... а на деле важно только то,
что, малозаметно и бесправно,
прорастёт периоды пустот
и изменит суть твою, как травма
позвонка меняет — навсегда —
ближний круг на близких и ушедших...)

Я тебе не свет и не вода,
я — одна из встретившихся женщин.

Более чем пошлый поворот
на пути избитого сюжета,
где один не верит и не ждёт,
а другая, думая об этом,
плохо спит, и плохо ест, и...

Всё.

Я же обещала не о личном.
Вместо белки крутит колесо
в никуда спешащая привычка
говорить тогда, когда молчать,
несомненно, было бы полезней.
Край печалей этих непочат,
но встаю на горло вечной песне.

Ты, молчащий, кто во мне пророс,
если можешь только слушать — слушай.
Глуп мой риторический вопрос,
но тревожит скорбный ум и душу.

Стоит ли взлелеянный росток
боли затяжного неответа?

Да.

На деле важно только то,
что рождает свет, не помня света.


© Уже Другая

И каждый несет в себе то, для чего рожден.
Вот, видишь: под небом - весна, и дорога в травах.

Я следую за дорогой. Она ведет меня через время, сурово и своенравно
лишая сомнений, попутчиков да имен. Диктует мне скорость шага и мысли встречных.
Пока я иду, пчелы делают горький мед, мохнатое тело роняя в цветочный венчик...

И каждый, кто пройден, становится выразим, становится новым текстом и горьким медом.
Мой Бог научил меня слушать и не просить дорогу о легкости. Тот, кто дорогой отдан
и выпущен, - кроется в текстах, растет цветком, имеет свой запах, дышит, молчит о чем-то...

Я следую за дорогой. И глубоко
ныряя в цветы, пыльцу собирают пчелы.



© Лина Сальникова

Каждый пастырь строг, каждый бес строптив, каждый путь лукав. Не успею в срок, не приду простить, не найду лекарств. Открывает дверь, не скрывает ран, не умеет врать. Сын мой, я осторожный зверь, постоянный страх, я бездарный врач.

Мне бы псом у ног, да полсотни книг, чтобы каждое слово – к ней. Но в глазах темно, не горят огни, никогда не найти огней. А она ничего не ждет, за окном дождит, по утрам туман. Я бессилен, я изможден, я всегда один, я схожу с ума.

Сочинять ей блюз, причинять ей боль, целовать ее на бегу.

Сын мой, я за себя боюсь, я хреновый бог.

Ибо большего

не могу.


© Кот Басё

Я искала в тебе весну, а нашла лишь заброшенный остров,
на котором следы человечьи давно занесло песком.
Я искала в тебе тишину, но, наверное слишком поздно...
я пришла, чтоб не гасли звёзды за открытым твоим окном.

Я пришла, чтобы громче пелось, чтобы в венах вскипала смелость и ты рвал на куски всю нежность, что осталась от прошлых зим. В каждом слоге - двойная клятва, я одна во всём виновата, я пришла к тебе, это правда. А теперь я уйду за ним.
Видишь, тьма эта крепче виски, стала мне откровенно близкой, говорю с ней, пою с ней. Мы с ней - неразлучны, и мне легко. Проще, чем не сдавать позиций, вся любовь встаёт в горле спицей, умирая железной - сбиться, не дойдя всего двух шагов.
Я искала в тебе весну и, знаешь, больше меня волнует, почему я, снимая сбрую, не почувствовала свобод. Небо - в трещинках от заката, помни, мне ничего не надо, я пришла и открыла Правду.
Пусть она тебя бережёт.


© Хрустальная Марго

Слышишь, Древний, мой голос хрупок, еле-еле сквозь толщу взглядов, суету и чужие руки, сквозь дороги и сквозь преграды... Пробивается, не умолкнет, за больных молясь, за усталых, плачет чайкою, воет волком, лишь бы только Любовь держалась.. В их сердцах. Лишь бы кровь кипела, лишь бы только дышалось легче... Забери их печали, Древний, а мои пусть пребудут вечно.
Я не плачу. Я не сгибаюсь. Я пишу и тому лишь рада. И стихами я горько каюсь, что я камень, а не награда. Что Любви такой не достойна, что все дни наши стали пыткой, что слова его, словно войны, выжигают мои улыбки.
Бледным-бледным февральским утром.. я готова пасть на колени.
Пусть обходит их зло и Смута. Пусть в их дом ступит счастье, Древний.


Моя боль - это самое страшное
из всех внутренних
кровотечений.


© Хрустальная Марго

Начитаться стихов до крика, до передоза.
Это зимняя тяжесть вонзилась в меня наркозом
И, когда я иссохну до чёрствой прозы,
Обнимай меня
Обнимай меня
Обнимай.
Если люди осудят - то Бог их простит, наверно.
Без тебя стало пусто в огромной моей Вселенной.
Я живу в изоляции, вся просвеченная рентгеном.
Вся запачканная
Прошлым-прошлым.
Знай:
Можешь сдвинуть материки.
И встать на одно колено/попросить руки.

Смелый,
Ты пойми, в моём сердце стрелы...

И мы так
бессовестно
далеки.


© Хрустальная Марго

Сонной, тихою кошкой чёрною засыпала рядом и берегла.
Не ходи по лесам дремучим тропинкой тёмной,
Сохрани тебя Бог от отчаяния и зла.
Приходила ночью во сны, незаметно волосы гладила
И рассказывала о море, будто не выключалось радио,
А ты спал и тебе снились тёплые дни весны.
Оставалась тенью, искрящим воздухом,
Целовала тебя без вопросов, одним касанием,
От которого боль моя становилась такою острою,
Как от невозможности что-то сказать тебе на прощание.

Солнце, завтра утро шагами измерит комнаты.
Я с тобой в каждом запахе, каждом шорохе.
Я с тобой в каждом звуке сквозь расстояния.
Только не забывай меня.


© Хрустальная Марго

Коллеги резво выходят в дамки, с Фортуной блиц – разыграв – гамбит, но ты в интригах не Касабланка, да и на морду-то не Брэд Пит. И нет желанья - лепить карьеру, а есть (давно) - обрести покой. Работа эта - осточертела, и скоро выцветший послужной заверен будет, пронумерован, подколот в «дело» и сдан в архив. Кому ты нужен, и что такого тебе останется здесь ловить? Читать далее







© Даниш Николай

Он был единственным, кто знал меня без купюр,
и лишь ему удавалось вот это протяжное "Ир-р-ка-а",
и он иногда называл меня дурой,
но чаще сравнивал с Деми Мур
и при этом учил не выглядеть "под копирку".

У моего сына его характер, его глаза,
и хоть они разминулись на десять лет и ещё два дня,
но ребёнок уже настолько мужчина, что умеет сказать
"я люблю тебя" — так, что слова звенят
совершенно в его манере — больших мужчин,
от которых исходит сила и множит свет.
Их всё меньше в мире несостоявшихся величин,
их всё больше там, в разлившейся синеве.

Я любила его, люблю и буду любить всегда —
и пусть эта любовь не преумножит небо,
но пока не обнимет меня густая, как мёд, вода,
брат во мне укрыт, как мякиш под коркой хлеба.

Да, я пишу каждый год эти письма в тёмное никуда,
и слова плывут по вязкой, как сон затяжной, реке
в непрочном кораблике сложенного листа,
чтоб прикоснуться к тающим пальцам его, губам, щеке...


© Уже Другая

Было и не было: вечер медово-терпкий,
ночь проступает чернилами сквозь листву...
Все возвращается. Время и ждет, и терпит,
особенно время, поделенное на двух.


© Лина Сальникова

Все половинки - равны местами. Пометь мне мелом.
Нет, я не в белом, а ты не в профиль, мы просто рядом.
Звёзды – зонтами. Серебряный смотрится белым
в плоскостях вскопанных по-человечески чёрных грядок.

Нет, я не в белом. И ты это знаешь.. Нормальный случай.
Трудно грести, выбираться на стрежень - ещё построже.
Не продавай меня там, где дадут дороже.
Не относи в магазин не твоих игрушек.

Броскость реалий изменчива, если лёжа.
Если обняться, то каждому небо – ближе.
Даришь по крошке – но я на тропе из крошек
Так достигаем, что даже ладони вижу.

Ты меня любишь?.. Теплы рукава конурок.
С чувствами вечно подстава – то ночь, то вожжи…..
Все половинки – равны местами. Нас развернуло.
Можно - магнитно прижаться к тебе на ощупь?






© Rewsky

Вместо Тебя мне предлагают московский смог, лондонский дождь, берлинскую карусель.
Вместо Тебя, жизнь, как в кино немом. Жизнь как в кино. Это не Ты. Совсем.
Вместо Тебя - крутится этот шар. Крутится хит, затертый до ран в винил.
Кружится голова - я помню, как Ты дышал.
Как Ты дышал в меня. Как Ты меня пьянил.
Вместо Тебя - руки, глаза, слова. Руки, слова, глаза. Губы, мосты, зонты...
Каждый не Ты - это такой провал. Это провал - каждый чужой не Ты.
Вместо Тебя мне предлагают покой и сон. Сон и покой. Гнетущую гавань лжи.
Вместо Тебя - клоны с Твоим лицом. Жалкие клоуны. Как их убить, скажи?
Вместо Тебя - небо меняет цвет. Падает тень и сон обрывает нить.
Кроме Тебя Тебя не бывает. Нет. Нет никого, способного заменить.


© Татьяна Ткачева-Демидова

Травы плетутся весенние: пряный мед
по венам течет, густеет, питая стебли...

Однажды он остановится и поймет, что хрупкое семя не может приняться, если
посеяно было не в сроки, не той рукой, любви не наученной, ревностной и холодной;
почувствует, как материнское молоко природы живительно, щедро и плодородно.

Однажды он вдруг заметит: весна, весна... И крепнет, лучами напоенный, стебель тонкий.
Она - чье-то счастье, хранящее мир, жена -
окно распахнув, впускает весну, как знак,
светло и легко ощущая в себе ребенка.






© Лина Сальникова

Господи, сжалься. сто восемь ночей пути.
утром - весна и полчашки тоски по дому,
блюдо надкушенных яблок почти медовых,
пачка написанных писем... почти. почти...
Господи, смилуйся. небо набухло тьмой,
падает в окна - настойчиво - в каждом взгляде.
я ли себя распустила на сорок прядей?
Ты ли прогневался сделал меня немой?
Господи, боль отпустила, но эта тишь...
горлом - пустыня - песок от пути чужого.
я бы Тебя попросила вернуть мне слово,
но потерплю еще. вдруг Ты устал и спишь...


© Yandel

В прошлой жизни он был скрипачом. Он смычком выводил закаты. Эта музыка - как плечо, на котором хочется плакать. В ней то Космоса нега,то стон,дрожь волны,синевы Океана. И сходились со всех сторон, чтоб услышать скрипАчевы раны. Неприметен,штрихован в толпе, но лишь дрогнут скрипичные струны - люди верили,как судьбе,его грустным концертам лунным. А когда заходила луна и рассвет разливала по стенам,он цедил бокальчик вина и уставшие гладил вены,он смеялся горько,и день поднимался. Пылало светило. Он беспомощен был,как тень,отдающая свету силы. Он был,в сущности,одинок,так чертовски,знаете.. Волком он бы взвыл,если б только мог.. Он спускался в свою кладовку, он заваривал чай,лимон погружал в него,плакал хрипло и горячую клал ладонь на свою обнаженную скрипку. А когда устилала ковром ночь дорогу к его перекрестку, он волшебным своим смычком для людей выпиливал звезды. Он дарил им миры,чистоту первозданного робкого детства,или важную в жизни черту,или воздух рассветного леса. Он был,в сущности,незаменим. Эти нежные музыки строки увлекали,вели,и к ним приникал даже самый жестокий.

Он был в принципе незаменим.

И в своей одряхлевшей квартире тосковал,что никем не любим и никем не отмечен в мире.
Он ошибся. Его портрет в мою память врезан смычково. Я храню на своем столе, что на свете нет больше такого музыканта. В его глаза Бог вложил от себя неземное - от его простого лица исходило свеченье иное.

В прошлой жизни он был скрипачом.
Он смычком отвечал на вопросы.
Я стояла,прижавшись плечом,

там,где он выводил мои слезы...


© Лина Сальникова

Он шептал себе: "Жак,не спи... Открывай глаза.
Побеждай эту вязкую,гибельную дремоту".

Жак смыкал на секунду веки, и голоса становились все громче, отчетливей, словно кто-то
в тяжелеющей голове был еще - не он. Зажимал крепко-накрепко мысли в кулак, как нити,
а потом отпускал, натянув, и рождался звон - непосильный, глубокий... "Ты должен остановить их.
Пересилить и вырваться: там, в трех часах - Мадлен нервно курит на холоде, так и не сняв перчатку"...
Жак слегка улыбался "Мадлен...", начиная млеть. Голоса отражались, дробились, звенели часто...

У заглохшей машины взглядом пустым Мадлен, опустившись на корточки, всматривалась в дорогу,
застывая от ужаса. Жак цепенел в тепле - в трех часах от нее,
в двух минутах от встречи с Богом...



© Лина Сальникова

Зимние дни проходят. Весна на пробу
Таяла снег сегодня у нас в округе.
Ткнула, наверно, пальцем в зелёный глобус
И заскочить решила к зиме-подруге
Гостьей с утра пораньше, а что такого?
Русские, видно, корни у этой дамы.
Ухали недовольно в приёмной совы:

«Фу, разве можно так вот, без телеграммы,
Взять и как снег на голову нам свалиться!
Вот посмотрите, гостья, на расписанье:
Утром мороз приходит, ему за тридцать.
В полдень метель записана…
До свиданья»

Ой, как Весна смеялась - дрожали стёкла,
Муха в щели проснулась и обалдела.
Солнце, услышав смех, заглянуло в окна:
Что там с Зимой случилось, не заболела ль?
Тут и она явилась верхом на ступе.
Вот, говорит, махнулась с Ягой, не глядя.
И, протянув к Весне голубые руки,
С ней закружилась вихрем, сомкнув объятья.

Ночью они не спали, гуляли долго,
Сплетничали о лете, ругали осень
Утром Весна умчалась на сером волке
След свой оставив, тающий, среди сосен.






(с) Валерий Носуленко

У нее оставались следы его. Но вели
к чьим-то теплым глазам, очагу, двум массивным креслам...

И она замерзала на тихом клочке земли, замерзала и злилась. В груди становилось тесно
от несказанных, острых, пугающе-точных слов, тех, которыми оглашаются приговоры.
Это длилось и длилось, и в принципе не могло -
длиться дольше и кончиться...
Утром, неслышней вора, он сбегал, озирался стыдливо, поскольку знал,
что она догадалась, но все же во что-то верит...

У нее оставались следы его. Но она
забывает об этом, на ключ запирая двери.



© Лина Сальникова

"Я теперь уже другая, но всё кажется, что та же..."
Н.Ямакова



...а в клубе, на экране, дивный сон,
восторг с тоскою - бьют по детским нервам,
там девочка выходит на балкон,
чтоб встретиться с единственным и первым...
когда ладонь в ладонь, глаза в глаза,
и тайна сердца высмотрена Богом,
ревёшь и шепчешь: так нельзя,нельзя,
они не могут умереть, не могут...
сеанс два раза в день, бежала вновь:
смотрела и сбивалось с нот дыханье...
и целую неделю шла любовь,
покуда не ушёл в запой механик...
...в прихожей раскрылился новый зонт,
надвинулся на дверь чернильным мраком,
закончился - к херам! - евроремонт,
и новый муж зовёт их связку браком...
за стенами шумит дешёвый мир,
хитами распродаж - чужое счастье,
особо ненавидимый Шекспир -
готовность всё - долдонит ежечасно...
...коньяк окрасит бледный-бледный цвет
твоих ланит, и строчка ближе к цели...
о, сколько же невыросших Джульет
и столько же неумерших Офелий
живёт в тебе, за каждой запятой,
то имя, то лицо, то просто фраза...
напишешь под итоговой чертой:
ни разу не была собой, ни разу...


© Татьяна Пешкова

Надеешься, что прошло и больше не повторится,
Красное солнце процеживаешь сквозь ресницы,
Коралловый остров – над тобою морские птицы.
И вдруг нА тебе - снова она, любовь
Зеленоглазая - острыми коготками
Цепляется, в песок превращает камень.
Думаешь - ну вот оно и цунами,
Нежданное
пробует на слабО.
А потом падаешь в небо, как рыба в омут,
Сорвавшись с крючка, и так тебе невесомо -
Белые облака, сладостная истома,
И она, только она одна...
Лёгкое платье, волосы продолжают ветер,
А ты кузнечик, выглянувший на рассвете
Из-под травинки и хочешь петь ей…
Лето. А кажется, что весна!







© Валерий Носуленко Апофис

Мне снится город, в котором не был, и в этом городе дождь идёт. И в этом городе под мокрым небом моя единственная живёт. Она застенчива и упряма, в её глазах отраженье звёзд, её жалеет подруга-мама, и очень любит приблуда-пёс. Она читает смешные книжки про гномов, эльфов и чудеса, и по ночам всё о чём-то пишет, и слышит странные голоса. В её придуманном тайном мире добро всегда побеждает зло. На антресоли в её квартире пылится ангелово крыло... Она не знает, зачем ей послан непарный ангельский атрибут, и что тогда бормотал апостол, нарушив тихий её уют....

Я всякий раз, просыпаясь - верю, что с ней мы встретимся всё равно.
Но с каждым годом теряет перья моё единственное крыло...




(с) Валерий Носуленко

Ты не умеешь петь, не умеешь плакать,
Врать не умеешь, борщ на три дня варить.
Ты никогда сама не вступаешь в драку,
Знаешь, что месса – тьфу, как и сам Париж.
Ты никогда не рядишь свои надежды
В яркие краски, золото и серебро.
Правда твоя находится где-то между
Прошлым и будущим - прячет своё крыло.
И, проходя в песках по барханам жёлтым,
Волны сметая тонкой своей ладьёй,
Просто живёшь спокойно, неброско, гордо,
Будто бы время песни тебе поёт
О незнакомых странах и чистых реках,
Домике маленьком, муже-богатыре…
Время – палач, а значит и лучший лекарь -
Ходит с дождём в обнимку в твоём дворе.


(с) Валерий Носуленко Апофис

желай, не желай – ему всё равно смешно
и грустно немного от планов твоих, фантазий.
он знает, что завтра накроет нас медный тазик,
и мы с кораблями заляжем опять на дно.
конечно, он добрый - даёт подышать, пожить,
родить сыновей, понянчить любимых внуков,
замёрзнуть зимой, согреться мечтой и югом,
увидеть, как свет вдогонку за тьмой бежит.
смешно? ну и пусть!
он тоже такой, как мы.
он хочет чудес - так давай же ему покажем,
что нашему счастью не так уж и сильно важно,
что снятся на небе кому-то плохие сны.


© Валерий Носуленко Апофис

Нет в моей деревне храма,
Куполов и колоколен,
Только почта, пилорама
И кафешка с дядей Колей.
И куда бы ни подался -
Ночью, днём, в любое время -
У тебя немного шансов
Храм найти в моей деревне.
Ты иди себе, прохожий,
Мимо - полем, прямо - лесом,
Если думаешь - безбожна
Наша маленькая местность.
Да, у нас нет взлётных полос,
Чтобы небо взять с разбега
Пилорама, почта, школа
И душа у человека.


© Валерий Носуленко Апофис

У каждой птицы музыка своя,
Свой голос
И свои для пенья сроки...
И не мешает песне соловья
Смешное бормотание сороки.

У этой птицы мал для пенья срок,
Зато вот эта может петь
Часами,
И потому, как будто туесок,
Лес доверху наполнен голосами.

В прекрасном мире веток и теней
Всё то, что живо, музыкою
Дышит!
Здесь всё поет, здесь даже муравей
Ползёт, поёт
И сам себя не слышит.





(с) Шульжик Валерий

Забыв и рощу и свободу,
Невольный чижик надо мной
Зерно клюет и брызжет воду,
И песнью тешится живой.

(А. С. Пушкин)
--------------------

Однажды всё сбылось: мы клетку одолели
и улетели прочь, и прожили вдвоём
чуть больше выходных, чуть меньше, чем неделю,
а как нам там жилось, пока что не поймём.
Не то что не поймём, но точно не расскажем…
Мы вышли за порог – и вдруг средь бела дня
увидели: зима – не в рамочках пейзажи,
а солнце из-за туч и свежая лыжня,
и в солнечном луче смешно снежинки пляшут,
и нас возносит ввысь на гребне февраля,
и горка над рекой, и роща – только наши,
и наши, и ничьи и небо, и земля –
меридианы все, а также параллели…
И сойка на сосне крутила головой.
Мы справились тогда и клетку одолели.
Потом она опять закрылась за тобой.
Привычный быт. Тоска. И света – два плафона.
Как будто целый мир упал из рук – в обрыв.
Но мне невольный чиж поёт по телефону,
свободу не забыв и рощу не забыв.




© Ника Невыразимова

И была та река длиннее, чем жизни пульс,
чем сомнения, чувство вины и степная песня...

По весне он всегда расчищал себе здесь тропу, пробираясь сквозь чащу к реке, и шептал ей: "Здесь я".
Лес встречал его ласково, сонно. Дышал теплом, влажным, прелым и пряным; и птицы свивали гнезда.
Он стоял у реки, и ему не хватало слов объяснить ей, насколько сюда приходить непросто.
"Я не понят, забыт. Твой ответ мне придал бы сил, чтобы встретить весну и оттаять в ее ладонях,
словно тело твое могучее... Я просил отпустить меня с миром", - шептал он теченьям донным.
Он ждал слова утешного, знака, вжимался в тьму, одинокий, оглохший под низкой небесной крышей.

Каждый год, в это время, река говорит ему: "Я с тобой".

Только он ничего, ничего не слышит...



© Лина Сальникова

Вспомни: мы были в пустыне, искали путь
Плакал кимвал звучащий, звенела медь.
Пока вы молились, я находил тропу,
Я возводил вам город среди камней.
Ты говорил: «Любовь побеждает страх.
Вот ее сердце, вот от него ключи».

Я дал тебе

десять

шекелей

серебра.

Почему ты теперь молчишь?


© Кот Басё